на кольцах и на верхнем запирающем конусе облупилась, но ты вдруг видишь пирамидку новой, сияющей, неожиданно огромной, выскальзывающей из твоих маленьких пальцев. Большая рука возвращает тебе потерю, но не даёт засунуть в рот, ты мимоходом гладишь чуть смуглую кожу и снова сосредоточиваешься, а тебя тем временем ловчей усаживают на тёплых коленях, на синем домашнем платье, вон на том.
И в это мгновение твоё взрослое насмешливое сердце вздрагивает и сбивается.
Вот и блошиный рынок такой. До невозможности жалкий сначала, в своих попытках прельстить поддельным золотом, дырявой одеждой и ложными древностями. Обсчитывает, впаривает, пахнет плесенью, гнилью и тленом. Но рядом будет витрина с тончайшим сияющим фарфором; лавка, где под грудой мусора найдётся шкатулка с причудливой костяной инкрустацией и картина неизвестного мастера, с которой тебе улыбнётся дева, бессмертная в своей нежности. Один продавец в ковровом ряду ненормальный – каждые пять минут дико орёт двумя разными голосами, но его товар всё равно самый лучший, разноцветные нити не тускнеют десятилетиями. Старинные монеты продаёт улыбчивый лысый эрви, говорящий на всех существующих языках и, кажется, на двух-трёх выдуманных. Ты неторопливо движешься вместе с толпой, напеваешь продавцам что-то приветливое, изредка задерживаешься у прилавка, а потом страшно торгуешься и обмениваешь свои деньги на чьё-то прошлое, кусочки застывшего времени и осколки чужой жизни.
Ты уже сентиментален, как дамский роман, и доверчив, как дитя; ты буквально в двух шагах от просветления – и тут в соседнем ряду спёрли кошелёк. Разгорается драка, кого-то, кажется, пырнули ножом, и торговка бусами истошно кричит.
Но это всё не очень страшно, ведь нет смерти для детских игрушек, домашнего платья, нарисованных красавиц, бабкиного сундука и блошиного рынка, а значит, и для тебя.
И в этот раз Эмилия стряхнула привычный морок и, нигде не задерживаясь, свернула к самой обычной полутёмной лавочке, перед которой в покойном кресле на колёсиках сидел старичок в потёртой одежде и потягивал кофе, чёрный и густой, как дёготь. Увидев Эмили он расцвёл, а она поклонилась с неожиданным уважением. Старикашка этот заправлял блошиным рынком ещё до её рождения, а в сферу его интересов входил не только хлам, но и драгоценности, бесценные предметы искусства и археологические древности.
– Мне бы поговорить, почтеннейший, – сказала Эмилия после многословного приветствия, и Яки не спеша развернул кресло и вкатился в широкую дверь.
Миновал комнатушку, заваленную вещами, свернул в коридор и въехал в соседнее помещение. Казалось, он использовал магию, искривляющую пространство, потому что иначе невозможно понять, откуда в маленькой лавочке оказалось столько места. В его кабинете не было и следа затхлых запахов, царящих за порогом, будто за плотной дверью начинался новый мир, где почтеннейший Яки – ухоженный мужчина без возраста, и даже его облезлая одежонка стала идеально скроенным костюмом из благородной шерсти. И, разумеется, он не был прикован к своему креслу. Похоже, старейшего спекулянта Мелави забавляла игра в бедного инвалида, хотя она не обманывала никого, кроме гостей города. Все остальные прекрасно знали, кто управляет рынком роскоши. По причине актёрской натуры Яки любил театральные жесты, эффектные реплики и драматические сцены, поэтому Эмилия уже смирилась, что потратит кучу времени на короткий, в сущности, разговор. Она вытащила из сумки свёрток и выложила на стол хопеш, но Яки, против обыкновения, решил сыграть в немногословного дельца. Он кинул короткий взгляд на оружие, на несколько мгновений прикоснулся к клинку, потом поднёс ладонь к носу, втянул воздух, прикрыв глаза, выдержал паузу и назвал цифру, которая ошеломила бы любого человека в этом городе. Кроме Эмилии.
– Не продаётся, – коротко ответила она. – Но мне крайне важно узнать, откуда в городе взялась штука. Как понимаю, вы её прежде не встречали?
– У нас её не было, – ответил Яки.
– У нас в Мелави?
– В стране. Более того, вещь не появлялась ни на Западе, ни на кеметском рынке. Я бы ставил не на коллекционера, а на археолога. С высокой вероятностью, её нашли не так давно, в музеях я ничего подобного не припомню, хотя уточню.
Яки признаётся, что не знает о чём-то наверняка? Немыслимо!
– Бесконечно благодарю. Значит, мне нужен список всех исследователей Кемета, работающих в городе, в том числе и недавно прибывших. – Эмилия говорила как бы сама с собой, но Яки купился и солидно кивнул.
– Буду рад помочь. Со своей стороны прошу обещать, что, если надумаете продать вещь, я узнаю об этом первым. – «Вещь» в его устах явно произносилась с большой буквы.
– Не уверена, что она будет продаваться, убийство на ней, – пожала плечами Эмилия, – но будь по-вашему.
– Нет по-настоящему ценной вещи, на которой не было бы крови, – заметил Яки, – а уж от ритуального оружия странно ожидать чистоты.
– А оно именно ритуальное? – удивилась Эмили.
– Я не специалист, – тонкая усмешка Яки указывала, что именно специалист. – Но здесь на рукояти трёхпетельный знак Исис, и вот эта надпись указывает, что вещь использовалась в храме.
Эмилия прищурилась, пытаясь разглядеть едва видимые царапины на тёмной поверхности, и решила поверить на слово.
– Что ж, обещаю и благодарю, – она слегка поклонилась и, убирая хопеш в сумку, заметила такой хищный блеск в глазах Яки, что слегка встревожилась. Не прирезал бы в ажитации!
Но он взял себя в руки, вежливо проводил её до порога, а затем вернулся в кабинет. Эмилия задержалась на улице на пару минут, желая поглядеть, как из пыльной лавки выкатывается кресло с дряхлым старикашкой. Прелесть что такое, огромный талант!
Список серьёзных историков, изучающих древний Кемет, был короток. Страна находилась по соседству, и те, кто хотели по-настоящему погрузиться в её культуру, обычно уезжали туда пожить и поработать. Несколько профессоров преподавали в университетах Джераба, а в Мелави остались только пенсионеры, доживающие век среди пыльных папирусов и кошачьих мумий из личных коллекций.
За пару дней Эмилия смогла обойти всех, но ничего, кроме утомления, от этих визитов не получила – слишком много воодушевления вызвал хопеш, который она таскала с собой. С одним учёным сделалась форменная истерика, когда он осознал, какую ценность эта дамочка носит в сумке безо всякого почтения. Другой причитал, что эта вещь должна быть парой к его ритуальной чаше из храма Исис, а потом вцепился в рукоять и симулировал артритный спазм, отказываясь разжать хватку. Эмилия плюнула на приличия и по одному разогнула его жадные кривые пальцы, невзирая на вопли. Она отчётливо осознала, что кабы почтенный старец мог, то не побрезговал бы и её горлом и живой не
