— Каким же образом фашисты допустили его до офицерской школы, штабной работы? — усомнился Метелин.
— Сестра носила фамилию мужа, а Отто в анкетах ничего о ней не сообщал. Еще я видела, как Отто плакал, — с грустью продолжала Ружа. — В моем присутствии он распечатал конверт. В нем находилось извещение о гибели его матери под американскими авиабомбами. За время нашего знакомства он единственный раз потерял над собой власть. «А дальше, что дальше будет! — выкрикнул он. Потом тихо сказал: — Один, во всем мире один остался». Я дала понять: война и меня сделала круглой сиротой. Сергей Владимирович долго думал, как бы лучше приспособить его к нашему делу. Случай ускорил развязку. Помнишь, как была уничтожена головная база боеприпасов?.. На цель бомбардировщиков навели ракеты, пущенные с земли. Теперь прихвастну: это я сигналила!
При выходе на свою улицу услышала собачий лай, топот кованых сапог: немцы! Нырнула в подворотню, бросилась в переулок. Беда: тут тоже немцы! Страх обуял меня. «Пропала, думаю, окружают район бомбежки, беспременно засекут». Карабкаюсь прямо по развалинам очертя голову, ухожу подальше от места взрывов, которые продолжали сотрясать землю. Через полчаса попала в большой незнакомый двор, огороженный высокой кирпичной стеной. Прислушиваюсь. Немецкие голоса, собачий лай остались где-то позади. Дорогу на улицу преграждали груды развалин. Нашла калитку в стене, проникла в сад, бесшумно прошмыгнула мимо одноэтажного домика. Когда очутилась на узкой улочке, меня цепко схватили за руку. Я так и обомлела. В глаза брызнул огонь ручного фонарика. «Конец!» — пронеслось в голове. Вдруг слышу знакомый голос: «Ружа, ты как сюда попала?» Присмотрелась: Отто Нугель. Он тоже по тревоге спешил в штаб. У меня отнялся язык, что ответить — не соображу. Сильно я тогда испугалась. Дрожу, будто на меня враз напало двенадцать лихорадок, в оборванном платье, с исцарапанными руками. Он привел меня к себе на квартиру, включил свет, усадил на стул, стал снимать шаль. О ужас! Под шалью из прореза моего платья торчала рукоятка ракетницы. В суматохе я совсем о ней забыла. Повертел в руках ракетницу, догадался: «О-о, вот кто вы есть!» «Непременно выдаст, в гестапо отправит», — подумала я. «Успокойтесь, — сказал он, — я с женщинами не воюю». Взял меня за подбородок, приподнял голову, долго всматривался в глаза: «Капут нам, если у большевиков ангелы становятся партизанами! — Опустившись рядом на стул, добавил: — Так нам и надо, заслужили!» Понятно, что дальше скрывать мне не было смысла. Тогда он ничего не обещал, но меня не выдал. Вскоре был ранен, долго лежал в госпитале. Теперь стал сговорчивее, торопит скорее его переправить к нашим. С собою он захватит важные документы.
Закончив длинную исповедь, Ружа, напустив на себе беспечность, игриво спросила:
— Что теперь думает товарищ Бугров об Отто Нугеле?
— Осторожность — не подозрительность, — ответил Метелин. — Фашисты умеют маскироваться под обиженных, обездоленных, даже под друзей. Мы не только собой, но жизнями других наших бойцов рискуем. Почему бы ему не встретиться со мной?.. Тогда Сергея Владимировича мы не подвергнем риску, и его убежище с рацией останется тайной. А так уж мы перед ним больно многое открываем. Мы с вами находимся в тылу врага, а, значит, осмотрительность сейчас — прежде всего.
— Я сказала Отто, что подпольем руководит офицер Красной Армии, который непосредственно связан с высшим командованием. Это произвело на него ошеломляющее впечатление. Видишь: тоже схитрила, о вас ничего не сказала. Сергей Владимирович согласен с ним встретиться, если вы откажетесь переправить майора на катер.
□
В сумерках по узкому Шамаиному ерику Метелин выбрался в море. Ветер дул в спину, лодку покачивала легкая зыбь. Семен смазал уключины, и весла бесшумно опускались в воду. Небо затянули низкие облака, море слилось с тьмой, и, если бы не всплеск воды о борт, можно было бы подумать, что лодка стоит на месте. Между тем суденышко ходко продвигалось вперед.
Семен до рези в глазах всматривался в тьму. Еще мальчишкой он здесь рыбалил — заблудиться никак не мог. И все-таки волновался.
Выплыло желтое пятно прожектора. Нарастал стук мотора. Послышалась немецкая речь. Дозор. При луне не миновать бы беды, а сейчас пронесло.
Опять Метелин поднимает и опускает весла. По времени уже пора поворачивать к берегу. А так ли? Не проверишь. Тревога не покидает ни на минуту.
«Теперь, кажется, пора», — решил он, и лодка послушно легла курсом к берегу. Пот заливал лицо, ручейками струился по шее. Сжав зубы, Семен греб изо всех сил.
Но вот лодка отяжелела, будто налилась свинцом, остановилась. Уложив весла, Семен передвинулся к носу. Теперь надо сориентироваться — не напороться бы на патруль. Пригнувшись, он ступил на песок. У самого уха зашелестел знакомый голос:
— Сюда, дядя Сема.
Без шума вдвоем подвели лодку под настил мостика, конец прикрепили к свае. Взяв Семена за руку, Сашко шепнул:
— Тут есть дорожка напрямую… Кругом спокойно, я проверил.
— Как хлопцы? — спросил Семен. — Юрия Маслова видел?
— В засаде. Здорово замаскировались. Я и то с трудом нашел их. Они за берегом наблюдают, в случае чего — на помощь придут. Просили вам счастливого пути пожелать.
— Спасибо. Передай им мою благодарность.
Сашко не хуже цыганки знал безопасный путь. По скрытой в кустарнике лесенке поднялись на крутой берег, проникли в развалины склада. Перебежали двор бывшей средней школы.
Не терпелось высказать все, что его волновало:
— Я сейчас у Максима Максимовича в подмастерьях… Научился паять. Уже сам примусы чиню.
В санаторном саду их встретили Костя Трубников, Ружа и немецкий офицер. Они появились со стороны Приморского бульвара. Немец, приложив руку к козырьку фуражки, представился на ломаном русском языке:
— Майор Отто Нугель. В моем портфеле есть очень хорошие документы. Определены сроки оккупации Ростова, Грозного, Баку…
Метелин молча, с большой теплотой пожал ему руку, даже коснулся портфеля, который Отто держал под мышкой, собирался сказать что-то душевное, но Ружа его опередила:
— Торопитесь. Держите курс на Старый маяк. Нам только что сообщили: навстречу вам вышло три бронированных катера. Разыщут. В копне сена иголку разыщут. Главное — держитесь на Старый маяк. Командование Красной Армии получит больше, чем ждет, спасибо тебе, Отто, я жду тебя после победы.
□
Костя Трубников и Метелин были довольны проведенной операцией. Туман скрыл их от чужих глаз, а наши моряки оказались просто молодцами. Да, Ружа права, такие, как они, иголку разыщут в копне сена.
— Бери левее, — тихо сказал Костя. — Берег показался.
Вскоре лодка, освободившись от людей, беспомощно закачалась. Костя и Семен поплыли к берегу. Метрах в пятидесяти от него они нырнули. Через какое-то время выплыли под самой кручей. Оглянулись, вылезли на колючий шлак.
Здесь был железнодорожный тупик. Машинисты, кочегары десятилетиями здесь чистили паровозные топки. Коричневые, спекшиеся глыбы сбрасывали в море. Образовался целый террикон из отбросов. На четвереньках Семен и Костя стали карабкаться на эту сорокаметровую кручу.
У самой вершины голоса заставили их притаиться. Подкрались поближе. Показался дышащий огнем паровоз. Трубников шепнул на ухо Семену:
— Кажется, Лунин. Может, Николай сказал ему о нас…
Подойдя к паровозу, Костя окликнул:
— Петр Петрович, здравствуйте!
Машинист, поручив помощнику чистить топку, повернулся к Трубникову и спросил:
— Что с тобой, Костя? Почему здесь и в таком виде?
— Рыбалили. Петрович, вы куда путь держите?
— За порожняком, на разъезд Лиман. А что? — спросил Лунин.
— Во-во, как раз по пути. Подвезите моего друга, высадите на перегоне напротив Пятихаток. Улов пойдет продавать.
Лунин пристально посмотрел на Метелина и улыбнулся:
— Выдумывай что-нибудь поумнее, Костя. Я вашей рыбы что-то не вижу. — И к Метелину: — Полезай на паровоз, сейчас отчаливаем. А ты, Костя, в таком виде сейчас не смей показываться, пойдут с ночной смены, в толпе затеряешься. У немцев ночью что-то случилось. Станцию оцепили полицаи. Кругом патрули. Меня пять раз проверяли, пока до депо дошел. Понятно?
Паровоз умчался вместе с Метелиным. Костя залег меж кучами шлака и стал дожидаться утра.
□
В это утро Руже не сиделось. Накормив Сергея Владимировича, она выбралась наружу. Прошлась по центральной улице, побыла с полчаса на базаре. Заглянула на берег.
Ружа присела, задумалась. Ей всегда казалось, что море знает то, что людям неведомо. Попроси хорошенько — и оно откроет смысл человеческого существования. С табором ночуя у моря, она нередко до самого рассвета терпеливо поджидала на берегу пророческого слова, сдерживая дыхание, чтобы не пропустить ни единого звука. Море молчало. Ей до слез было обидно, что оно без языка, поэтому заветное это слово останется навсегда невысказанным. Она долго бродила по берегу, потом по каменной лестнице стала подниматься в город. Здесь ее догнал Сашко: волосы взлохмачены, лицо бледное. Заикаясь, он сказал:
