— А д’Амьен, змеиное сердце, неужто не догадался! — не поверил де Марейль.
— Великим провизором был барон де Кореи, и его при дворе принимали неохотно. Де Жизор усмехнулся.
— Между тем теперь ваше создание вроде бы взбунтовалось…
— Такое случается. На все воля Божья. Но мы не спускаем глаз…
Де Марейль помотал головой, как бы утрясая в ней услышанное. Он подошел к угловому шкафу, извлек пузатый кувшин с вином и пару стеклянных бокалов.
— Вам я не предлагаю, брат Гийом.
Де Жизор и де Марейль осушили по чаше. Вытирая усы, сенешаль заметил.
— Я понял. Вы решили вернуть на трон короля Бодуэна настоящего.
— В общем, да.
— Он, кстати, жив?
— Еще недавно был жив, как ни старался полтора последних года наш двойник его разыскать.
Де Марейль недоверчиво поморщился.
— Не могу поверить, что иоаннитам не удалось отыскать в Палестине нужного им человека.
— А двойник, как ни странно, не открылся госпитальерам. Он хотел не только быть королем, но и считаться им.
— Может быть, сообщить д’Амьену, с кем он имеет дело? — спросил де Марейль.
— Д’Амьен умнее и хитрее нашего создания. Ему все равно, кто на троне, лишь бы указ подписал, продиктованный им.
Де Марейль ударил сухоньким кулачком по столу.
— Так что же делать?!
— Что задумано, граф. Обнародование королевского указа должно состояться по кодексу Годфруа Буйонского в присутствии всех гражданских делегаций. Все будет выглядеть законно. Тут-то мы и предъявим законного монарха.
Де Марейль отхлебнул вина.
— Будет очень большой скандал, — задумчиво сказал он.
— Да, — спокойно сказал брат Гийом, — слишком даже большой. Меня беспокоит, что он и Храму не слишком выгоден.
— Нельзя ли договорится с д’Амьеном? — поинтересовался сенешаль.
— Начав договариваться, мы откроем свои секреты. И упустим вожжи этой квадриги.
Дождь перестал.
— Вы что-то еще толковали о Гюи Лузиньянском? С ним не связаны тайны? — де Марейль не мог успокоиться.
Ему было неприятно сознавать, что он посвящен не во все секреты ордена в отличие от этого мальчишки. Все, кто моложе пятидесяти, ему казались мальчишками.
— Разочарую вас, — сказал монах, — тут тайны нет. Гюи Лузиньян спокойно живет на Кипре, охотится в свое удовольствие, пьет вино, пиратствует помаленьку, отчего у его величества Бодуэна IV…
— Самозванца, — брезгливо уточнил де Марейль.
— Да, у нашего самозванца были конфликты с Константинополем.
— Византийцы лукавы, — заметил де Жизор.
— Почему они жаловались Бодуэну? — спросил сенешаль. — Кипр сам по себе…
— Гюи признает себя подданным его величества, так и рекомендуется, имея, мне кажется, в виду, что с этих позиций ему будет легче претендовать на иерусалимское наследство.
— Вы провели с ним переговоры? — строго спросил де Марейль.
Забыв о недавнем афронте, он вновь пытался взять начальственный тон. Это забавляло и брата Гийома, и де Жизора.
— С Гюи смешная история. С ним заигрывают многие. Так сошлись обстоятельства, что он всех устраивает как союзник. Как ни смешно, этому вертопраху и бабнику суждено взойти на иерусалимский трон. И довольно скоро.
— Все дело в том, кто поднимет его туда.
— У Гюи, слава богу, хватает ума никому не говорить «да». Точнее, никому не говорить «нет», ибо «да» он уже всем сказал. Даже султану Саладину.
— Саладину? Предательство! — вскричал старик.
Де Марейль плеснул себе вина. В его глазах светилась решимость.
— Что ж, — сказал он, — я уезжаю на пару дней. Вы знаете, куда. Присылайте гонца, если что.
— Всенепременно, — кивнул брат Гийом.
Когда стихли его шаги, сенешаль сказал с укоризной:
— Напрасно вы настраиваете его против себя. Он может стать опасным. И неужели он будет худшим Великим магистром, чем самодовольный де Ридфор?
— Сей старец напитан энергией не по годам. Знаете, куда он поскакал? Его ожидает в замке молоденькая берберка.
— Но вы не ответили на мой вопрос, — сказал де Жизор.
— Какой?
— Относительно де Ридфора.
— Ах это, — брат Гийом сел в кресло, не остывшее после де Марейля, — не подумайте, что я уклоняюсь от прямого ответа. Не так уж важно, кто будет у нас самым главным… Орденом тамплиеров может командовать и идиот, столь умно он изначально устроен. Вспомним, кем и каким был граф де Торрож пять лет назад, когда его посадили вот в это кресло?
— Да, — кивнул де Жизор, — кого угодно можно было представить в роли Великого магистра, но не его.
— Правильно: хам, крикун, авантюрист; поверите ли, что де Торрож был почти неграмотен? А он превратился в незаурядного государственного мужа, на уровне самых деятельных монархов Европы.
— Пожалуй, — задумчиво согласился сенешаль.
— Хотя, — брат Гийом сложил молитвенно руки на груди и устремил очи к потолку, где красовалось огромное и оттого несколько расплывчатое изображение Иоанна Крестителя; эту фреску лучше было бы рассматривать из глубокого колодца. — Хотя, может быть, мы не правы, не видя примет того, что пришло время и де Рид фора.
— Я принимаю философскую часть ваших рассуждений, — сказал де Жизор, также поднимая голову и осознавая, что разговор о судьбах ордена происходит в присутствии одного из высших его покровителей.
— Но чувства ваши противятся, брат?
Сенешаль не успел ответить. Явился служка и объявил, что явился Гюи де Карбон.
Брат Гийом положил руки обратно на подлокотники кресла.
— Ну, позови, позови.
— Кто такой де Карбон? — спросил сенешаль.
— Трубадур.
В залу вошел коренастый рыжий человек в потертом платье.
— Ты принес?
— О, да, — трубадур предъявил свернутый в трубку пергамент. — Я сделал сразу три. — Во рту его не хватало зубов.
— Три? — брат Гийом поджал губу, — и ты рассчитывал, что я заплачу тебе втрое.
Поэт неуверенно улыбнулся.
— Честно говоря, да.
— Ну что ж, — сказал брат Гийом, пробежав глазами текст. — Думаю, моя дама будет довольна. Вот гонорар…
На стол легли три золотые монеты. Де Карбон смахнул их себе в карман и, угодливо кланяясь, удалился. Когда он ушел, сенешаль сказал:
— У меня иное представление о трубадурах.
— Справедливости ради надо признать, что не все похожи на этого негодяя.
— А что, прошу прощения, за «дама»?
— Не мог же я этому пьянице сообщить, что его слезливые вирши будет читать принцесса Сибилла.
Глава XXI. Святой город
В Иерусалиме шевалье де Труа не сразу нашел подходящую квартиру.
Поселившись на постоялом дворе близ Тофета он занялся изучением города. Выяснил со всею доскональностью месторасположение королевского дворца, тамплиерского капитула, резиденции Великого магистра тамплиеров, дворца комтура города Иерусалима. Прогулялся до капеллы тамплиеров, что стоит по дороге к Вифлеему, осмотрел громаду госпиталя святого Иоанна. Был у Храма Гроба Господня и знаменитого храма на горе Давида. Забредал также в мусульманские и иудейские кварталы, чего латинянам, и в особенности крестоносцам, делать не рекомендовалось.
Вскоре шевалье де Труа ориентировался в Святом городе, как в собственном кошельке.
Он начал, не торопясь, готовиться к проникновению в орден тамплиеров.
Для начала нужно было подобрать доспехи.
Обойдя с десяток оружейных заведений, он нашел то, что нужно.
Труднее было найти оруженосца. Юноша из приличной, уважаемой семьи вряд ли пошел бы служить к столь странно выглядевшему рыцарю. Осторожно наведя справки, шевалье получил представление о том, где лучше всего нанять оруженосца. В любом городе, где имелась капелла тамплиеров, возникала община облатов и донатов, то есть мирских членов ордена. Ремесленникам и торговцам в Святой земле покровительство бело-красного плаща было как нельзя кстати. Стремясь показать свою причастность к ордену, донаты и облаты носили черную или коричневую одежду, коротко стригли волосы и завивали бороды на рыцарский манер. Из их среды орден отбирал администрацию на пять низших должностей.
В Иерусалиме донаты и облаты тамплиеров селились у Давидовой башни. Туда и направился шевалье де Труа искать квартиру. Прошел слух о сборе великого капитула; это значило, что со всего христианского света съедутся богатейшие провинциальные магистры с громадными свитами. Всем понадобится жилье. Ни у иудеев, ни у мусульман они квартировать не станут. Будут избегать и подворья иоаннитских приспешников. Цены в районе башни Давида вырастут неимоверно.
В нескольких домах рыцарю с мозаичным лицом испуганно отказывали. В одном доме хозяин-бондарь, похожий на волосатую бочку, по выговору — нормандец, долго рассматривал шевалье и щурился, щурился, пока не выговорил несусветную цену. За эту сумму он получил бы древком копья в свой узкий лоб, но шевалье лишь спросил:
