— Ну, теперь нет препятствий?
— Никаких, кроме основного, — негромко проговорил Рено. — Извините, это я — про себя. — Он сменил позу. — Но теперь к делу. Я прибыл в Яффу отнюдь не случайно. Думаю, это вы поняли. Но, вероятно, не знаете, кто послал меня и зачем.
— Продолжайте, не останавливайтесь.
— Посветите, пожалуйста, не подслушивают ли нас.
Принцесса, усмехнувшись, посветила на дверь и спросила:
— Чего может бояться человек, приговоренный к смерти?
— У вас пройдет желание шутить, если я вам скажу, что меня прислал граф де Торрож, великий…
— Не надо, понятно, — быстро проговорила Изабелла.
— Не думаю, что понятно вам все. Мне поручено соблазнить вас и таким образом отвлечь от Гюи Лузиньяна.
— Ах, вот оно что. И в обмен на этот подвиг вам обещали задержать или отменить исполнение приговора.
— Да, — неохотно подтвердил граф.
— И вы будете все же настаивать, что не утратили рыцарской чести, хотя, согласитесь, вас использовали не как рыцаря…
— Ваше высочество, я заранее принимаю все обвинения. В свое оправдание лишь скажу, что ранее вас по сути не знал.
— Тоже мне, оправдание!
— И, согласитесь, не слишком усердствовал здесь, хотя на весах и лежит моя жизнь. Неверно сказать, что я пытался за вами ухаживать. Скорее наоборот.
Противоречивые чувства владели принцессой. Она не могла не признать, что граф повел себя благородно, однако, с другой стороны, он посмел за ней не ухаживать! Он этим гордится!
— Вы — негодяй, граф. Трусливое, отвратительное животное. Вот вы кто!
— Вы, может быть, вправе так меня называть. Но умоляю, дослушайте. Грешен! Именно перед вами. Но я, поверьте, наказан, и понял это не в тот момент, когда оказался здесь, а раньше, во время нашего разговора, после стычки в «Белой куропатке».
Принцесса не без ехидства поинтересовалась.
— Что же произошло во время этой упоительной во всех отношениях беседы?
— Я посмотрел вдруг на вас глазами не наемника тамплиеров, а собственными.
— Ну и?
— Вы были прекрасны в гневе, — граф заговорил глухо и мрачно. — Мне нет прощения. Вы не можете мне верить. Но, подумайте, прошу, стал бы человек, что-то против вас замышляющий, выкладывать вам всю правду? Тем более такую. Если мне суждено сложить голову на плахе, я буду знать, что исповедался. Теперь вы все знаете. Казните меня, если сочтете нужным, я не ропщу. А теперь оставьте меня.
Изабелла встала, столь повелительно прозвучали слова графа. Но его голос зазвучал вновь.
— Еще два слова.
Было тихо, лишь попискивали крысы.
— Говорите, граф, — Изабелла с силой сжала светильник, и пламя дрогнуло.
— Я люблю вас, Изабелла.
Глава XXIII. Беседа в платановой роще
Скоро шевалье де Труа уяснил себе, что, как и все в укромной обители Сен-Мари-дез-Латен, он подвергается жестокой проверке и испытанию. Они все постятся вместо желанного разговения.
Поняв что к чему, шевалье успокоился. Неделя шла за неделей, и новоявленные тамплиеры расслабились. Не все они были первой молодости. Многие успели пожить роскошно. Ввергнутые в оголтелое, не приукрашенное монашество, они хорохорились. Внести в кассу ордена целое состояние и сесть на чечевичную похлебку и вареное просо?!
Первой не устояла заповедь избегать празднословия. Рыцари перезнакомились и вечерами стали болтать без умолку, сплетничая. Затем их оруженосцы зачастили в город, в меняльные конторы и за провизией. У всех оказались припрятаны деньги в этих конторах. Оруженосцы могли покидать капеллу свободно. Вечерами начались пиршества, украсившие режим.
И самое интересное: никто их, полноправных тамплиеров, не собирался наказывать за отступления от устава и порядка. Служки, несомненно, докладывали господину приору о том, что творится ночами в кельях, но никто новобранцев не распекал.
Тогда господа тамплиеры объединились и подкупили служек, следивших за соблюдением режима. Можно стало уже не таскаться в церковь, к полуночной службе.
По истечении третьего месяца рыцари рассудили, что их жизнь почти совершенна и без вина, которое пить опасно, ибо теряешь контроль… Но, увы, что за еда всухую? Тем более вечерами. И началось тихое пьянство, без хоровых застольных песнопений.
Шевалье де Труа во всех этих тайных радостях не участвовал. Он слишком хорошо помнил, что в прошлом стоило ему попытать лучшей доли — и он мгновенно скатывался на дно очередной ямы. Так было в Агаддине и в лепрозории. Он решил здесь, в капелле, не выделяться, а выполнять все правила и законы, писаные и неписаные. Плавное течение жизни, казалось бы, не предвещало ярких событий, но, как говорят в Аквитании — самые большие пороги на медленной реке.
Однажды за ним пришел служка с вестью, что брата Реми желает видеть приор — барон де Борже.
Приор капеллы принял его в своем светлом кабинете рядом со скрипторием, где монахи переписывали старые книги. Приор был лыс, как коленка, и говорил внушительным басом.
— Вы наверняка не догадываетесь, зачем я пригласил вас сюда, брат Реми. Дело в том, брат Реми, что, как минимум, пятеро братьев, чьи кельи находятся рядом с вашей, сообщили мне, что вы, по их мнению, знаетесь с дьяволом.
Де Труа удивленно поднял глаза.
— Вы, наверное, захотите узнать, чем они это доказывают, — приор почесал свою лысину. — Подозрительным им показалось, что вы не пропускаете ни одной молитвы, не едите скоромного в постные дни и отвергаете винопитие.
— Клянусь ранами Господними, это — страшное обвинение, — попытался улыбнуться шевалье.
Приор не пожелал разделить его веселья.
— Напрасно вы относитесь легкомысленно. В деле есть логика.
— Изъясните мне ее, святой отец.
Барон де Борже снова погладил свою лысину.
— В точном следовании уставу, которое вы демонстрируете, не трудно усмотреть желание отгородиться от братьев.
— Но если братия склоняется к предосудительному поведению…
Брат Реми не желал говорить по душам.
— Я пригласил вас не затем, чтобы вы мне морочили голову. Вы — демагог. Но есть дело для вас. Верховному капитулу требуется достойный рыцарь для выполнения важных и, может быть, тайных заданий. И я решил выставить вас, брат Реми. Мне было бы приятно знать, что именно вам капитул поручает секретные дела, требующие осмотрительности. Потому что они, как правило, чрезвычайно опасны, брат Реми.
Шевалье призадумался.
Вечером шевалье де Труа покинул капеллу. Быстро темнело, и он решил не спешить.
Гизо предложил ночевать в доме его отца. После недавних ливней улицы и площади города превратились в громадные грязные лужи, но шевалье и его оруженосец не слишком перепачкались.
Ворота им открыли с неохотой и после неприятных переговоров. Отец не сразу узнал голос сына, а узнав, не одобрил его появления среди ночи, еще и с рыцарем.
Притом оказалось, что в доме остановился какой-то граф с толпой слуг. Так что господину тамплиеру придется, к сожалению, довольствоваться топчаном в пристройке возле овчарни.
Шевалье спросил, как зовут графа.
— Раймунд Триполитанский, — сказал хозяин.
— В этой дыре? — переспросил шевалье, — Раймунд Триполитанский?
— Город набит рыцарями, — объяснил бондарь, — что-то затевается.
Уснул шевалье не сразу.
Раймунд Триполитанский! Он беспощадно преследовал исмаилитов, его войско разгромило и вырезало до последнего человека их тайную колонию возле Тира. О нем не раз говорил Синан. Он еще жив?
Утром, когда Раймунд с большей частью своей свиты отбыл со двора, де Труа сказал бондарю, что он хотел бы схоронить до лучших времен свои последние полтораста флоринов. И лучшего места, чем этот дом, и лучшего человека, чем домовладелец-бондарь, в городе он не знает. Короче, как бы припрятать здесь денежки? Ведь впереди — опасное дело.
— Это запросто, — молвил бондарь. — Давайте свои монеты, господин. Все будут целы.
— Верю. Но покажи, куда спрячешь.
Хозяину это не очень понравилось, но господин — в своем праве.
— Пойдемте…
Рыцарь капризно облазил весь дом, изучил все ходы и выходы, щели и простенки.
Бондарь злился, но появление из-за пазухи шевалье тяжелого кошеля с золотыми монетами прекратило его страдания. Тем более рыцарь дал ему два мараведиса, как бы в оплату за банковские услуги.
Через час шевалье де Труа уже находился в святая святых ордена тамплиеров — на территории великого капитула. По его представлениям, здесь должно бы царить молчание и все быть мрачным и строгим. Но обстановка была, как на задворках дворца перед огромным балом. Носилась челядь, медленно проезжали конные рыцари… Слышался разноязычный говор. Только что завершилось собрание провинциальных иерархов, и уже готовилось заседание верховного капитула.
