- Ну, если так, беру свои слова обратно.
О приятном сюрпризе, на который намекал Лютц, Генрих узнал перед самым обедом, когда собрались все офицеры. Поздоровавшись с присутствующими, генерал торжественно объявил, что высшее командование наградило лейтенанта фон Гольдринга "Железным крестом" второй степени и присвоило ему звание обер-лейтенанта.
Все бросились поздравлять. Генриху пришлось пожать множество рук, выслушать немало прозрачных намеков на то, что два таких значительных события неплохо бы отметить в товарищеском кругу.
С разрешения генерала Генрих послал за вином, и обед превратился в грандиозную попойку. Такой пьянки молодой обер-лейтенант не видел на протяжении всей своей жизни: пили все, старые и молодые. Скоро офицеры забыли не только о субординации, но даже о присутствии самого генерала. Генриху во второй, третий и четвертый раз пришлось посылать за вином и коньяком. Часть офицеров уже свалилась. Не очень крепко держался на ногах и Эверс. Но он еще настолько владел собой, что понял - надо уходить, чтобы не потерять престиж.
Когда Эверс с начальником штаба и несколькими старшими офицерами ушел, пьянка превратилась в настоящую оргию. Только Генрих и частично Лютц были еще в форме.
Диким ревом офицеры встретили появление лейтенанта Кронберга, который после того, как ушло высшее начальство, тоже куда-то таинственно исчез.
- Гершафтен, гершафтен!*- воскликнул Кронберг, вскочив на стол.Уважаемого обер-лейтенанта барона фон Гольдринга пришли приветствовать дамы.
* Господа.
- Спустите шторы на окнах!- крикнул кто-то.
Наименее пьяные бросились к окнам, а большинство тех, кто еще держался на ногах, ринулись встречать так называемых "дам", входивших в комнату с застывшими улыбками и испуганными глазами. Отвратительные, жалкие и смешные одновременно в пышных, открытых платьях, цинично подчеркивавших все их прелести...
Генрих вздрогнул от отвращения, жалости, негодования и отошел подальше, в глубь комнаты. К нему подошел Лютц.
- Пиршество богов,- кивнул он в сторону офицеров, которые тянули дам,и с брезгливой усмешкой добавил:
- Не кажется ли вам, барон, что нет ничего более отвратительного, чем человек, давший волю животным инстинктам, потерявший контроль над собой?
- Вы потому и пили так мало?
- Я не люблю пить в большой компании, да и вы, я видел, только пригубливали.
- У меня сильно разболелась голова.
- У меня тоже.
- Так, может, незаметно исчезнем?- предложил Генрих.
- Охотно,- согласился Лютц.
Найдя хозяина казино, Гольдринг попросил его прислать счет за все выпитое и вместе с Лютцем вышел черным ходом.
В это утро Моника ходила раздраженная и сердитая. На вопрос матери что с ней?- девушка не ответила. Не очень приветливо вела она себя и с несколькими постоянными посетителями-французами, которые зашли к мадам Тарваль выпить стакан - другой старого вина по случаю местного религиозного праздника. Французы избегали заходить в ресторан вечером, когда здесь бывали немецкие офицеры, и приходили лишь днем или утром.
Но сегодня им не повезло, хотя время было раннее. Не успели они выпить по стакану вина, как перед гостинницей остановилась грузовая машина и шесть немецких солдат с черепами на погонах вошли в ресторан. Увидев непрошенных гостей, да еще эсэсовцев, французы прервали оживленную беседу. Каждый вполголоса разговаривал лишь со своим ближайшим соседом и старался не глядеть в ту сторону, где расселись немецкие солдаты.
Эсэсовцы по дороге, вероятно, уже не раз приложились к рюмке и вели себя чересчур свободно. Бросали обидные реплики по адресу других присутствующих, приставали к мадам Тарваль с непристойными остротами и без закуски пили виноградную водку, так называемый "грап".
Через каких-нибудь полчаса солдаты окончательно опьянели.
- Эй! Еще бутылку грапа!- крикнул здоровенный рыжий солдат и стукнул кулаком по столу.
- Подай им бутылку и немедленно поднимись к себе в комнату, чтобы они тебя не видели,- приказала дочери мадам Тарваль, занятая приготовлением салата.
Моника поставила на стол заказанную бутылку и уже повернулась, чтобы уйти, как тот же самый рыжий эсэсовец схватил ее за руки и насильно усадил к себе на колени.
- Пустите!- крикнула Моника и рванулась.
Эсэсовец расхохотался и крепко обхватил ее за талию. Его спутники тоже расхохотались.
- Пустите, я вам говорю!- отчаянно крикнула Моника.
Этот крик и услышал Генрих, который вместе с Лютцем и Миллером как раз вошел в вестибюль. Генрих бросился в ресторан. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, в чем дело. Привычным, хорошо натренированным движением он схватил руку рыжего эсэсовца у запястья и нажал на кисть. Рыжий заревел от боли и, вскочив на ноги, сделал шаг назад. Но было поздно: полусогнутой правой рукой Генрих изо всей силы ударил его в челюсть. Эсэсовец упал, опрокинув столик.
Спутники рыжего подскочили к Генриху, но в тот же миг перед ними блеснула сталь пистолета.
- Вон отсюда!- зло крикнул Генрих.
Из-за его спины, держа пистолеты в руках, вышли Лютц и Миллер.
Увидав трех вооруженных офицеров и среди них гестаповца, эсэсовцы, сбивая друг друга с ног, бросились к выходу.
- Гауптман,- спокойно, словно ничего не произошло, обратился Генрих к Лютцу.- Вы знаете, где моя комната, проводите туда герра Миллера, а я тут кое-что закажу.
Убедившись, что машина с пьяными солдатами отъехала, Лютц и Миллер поднялись в комнату Генриха. Убежала к себе и Моника. Слезы обиды еще дрожали на ее ресницах. Пробегая мимо Генриха, она на ходу быстро бросила спасибо!- и исчезла за дверью.
Генрих подошел к буфету.
- Пришлите мне в номер бутылку хорошего коньяка,попросил он мадам Тарваль, и, отсчитав деньги, прибавил,- а это за скотов, которых я выгнал. Ведь они вам не заплатили.
Мадам Тарваль замахала руками.
- Что вы, что вы! Я и так перед вами в долгу!
Не слушая возражений мадам Тарваль, Генрих перегнулся через стойку и сам бросил деньги в кассу.
Когда он направился к себе, к нему подошел один из посетителей ресторана - француз.
- Разрешите, мсье офицер, выпить за человеческое благородство!поклонился он Генриху.
Все присутствующие поднялись с бокалами в руках.
Генрих повернулся к стойке, взял из рук мадам Тарваль фужер с вином и поклонился присутствующим.
Все дружно выпили.
Генрих вышел.
Минут за двадцать до отхода поезда, когда Курт уже сносил вещи своего шефа в машину, Генрих зашел в ресторан попрощаться с хозяйкой и Моникой.
- Я на неделю уезжаю в отпуск и хочу попрощаться с вами и мадемуазель.
- О, это очень любезно с вашей стороны, мсье барон. Приезжайте поскорее. Мы будем ждать вас, а Монику я сейчас позову.
Попрощавшись с Генрихом, мадам Тарваль пошла разыскивать дочь. Генрих присел к столику. Прошла минута, другая, а Моники все не было. Наконец, когда Генрих потерял надежду ее увидеть, девушка появилась.
- Вы хотели меня видеть, мсье фон Гольдринг? - сухо спросила она.
- К чему такая официальность? Чем я провинился перед вами, что вы не хотите даже взглянуть на меня?
Девушка стояла, опустив глаза, бледная, хмурая.
- Наоборот, я очень благодарна за ваш рыцарский поступок...
- Я уезжаю в отпуск и зашел проститься с вами.
- А вы уже попрощались с дамами, в обществе которых так бурно отметили получение новых погон и "Железного креста"?
В подчеркнуто-равнодушном тоне, каким был задан этот вопрос, прорывались нотки горечи.
- Моника, хорошая моя наставница, да ведь я их даже не разглядел! Как только они явились, мы с гауптманом Лютцем ушли домой.
- Вы оправдываетесь передо мною?
- А вы словно упрекаете меня...
- Я упрекаю на правах учительницы,- впервые за все время улыбнулась Моника
- Ну, а я оправдываюсь на правах ученика. Так какие же наставления дадите вы мне на время отпуска?
- А разве вам нужны мои наставления? Ведь вы едете к своей названной матери и... сестре. Они, верно, хорошо присмотрят за вами.
- Почему вы запнулись перед словом "сестра"?
- Я не представляю, как можно называть сестрой незнакомую девушку. Вы же сами говорили, что видели ее, когда были семилетним мальчиком... и потом сестрам не возят таких дорогих подарков.
- Выходит, вы ничего не пожелаете мне?
- Ведите себя хорошо и... возвращайтесь скорее.
- Оба эти наказа выполню с радостью...
Генрих крепко пожал руку Моники и быстро вышел.
"Неужели она меня любит?"- думал он по дороге на вокзал. Ему было и радостно и одновременно грустно.
РЫБАКИ И РЫБКИ
Телеграмму о приезде Гольдринга в Мюнхен Бертгольд получил поздно вечером. Он уже собирался покинуть помещение штаб-квартиры и идти отдыхать после целого дня работы.
Бертгольд долго ждал телеграммы; он делал все возможное, чтобы ускорить приезд Генриха в Мюнхен. Но теперь все это было несвоевременно. Выехать сейчас домой он никак не сможет, а сделают ли Эльза и Лорхен все как следует?
