живыми. Больше месяца уже ходка. Егор, ты говори, если тебе что-то нужно. Мы же с Павлом Макаровичем все для тебя сделаем. Не чурайся нас. Вижу, что дистанцию держишь. Зачем? Мы же семья.
— Не чураюсь я, — Шериф чуть не шмыгнул носом, как в детстве, но вовремя сдержался, — я не был уверен в серьезности. Зачем лишний раз дергать. Сейчас вижу, что происходит то, что я не понимаю. Не знаю, к чему может привести. Потому и рассказал. Убийства и раньше были, но сейчас чувство тревоги не оставляет. Мне кажется, нужно допросить Лысенко.
— И правильно, что рассказал, — мягко сказал Майор, — мы поможем. Говорили на днях про твое здоровье. Не крути головой. Послушай. Знаем, что плюнул на себя. Знаем, что тебе, может, и жить не хочется после всего. Но, Егор, мы все потеряли самых близких. Не только ты. Продолжай жить. Найди в себе силы.
— Егор, не хотим мы тебя мучить. Послушай нас, стариков. Мы в долгу у твоего отца и мамы. Хотим тебе помочь. Давай официально пропишем тебе мясо? Перестань. Сядь, Егор. Указ издам сегодня, чтобы Центр распределения тебе выдавал раз в три дня вырезку оленя или лося. Два килограмма, вместо пайков. Пайки твои будем отдавать больным.
— Броку отдавайте. Он всегда жрать хочет.
— Вот и хорошо! — Обрадовано воскликнул Президент, — будем твоим офицерам давать усиленное питание. Только Егор, зачем ты так, — «жрать». Перестань сволочиться.
— Простите, Павел Макарович. Так как на счет Лысенко? Дадите допросить его?
— Да погоди ты с ним. Приказ прямо сейчас составлю. В связи с тревожной обстановкой об усиленном питании охраны и полиции. Пилюли получил? Пьешь? Давай уже, перестань так себя вести. Взрослый мужик, третье лицо в городе, а все как маленький мальчишка, проказничаешь и обижаешься. Эх. Мамки твоей нет. Вот она бы расстраивалась, глядя на тебя.
— Ладно, Павел, перестань, — вступился Майор, — хватит уже по ушам елозить парню. Примерный план действий есть. Ситуацию будем прояснять. Егор, двух человек тебе даю. Сам назови кого, моих ребят знаешь. Про Улугбека я на заметку возьму, не переживай. Странный он стал, сам примечал. Сплетни про него разные среди парней ходили про последние рейды. Посты усилим. По Лысому я даю свое согласие на допрос. Как ты, Пал Макарыч? Пора его поприжать слегка? Борзеть начал, может и правда его делишки?
— Если дело во внутренних разборках, то давай, Егор, разберись. Полную свободу действий тебе даю. Можешь даже меня допросить с пристрастием. Вижу, как на меня косишься, словно прикрываю я его. Нет, не прикрываю. Противен он мне. Решил тут стать теневым воротилой, власти ему хочется. Старый пердун. А банда этих велосипедистов ничего нам не сделает. Может, конечно, перышки пощипать. Изжились они уже, ослабели. Помнишь, Артур, какие раньше были набеги? Пушку приволокли, стену раздолбили. Штурмовали с лестницами, гранатометы были, организация. Боевые отряды, цели, стратегия. Эх, вот были веселые времена.
— Сейчас, поговаривают, баба ими правит, — поддакнул Майор, — больная совсем какая-то на всю головушку. Беспредельничать стали, хуже каннибалов или этих, с запада, как их? Где норги в основном.
— Кляксы, — подсказал Шериф.
— Точно, раскрашенные эти. Каннибалов было-то всего человек шестьдесят в лучшие времена, и то были организованней, чем сейчас «Байкеры». На югах новые стали появляться, молодые в основном, вообще отморозки. Дикие нелюди. Засылают группы сейчас на север к нам. Тревожные звоночки от разведки собираю.
— Хорошо бы, Артур, послать наших человек семь или десять к старому Петру на его болото. Обещал я. Он уж почти год назад здесь был, новый роман привез. Жена у него приболела тогда, Ветеринар ему из старых запасов давал лекарства. Читал его последний детектив, Егор? Нет?
— Зря, — сказал Майор, — красиво пишет. Я уже раза три перечитал.
— Вон, на стеллаже лежит папка синяя. Возьми и прочитай. Отдашь через три дня. Единственный экземпляр. А то если себе оставишь, сразу переведешь бумагу на свою бухгалтерию. Ха-ха!
— Группу соберу и отправлю, как только дальние разведчики вернуться. Заодно по маленьких поселкам пройдемся, где нормальные люди еще остаются. Сейчас не хочу ослаблять город, Павел Макарович.
— Обещал я ему бумагу, кстати. Говорит, заканчивается. Сказку дописывает, про этих завров. Дети все просят. Вот ведь старикан. Никак не могу уговорить его переехать в Поселение. И через дочку его — Анастасию, уговаривал. Ни в какую. Уж за восемьдесят ему, а мозги светлые. Двадцать лет спокойненько обороняются с женой и от каннибалов, и от Байкеров, и от мелких грабителей. От всей шушеры, которые считают, что старый детский писатель и его жена легкая добыча. Знаешь сколько он уложил в земельку этих охламонов? В прошлый приезд разговаривал с ним за стаканчиком виски, вот тут, и он в слезах сознался, что за двадцать лет похоронил около своего «Болота» 118 человек, которые пытались его убить или ограбить. Байкеры его стороной обходят. Каннибалы уважают и не лезут к нему. А ты говоришь, они сюда планы планируют вторгаться.
Шериф вышел на лестницу и присел на холодную металлическую ступеньку на пролете между вторым и третьим этажом. Он сидел на ступеньке, дергал себя за седую бороду и злился. Вечно с этими стариканами так. Вроде вот все на равных, доложил, обсудили проблему. Приняли решение. Все нормально, а потом раз и скатываются к воспитанию. Чувствуешь себя сопляком рядом с ними. Чисть зубы на ночь, правильно питайся, нужно жить дальше. Делай уроки, не оставляй патрон в патроннике, не клади палец на скобу. Клять, задалбывают иногда. Особенно Майор. Все хочет отца ему заменить. Вина, что ль, на нем какая лежит? Или он себе ее придумал. Не рассказывают ведь нипесца.
Неожиданно злость ушла, он усмехнулся и даже рассмеялся. А может, так и должно быть. Нужно о ком-то заботиться. Вот он себе нашел после Андрюшки этого ущербного Брока, Эллу несмышленую. А эти двое вокруг него отплясывают. Пусть все идет своим чередом. Нужно работать. А то спятить можно без работы. Человек без работы в обезьяну превращается, говаривал отец. Так что, нефиг сопли разводить. Вали в ясли опрашивать мамашку. А потом пойдем Лысого за орехи дергать.
Скрипя коленками он поднялся и дошагал до гермодвери на третий этаж и вляпался там в кошачью какашку. Матерясь всеми знакомыми матами и попутно выдумывая новые, добрел до входа в школу, постоянно шоркая подошвой об пол. Крутанул хорошо смазанные ручки гермодвери и прямо на входе нарвался на уставившийся ему в лицо ствол 12-го калибра.
— Клять! Рейма, опусти ствол! — Воскликнул в сердцах Шериф, — заикой
