человека сделаешь так.
— Так-кой прикас, Шериф, — усмехнулся финн.
— Какой? Тыкать в лицо стволом всем входящим? Когда успел Майор тебе приказ то отдать? Я только что с ним говорил.
— По рации крикну-ул. Я и припеешал. Пыстро.
— Молодец. Вот будет тебе лет как мне, не особо-то побегаешь по лестницам, — проворчал Шериф, отстраняя от лица до сих пор не убранный дробовик, — наглеешь, Рейма.
— А скольк-ко тепе лет?
— Сто тридцать, — грубо ответил Шериф, — не делай так больше, понял? И не стой у дверей, а то в рыло схлопочешь. Вон там стой.
— Я не хотел оп-питеть, Шериф. Просто я…
— Завали ротовое отверстие. Выполняй.
Финн не снимая дружелюбной улыбки с лица, внимательно посмотрел Шерифу в глаза и отошел к противоположной двери, где и встал, скособочившись и опершись на стенку.
Не обидится, знает он меня. Надо его выпросить у Майора, такого парня нефиг держать в охране. Пусть расшевелит окорока сегодня на улице. Привык тут околачиваться рядом с молоденькими чистыми девочками.
— Дай рацию.
Рейма снял с пояса обмотанную веревочкой небольшую рацию с проводом тянувшимся к сумке на поясе, где лежала самодельная батарея.
— Красный — Звезде! На связи?
— Красный на связи. Слушаю, — через хрипы и помехи услышал он измененный связью голос Майора.
— Беру финского паренька себе в усиление сегодня. Поставьте кого другого в Школу на охрану. А лучше двух. Конец связи.
— Принято, — донеслось из рации со свистами и хрипами, — пять минут и забирай. Волчок, прием. Поступаешь в распоряжение Шерифа. Как понял задачу? На смену — Бугай и Вафля. Прием.
Шериф впихнул рацию финну в руки и, не оглядываясь, прошел до конца коридора, окрашенного зеленой краской по стальным стенам. Кое-где уже пробилась ржавчина, надо бы подкрасить.
— Поня-ял, комманти-ир, — донеслось до Шерифа, когда он уже крутил колесо на гермодвери в помещение, где жили мамашки с новорожденными или мелкими детками.
Вот так. Пусть не теряет нюх. Сегодня погоняю его по плацу, как папка говаривал. Что такое плац только забыл. Обнаглел. В глаза смотрит. Хамло. А парень хороший. Помню, как от волчьей стаи семью отбивали. Его мать закрыла мелкого Рейму телом, пока ее волки драли. А отец… Эх, клять эту жизнь. Хороший, наверное, был мужик. Как сейчас эти глаза помню. Жалко-то как. Такой взгляд не забыть. Ведь мертвый уже был, а все стоял на коленях и смотрел, как мы достреливали стаю. Руку поднял в сторону жены и умер. На деревьях их отец похоронил. Вместе замотали в куртки, притянули несколько сосен к земле и привязали к верхушкам. А этот волчонок выжил, и вот, смотрит теперь в глаза. Такой же взгляд. Имя мой отец ему придумал. Не знали же, как родители его назвали, вот папка и дал ему финское имя, чтоб корни остались. Он мелкий очень долго русский учился понимать. Лосец, когда вообще своих не помнишь…
Он аккуратно прикрыл за собой дверь. В чистом большом помещении с выбеленными и раскрашенными цветочками стенами стояли несколько разделенных медицинскими ширмами кроватей. В центре комнаты на полу, застеленном толстым линолеумом, а сверху еще и синим ковролином, копошились с игрушками двое маленьких мальчиков, Митя и Сашка. Их мамы и несколько симпатичных чистенько одетых девушек сидели на стульчиках рядом. Они вязали спицами какие-то шарфы под руководством старой бабы Даши. Баба Даша сама просила так ее называть. Ей нравилось. Она была очень толстая, с распухшими больными ногами и еле могла ходить. Вот уже лет пятнадцать она не спускалась по лестнице ниже второго этажа. Ходила в раскоряку, словно между ног держала бочку, пыхтела как паровоз, даже когда сидела в своем специально сделанном под ее размеры кресле. Баба Даша до катаклизма была бухгалтером в каком-то местном населенном пункте или селе. Название смешное у него, Озеро Любви или Лав-озеро, что ли. Уже давно забытая и теперь никому не нужная профессия. Попав в Ангар, стала нянькаться с мелкими детками и молодыми девчонками, преподавая последним науку материнства. С согласия Президента и Ветеринара, у нее постоянно стажировались шесть, а то и восемь молодых девушек от четырнадцати до двадцати лет. Она их не отпускала домой, и жили они постоянно здесь. Чтоб, значиться, не путаться с кем попало, говорила она. Это была стратегическая хитрость. В случае повторного катаклизма, нападения или возросшей радиации, в Поселении всегда могли остаться несколько молодых женщин репродуктивного возраста. А вдруг, произойдет самое плохое. В Ангаре можно было выживать десятилетиями, не выходя на улицу.
— Здравствуйте, Шериф, — хором, вскакивая со стульчиков, пропели тоненькими голосами девушки, — хороший сегодня день?
— Здравствуйте, красавицы, — Шериф всегда чувствовал себя здесь медведем в кукольном домике. Даже вести себя начинал, как неуклюжий громила, и разговаривал, странно растягивая слова. Смешно иногда смотреть на себя со стороны. — На улице непогода. Лучше не гулять пару дней. Как поживают наши коротышки? Вижу, у Митьки уже щеки на плечах лежат! Толстеет пацан!
Он схватил маленького мальчика в клетчатых штанишках и зеленой рубашечке под мышки и поднял до уровня своего лица.
— Какой крепкий растет у нас Митька! Быть тебе шерифом, когда вырастишь. Да Митяй? — Он слегка подбросил мальчика в воздух и аккуратно поймав, поставил обратно на ковер. Мальчишка весело заухал и стал тянуть к нему свои крохотные ручонки. Внутри Шерифа кишки свернулись в тугой узел от напряжения. Не надо при них! Вот только не тут, при них! Держись, сука, твою мать!
— А Сашка куда пополз? А, Санька? Испугался? Вот быть тебе тогда президентом. Когда Пал Макарыч отбросит свои рога, сядешь в его кресло, там безопасно. Ладно, не реви. Не буду тебя кидать вверх. Баба Даша мне с вами пошушукаться надо секундочку.
Баба Даша цыкнула на девчонок и они, вместе с двумя мамашками, хихикая, схватили на руки свои вязания и карапузов, и ушли во вторую комнатку. Там была крохотная кухонька и несколько шкафов забитых детскими шмоточками и примочками. Баба Даша проследила, как закрылась за белая дверь и посмотрела с тревогой на Шерифа.
— Что случилось, Егорка? Серый совсем пришел? Беда?
— Нет, Баба Даша. Большой беды не ждем. Успокойтесь. Все сейчас хорошо.
— А что же ты, милый мой, совсем страшный? Боли опять у тебя?
— Давайте об этом потом. Где наша молодая мамочка с маленьким? Не вижу их, — Шериф вглядывался в кровати, завешенные белыми простынями и загороженными ширмами. Мне бы поговорить с ней.
— Кира спит сейчас с маленькой, Егорка. Они покушали минут двадцать назад и спят. Срочно тебе видать? Я загляну за ширму. Вон в
