пойду себя чем-нибудь займу, – сказала я, выскальзывая из объятий мужа. – И с девчонками поболтаю. Приготовим обед, а потом сядем за стол всей компанией.
Мне нравилось, что в нашем доме столько близких людей. Нравилось чувствовать себя среди них, но и остаться наедине с мужем наконец хотелось.
Девчонки с Милой обнаружились на кухне. Таня делала для малышки смесь, Люда – покачивала кроху на руках. Та смотрела в ответ серьезно, что мне казалось совершенно странным для ребенка такого возраста. Может и взаправду понимала если не все, то многое?
– Ну, что там? – спросила Таня, выдавливая пару капель из рожка себе на сгиб локтя. Как же быстро приноровилась проверять, нормальная ли температура у еды!
– Кажется, это дочь Ольшанского. Сейчас он поехал к той, которая привезла сюда Милу.
– Милу?
Я забрала у Люды ребенка и, устроившись на диване, принялась кормить малышку из бутылочки.
– Да. Пока я называю ее так.
– Вот! Я же тебе говорила, что они назовут девочку в мою честь! – похвасталась Люда.
Я невольно улыбнулась. С тех пор, как в моей жизни стали происходить все эти события, которых я совсем не ждала, девочки только и делали, что шутливо-серьезно конкурировали друг с другом.
– Не в твою честь, – отозвалась я, вздыхая. – Она будет просто Милой.
– А если родители решат иначе? – тихо спросила Таня.
Я перевела на нее взгляд и поджала губы.
– Если решат иначе, так тому и быть.
Посмотрев на сосредоточенно обедающую малышку, я попыталась смириться с мыслью о том, что вот-вот у меня ее заберут, и я буду видеть ребенка не так часто, как хотелось бы. И все же ее появление о многом мне сказало. Например, что я готова к материнству, и хлопоты, связанные с ним, меня нисколько не пугают.
– Девочки, давайте быстренько обед приготовим. Может, Тим скоро привезет к нам… маму Милы, – мой голос на последних словах сорвался.
Я даже не представляла, что буду чувствовать, когда другая женщина заберет девочку, на что имеет полное право. О том, что она решилась на такой шаг, чтобы подбросить своего ребенка, словно вещь, я старалась не думать.
– Давайте, – буркнула Люда, которой Ольшанский наверняка очень нравился. – Докармливайте, а я пойду почищу картошку.
Она удалилась, а мы с Таней переглянулись. Каждому из нас этот день мог приготовить лишения, и нам оставалось лишь смириться с ними. Пройти это испытание и двигаться дальше – вот все, что мы могли сделать в этом случае.
Я сидела и вяло ковырялась в тарелке с тушеной картошкой и мясом. Папа и дед Альберта что-то оживленно обсуждали. Кажется, собирались вместе куда-то отправиться, на рыбалку вроде. Вот у кого не было никаких проблем, и я им даже по-доброму завидовала.
– Тим не звонил? – спросила я у мужа, который тоже не особо усердствовал в еде.
– Пока нет. Я бы сказал, – ответил Альберт и положил руку на мою ладонь. – Не переживай, все будет хорошо.
– Угу.
– Все будет хорошо, Даша, – весомо повторил он. – Не нужно переживать.
Поклонский был прав. Мне совсем не стоило волноваться, потому что в моем положении делать это было нельзя. Но одно дело сказать себе не нервничать, и другое – последовать этой необходимости.
– Кажется, Тим приехал, – сказал Альберт и, поднявшись из-за стола, пошел открывать другу.
Я же переглянулась с Людой и Таней. По их лицам ничего не было понятно, да и вряд ли они испытывали то же самое, что и я.
– Б*я! Ну и денек! – ругнулся Ольшанский, входя в кухню и садясь за стол. Положил себе картошки и мяса и с усилием размял все вилкой. – Этого ребенка действительно родила Олеся.
Он стал закидывать в рот еду, а мне только и оставалось, что переглядываться с мужем, не зная, что и думать.
– И что из этого следует? – осторожно спросил Альберт, когда Тим перестал есть так, как будто делал это последний раз в жизни.
– Из этого следует, что она уверена в том, что я отец этой мелкой.
– А ты?
– А я уверен в обратном.
Он отпил глоток сока и помрачнел.
– Эта сучка просто хочет повесить на меня чужого ребенка.
Я сглотнула и уточнила:
– И она не хочет ее воспитывать даже если малышка не твоя?
– Она не хочет ее воспитывать даже если малышка моя! – отрезал Ольшанский и снова принялся за еду.
Я же вновь переглянулась с мужем, и у меня затеплилась надежда. Как бы то ни повернулось, Мила была никому не нужна, кроме нас с Альбертом. А это означало только одно – у меня вскоре могли появиться все права на эту крошку.
– Вот и хорошо, – кивнула я сама себе, и почти сразу Альберт сжал мою руку, давая понять, что он думает о том же самом.
– Ты уверен, что ребенок не твой?
Я задал этот, все еще тревожащий меня вопрос, когда мы с Тимом остались на кухне одни. Все ушли спать, из ближайшей спальни доносился бравый храп деда, которому вторил из соседней комнаты Витек. Мы же с Ольшанским задержались, чтобы немного выпить.
Какое-то время сидели молча, думая каждый о своем. О чем размышлял Тим, я не брался предсказать. Мои же мысли в последнее время всегда текли в одном направлении. Даша. Наш ребенок. А теперь еще Мила… Ей так удивительно шло это имя. Наверно, если бы мы с женой обсуждали, как назвать эту малышку, я бы предложил тоже именно этот вариант.
Я вертел бокал с французским коньяком, разглядывая темную жидкость в приглушенном свете какого-то новомодного торшера. Одно из Дашиных приобретений, сам бы я никогда не додумался купить что-то подобное. Даши и всего, что с ней связано, стало в моей жизни вдруг так много, что было даже страшно. Что останется, если я вдруг потеряю ее?
Дурацкие навязчивые мысли. Я не должен об этом думать. О том, что ей был подсажен клон, знал только я. И в моей власти было сделать так, чтобы жена никогда об этом не узнала. Так будет лучше для всех нас. Как бы ни корежило меня от мысли о том, что мы живем во лжи.
– Давай выйдем, – наконец подал голос Ольшанский и бесшумно спрыгнул со своей любимой столешницы. Шлюшка Молли лениво приоткрыла один глаз, тонко уловив это движение, и тут же закрыла его обратно. Я же, не говоря ни слова, просто кивнул, и мы с Тимом в молчаливом согласии вышли на веранду.
Там Ольшанский потянулся к заднему карману джинсов и извлек оттуда пачку сигарет.
