Только без паники… Спокойно, Морган! Напарник, конечно, и тут ухитрился поставить тебя в дурацкое положение, но выход найдется. Обязательно. Ага, вот и он, легок на помине!
– Этот детектив меня как раз арестовал. В тот день, помните? Правда, вам тогда было не до разглядываний.
Элисабет наморщила лобик, вспоминая:
– Да, там, в машине, был человек, темноволосый…
– Ага, он самый.
– А до этого он долго за вами гонялся?
Можно сказать, да. А я – за ним. В смысле, друг друга гоняли. Периодически.
– Какое-то время. Я не считал.
– Но вы общались?
Интерес инфанты не просто казался подозрительным, а вопил во весь свой противный голос о том, что Элисабет не на шутку взволновала короткая, совершенно незапланированная и чуть было не закончившаяся крахом всего и вся встреча.
– Диего! – Явление телохранителя стало для меня настоящим подарком судьбы. – Забери у ребенка бяку!
– Какую еще бяку? – переспросил верзила, однако послушно изъял снимок из пальцев своей сеньоры, равнодушно взглянул на добычу и протянул мне: – Эту?
Наверное, композиция, свет и прочие тонкости, превращающие ремесло в искусство, мало волновали модельера, когда он щелкал камерой. Но запечатленного явно было достаточно для поддержания вдохновения.
Элисабет и правда чертовски хорошо выглядела в том платье с чужого плеча. Наверное, куча журналов, воспевающих женскую красоту, дралась бы за то, чтобы заполучить этот снимок и… Безжалостно затереть двоих клоунов, обосновавшихся на заднем плане. Амано, потянувшийся к расстегнутому вороту рубашки, какой-то одновременно растрепанный и озабоченный, был мало похож на самого себя обычного, но вполне узнаваем. Я же…
Будем надеяться, что никто не станет разглядывать эту картинку с особым вниманием. А на первый взгляд у крашеного дикаря с капитаном Кейном нет ничего общего. И даже голову удалось повернуть так, что профиль оказался слегка смазанным. Правда, когда Амано вышел из лифта, я был уже готов читать отходную молитву себе, а заодно и хитроумному плану Барбары. Потому что если бы напарник повел себя лишь чуточку осмотрительнее…
Господи, да кого я обманываю? Капитан Сэна, как и многие другие люди, видит в первую очередь то, что лично его интересует, восхищает или оскорбляет. Так и со мной всегда получается: есть ли смысл разглядывать меня с ног до головы, если общий вид можно легко определить как «средний» и на этом благополучно остановиться? Достаточно пары существенных признаков объекта по имени Морган Кейн – неряшливой прически и плохо сидящей одежды, чтобы не всматриваться глубже. Вот если бы я, скажем, был такого же роста и объемов, как Доусон, мне наверняка посвятили бы куда больше завистливо-оценивающих взглядов.
Человек всегда разделяет свое окружение на соперников и тех, кто заранее проиграл необъявленное сражение за первенство. Хоть в чем-нибудь. Зачем подробно изучать тех, кто ни в каких своих качествах не способен с тобой сравниться? Они – фон, на котором ты будешь блистать. И только. А вот кто-то более выдающийся конечно же заслуживает пристального внимания. Так что не нужно было сомневаться: если капитан Сэна и воспылает желанием узнать побольше о человеке, разрисованном от пяток до макушки, то вряд ли сопоставит полученные сведения со своим напарником. Потому что ему просто сопоставлять окажется не с чем.
– Расскажи, какой он?
– Кто?
– Этот… детектив.
– Плохая идея, сеньора миа. Именно потому, что он – детектив, а вы…
– Хотите сказать, что мы враги?
– Люди, находящиеся по разные стороны фронта.
– Но тогда я тем более должна его… узнать о нем побольше. Как о враге, – добавила Элисабет и слегка покраснела.
Или я ничего не понимаю в женщинах, или… Примерно так же выглядела Маргарет, когда сообщала мне о своем избраннике. С Лионой, слава богу, все решилось сразу и без мучительных томлений, но и она наверняка менялась в лице, когда думала о Рэнди в его отсутствие. В отсутствие Доусона, конечно, а не лица.
Но если я прав… Этого еще не хватало!
– Он бабник.
– Баб-ник? – повторила инфанта явно незнакомое для себя слово.
– Мужчина, который пользуется успехом у женщин. И пользуется вовсю.
Я не врал. Ни единым словом. Конечно, это была далеко не вся правда о капитане Сэна, с удовольствием и успехом исполняющем свои служебные обязанности, нежно любящем родителей, старающемся опекать сестру, хотя она была старше и намного разумнее, особенно в житейских делах, заботящемся о… Нет, сейчас Элисабет хватит и одной отличительной черты моего напарника!
– Может быть, потому, что он еще не встретил свою любовь? – мечтательно предположила инфанта, и я чуть было не выпалил, что любовь как раз уже была, очень быстро закончилась, и именно из-за того, при каких обстоятельствах это произошло, Амано не спешит связывать свое сердце новыми узами чувств.
– Вы опоздаете на занятия, если не перестанете рассуждать о ерунде, сеньора миа, – напомнил Диего.
– Это не ерунда!
– Вот пропущенный урок рисования точно ерундой не будет. Собирайтесь! И ты тоже, – бросил верзила в мою сторону.
– Куда?
– В школу. Поболтаешься рядом, пока сеньора занимается.
Ага. А куда ж я денусь… Только разве детям пришла пора учиться?
– Так еще же учебный год не начался?
– Это вроде подготовительных уроков. Сеньора перевелась совсем недавно и должна до сентября наверстать отставание от других учеников.
– Благое дело, согласен.
– Я заберу снимок? – робко спросила Элисабет.
– Чтобы глазеть на него, вместо того чтобы слушать учителя? Ну уж нет!
Пара мужчина – девочка и странного вида тип, ошивающийся неподалеку, вызывают мало интереса в реалиях вечно переполненного общественного транспорта хотя бы ввиду того, что объединить всех троих в группу довольно затруднительно. А вот находиться рядом на открытом месте гораздо опаснее. Поэтому я не остался вместе с Диего подпирать стенку уличного кафе напротив ворот школы искусств, а проскользнул внутрь. В сад, окружавший здание. Благо моя нынешняя боевая раскраска позволяла отлично прятаться в разноцветной зелени.
Впрочем, смотреть на цветочки-листочки мне надоело практически сразу же. Примерно по той же причине, что напарник не удосужился меня узнать: достаточно было отметить для себя, на какие растения смотреть приятно, на какие – нет, и местный гербарий потерял всякую привлекательность. Вот Амано здесь было бы намного веселее. Может быть, он даже дал бы волю поэтической натуре своих далеких предков и сочинил бы… Как это называется? Хокку… хайку… в общем, ни хрена не рифмованные строчки, смысл которых лично я улавливаю только при содействии некоторого количества саке. Ну или чего-нибудь попроще и позабористее.
Шаги. Голоса. О, совсем недалеко! И так некстати отрезают меня от сада, прижимая к… А впрочем, в доме ведь тоже можно прятаться. Особенно в комнате, которая почти полностью заставлена мольбертами и ширмами.
Я поблагодарил теплое окончание лета, а заодно – любовь местных обитателей к свежему воздуху, перемахнул через подоконник, стараясь не задевать белоснежный пластик обувью и… Несколько секунд решал: вернуться обратно, в объятия деревьев и кустов, или все же отважиться ступить на пол храма искусств. Храма, явно нуждающегося в уборке: россыпи огрызков всевозможных разноцветных мелков, угольной пыли и карандашных стружек, с одной стороны, говорили о том, что трудящийся здесь художник предпочитает использовать традиционные рисовальные средства, с другой же – отчаянно затрудняли бесследность моего пребывания в помещении. Но, поскольку голоса звучали все ближе, выбирать не приходилось, и я шагнул в лабиринт мольбертов и постановочных натюрмортов.
Мне тоже доводилось рисовать. Немного и некрасочно, поэтому яркие масляные пятна на полотне никогда не вызывали моего восторга. А вот черно-белую графику я люблю. Наверное потому, что она всегда строга и по большей части точна в акцентах, которых в моей жизни не то чтобы мало, но четкие линии хотелось бы видеть почаще. Например такие, как на этой подборке. Казалось бы, ничего особенного: обычные чашки, плошки, кувшины, цветы-фрукты, а каждый рисунок словно живой. Любопытная техника, кстати. Короткие, отрывистые штрихи, много-много, целая россыпь там, где кто-то обошелся бы одной жирной линией. Как будто у художника мелко подрагивала рука… Ну почти как у меня время от времени.
Главное, от набросков было не оторвать взгляд, хотелось переворачивать и переворачивать листы, осыпающиеся грифельной пылью, в непонятной надежде где-то там, в конце пути, обнаружить что-то настолько выдающееся, что предыдущие восторги тут же померкнут. Я и листал содержимое папки, не забывая прислушиваться к звукам за окном и вообще поблизости, чтобы при случае успеть убраться восвояси. Листал, пока не наткнулся-таки на рисунок, резко поставивший точку в моих художественных изысканиях.
