— Потом я потерял деньги, — сознался Ефремов, стараясь избежать ее пронзительного взгляда. И добавил, что взял у Горского взаймы крупную сумму.
— Ну вот что, — укрепилась она в своем решении, — немедленно иди к пограничникам.
По дороге на заставу ему встретился начальник КПП. Ефремов догадывался, что Мансуров был одним из тех, кто меньше всех расположен к нему. И вдруг именно этому старшему лейтенанту решил он поведать свои тревоги…
Кто же в таком случае Горский? Сдерживая данное Максиму Максимовичу слово, Мансуров всегда сам возглавлял досмотровую группу. К Горскому нельзя было придраться: он охотно предъявлял документы, и никаких нарушений на его судне не обнаруживалось. Хотя, впрочем… «Вы всегда так тщательно проверяете документы?» — это спрашивал Горский в самый первый раз, когда приплыл на «Медузе».
Горский остановился в гостинице «Ташкент». Номер был двухместный, но капитан «Медузы» занял его полностью, рассчитывая на сына Серебренникова.
Они встретились на перроне вокзала. Белобрысый паренек удивленно посмотрел на незнакомого человека в морской форме.
— Здравствуй, Юра. Владимир Михайлович просил тебя встретить.
У Горского были дела. Он предложил юноше отдохнуть в номере, а сам поехал на совещание. Вечером они были в кинотеатре, на ужин ели шашлык, и, полный впечатлений, юноша уснул, едва коснувшись подушки.
На следующий день Горский опять оставил его одного, а вечером пообещал сводить в театр. Юрий, как договорились, в седьмом часу вернулся в гостиницу после долгой прогулки по городу. Дежурная по этажу подала ему вместе с ключом от номера конверт. В нем оказалась короткая записка и билет в театр. Сам Горский задерживался.
Юный Серебренников огорчился, что придется идти одному, решил не терять времени зря и, отдав обратно ключ, стал спускаться по широкой лестнице.
Было уже темно, когда капитан «Медузы» остановил такси на улице Навои. У Центрального телеграфа к нему приблизился высокий седой мужчина, в котором Горский не сразу признал Василия Васильевича.
Они долго меняли транспорт, пока не очутились в глухом районе Ташкента. Горский быстро оценил обстановку. Лучше всего было завести Василия Васильевича в ближайший лесок. Но старый парикмахер затащил его в шашлычную. Они сели в дальнем углу.
Василий Васильевич заговорил первым:
— Чем скорее вы перебросите меня за границу, тем лучше.
«Вот какую ему подкинули версию!» — догадался Горский. Сейчас они выйдут на улицу — и все будет кончено.
— Думаю, что нам лучше встретиться в Захмат-али…
Горскому было лень возражать. Да и какое это имело значение, если Василию Васильевичу оставалось жить считанные минуты.
— Буду ждать в городском саду справа от входа, — сказал между тем парикмахер.
Они рассчитались. Перед шашлычной тускло горел фонарь. Кто-то подошел к ним, спросил спички. Горский протянул коробок. Он был спокоен.
— Пройдемся.
Василий Васильевич согласился.
«Вот и все!» — подумал Горский. Но из-за угла вынырнуло такси, и он отступил в темноту, чтобы не встречаться с лишними свидетелями.
Василий Васильевич вдруг сел в такси, и машина сразу рванулась с места.
До встречи с Буйволом дамский парикмахер чувствовал себя в безопасности. Он старательно поработал над своей внешностью и затаился. Однако вскоре его услуги снова понадобились. Василий Васильевич горячо взялся за дело. В центре были довольны: сведения, которые он собирал, представляли интерес для иностранной разведки. Но в Ленинабаде старый парикмахер снова почувствовал, что по его следу идут. Сразу он надломился, запаниковал. Самое разумное было выйти из игры.
Он сообщил об этом своим шефам. И вот снова Горский…
У Василия Васильевича были сложные отношения с Буйволом. Вначале он хотел убрать его со своего пути, но затем решил использовать в качестве телохранителя. Знал, как поладить с Буйволом, одного не учел — тот потянет за собой дружков. Они прибыли с ним в Захмат-али, и Василий Васильевич узнал об этом слишком поздно.
«Что же, — моментально отреагировал он, — мальчишек можно бросить пограничникам, если те нападут на след».
Захмат-али, небольшой городок близ границы, встретил приезжих по-разному. Василия Васильевича заставил еще больше насторожиться. Вдруг именно здесь, в нескольких шагах от цели, настигнет возмездие?
Буйвол оставался равнодушным. Многое повидал он на своем веку — ничем его уже не испугать, не удивить.
Зуб был уверен, что приехали в Захмат-али поживиться, и приуныл, когда красть категорически запретили.
Том давно уже не пополнял общую казну, и вряд ли это можно было объяснить только невезением. Скрытный по натуре, он еще больше ушел в себя. Лишь глаза выдавали возбуждение, а когда засыпал, на лице появлялась непонятная его компаньонам улыбка.
Они не знали о новых друзьях Тома, о колхозном бригадире, которому Том недавно написал первое в своей жизни письмо. В этом письме было всего несколько слов:
«Здравствуй, дорогой товарищ! Пишет известный вам Том. Живу ничего, но хочу, чтобы вы меня не забывали…»
Письмо было нескладное, и Том чувствовал это. Однако он старательно вывел адрес и, не раздумывая, бросил конверт в почтовый ящик. Он не знал, когда снова увидит своих друзей из того таджикского колхоза, где его приняли как родного, но хотел верить, что обязательно увидит.
Все чаще он думал теперь о том, как избавиться от ненавистной компании. С этой мыслью он и приехал в Захмат-али.
Старшина Пологалов легко разыскал Шарапова. Командир катера забрался в кубрик и сладко посапывал после бессонной ночи. Пологалов в нерешительности остановился: будить или не будить? Наконец дотронулся до мускулистой руки приятеля. Шарапов сразу открыл глаза.
Пологалов сообщил о просьбе Истат. Собственно, это была не просьба, а требование: «Передайте Вахиду, чтобы немедленно был у меня». Сон сняло как рукой. Шарапов совсем было уже отчаялся найти дорогу к ее сердцу.
Истат ждала его дома.
— Ты правда любишь меня? — Он кивнул. — Тогда посоветуй…
Шарапов послушно опустился на стул рядом с ней.
Девушка тряхнула косами.
— Завтра в клубе молодежный вечер. Вот я и скажу: поступать так нечестно. А рассуждать подобным образом может только обыватель. С такими пережитками не пустят в коммунизм!
Шарапов подумал, что все это относится к нему.
— Я просто скажу, что он подлец… — продолжала Истат.
— Кто — он? — окончательно сбитый с толку, спросил Вахид.
— Горский!.. — Она выложила все. Как быть? Рассказать об этом безобразном случае на диспуте или Шарапов сам поговорит с ним?
Командир катера растерялся, не знал, что ответить.
Девушка отвернулась и теперь стояла у открытого окна.
— Стойте, стойте! — вдруг закричала она. За окном заскрипели тормоза. В дом вошел Серебренников.
— Здравия желаю, товарищ майор!
— Сиди, сиди. — Серебренников переводил серые, немигающие глаза с Истат на Шарапова, стараясь догадаться, что между ними могло произойти. Вскоре он был уже в курсе дела.
— Что же это были за стихи? — поинтересовался Серебренников.
Истат продекламировала начало стихотворения.
Майор сразу насторожился:
— А дальше? Как поступил Горский?
— Он сам продолжил стихотворение.
Память у Серебренникова сработала безотказно. Именно эти строки Омара Хайяма враги собирались использовать для пароля.
— Разрешите курить? — Начальник КПП заметно волновался. Только что Серебренников спросил у него:
— Какого вы мнения о капитане «Медузы»?
