бороде склеились от крови, на одежде и лице комья вонючей грязи. Сивуш коротко
бросил:
– Пощекотал?
Корво кивнул.
– Иди теперь в свое войско. Удали бойцам прибавилось, а тебе отдохнуть надо
после забавы.
Битва была в разгаре. Сивуш крушил головы изуверов, словно глиняные
горшки на завалинке, оставлял за собой полосу трупов. Ярость, когда она истинная, придает сил, тело не чувствует боли и усталости. Глаза застилает кровавый туман, схватывается каждое движение – руки, словно по приказу свыше, делают выпады, рубят, колют, сжимают – быстрее, чем в голове возникает мысль. Сабли изуверов
остры, каждый удар смертелен, но косы и мечи ополченцев длиннее, достигают
цели раньше – да и нерасторопны сцерские пьяницы, больные головы легче
отделяются от тела. Святичей поглотила одна мысль – освободить Дольснею, выкинуть из дворца сцера. Троих за одного, троих за одного.
Вокруг крики, стоны раненых. Крестьяне – не воины, им не унизительно
бояться смерти, встречать безносую с ужасом в глазах. Настоящий воин держится
гордо, не показывая усталости, болезни или страха. Но здесь больше, чем воины.
Здесь святичи, которые скорее умрут за свободу, чем будут рабами. Люди, мирные
по натуре, но осмелившиеся взяться за ремесло наемников и солдат. Слишком
долго Линтш обирал народ, слишком разжирели его псы-изуверы. Плечо обожгло –
острие сабли рассекло плоть, через секунду палица размозжила череп врага. Сивуш
услышал рев – это он орал, что есть мочи, – перекинул оружие в левую, кинулся в
толпу. Силы покидали богатыря, раненое плечо тупо ныло, по телу проходили
корчи. Окинул взором поле брани – все смешалось в славной битве, крестьяне
брали числом и упорством, больше половины изуверов порублено. Вздохнул –
«осилим». В глазах потемнело, он проваливался в темноту – отступает боль, заботы, внутри только покой. Оказалось, что костлявая не так и страшна, и даже
весьма учтива. Бородач слабо улыбнулся. Он сделал свое дело, расчистил путь, остальные довершат начатое. Дольснея будет свободна…
Вторая линия подоспела к первой, кинулась брать стены сцерского
укрепления. Тараны выбивали камни, Авенир метал синеватые шары – те с треском
разбивали магические бойницы. Маги в Карапухе были напуганы вестью о
могучем чародее, поднявшем восстание. Страх забирал силы, парализовал волю -
сопротивляться натиску пробудившегося в юноше источника было невозможно.
Крестьяне оттеснили изуверов, расчищали путь к сцерским палатям. Корво
разламывал засовы, сминая твердый металл, как тоненькие деревца. Ягода в
кожаном облачении походит на обезумевшую ведьму – рыжие распущенные
волосы мелькают, тут и там рокочут всполохи энергии, взрываются чаровские
ловушки. Некоторые горячие головы, распалившись битвой, опережали Авенира –
то и дело вспыхивали попавшие в Палящую Плеть тела, раздавались вопли
обожженных.
Отряд Бидына вдалеке уже раскидывал осадные башенки, палатки. Его люди
подбирали раненых, собирали оружие, укрепляли на стенах защитные орудия.
Евлампия вытягивала святичей с того света, подлечивала, чтобы протянули до
конца битвы – каждого врачевать – ни сил, ни времени. Сам Бидын с перевязанным
плечом сидел на муле, посматривал свитки с расчетами, да отдавал приказы.
Онагры били точно – камнями, огнем, сетями. Кто бы мог подумать, что в глухой
деревне, где даже старики с трудом считают на пальцах, а мир заканчивается за
ближайшей речкой, вырастет парень, способный придумывать такие
приспособления?
Огненные всполохи кончались, тут и там вели колдунов, связанных
промоченными тагорой ремнями. След Палящей Плети исчезал в узком проходе, в
каменной стене капища. Авенир подал знак держаться подальше, позвал
поверенных. Вокруг него на расстоянии десяти шагов образовалось плотное кольцо
святичей.
– Если через час не явлюсь, пусть Бидын запускает онагр. Плеть надобно до
корня иссушить, не то снова отрастет.
Юноша исчез в расщелине. Несколько минут стояла тишина. Раздался глухой
хлопок, стены задрожали и превратились в пепел. Изумленные мужики
попятились. Облако рассеялось, обнажив огроменный пустырь. Авенир бел, словно
осыпали мелом, повязь с лазуритом пропитана потом, сползает на глаза от тяжести.
Лицо щипало, руки слушались с трудом, ноги едва передвигались. Несмотря на
усталость, молодой волхв держался прямо, при войске не показывал усталость.
– Тулай, Корво!
Из бубнящей толпы вырисовались два силуэта. Худой и невысокий хунн
выглядел изможденно, смуглая от природы кожа посерела, щеки впали. Корво в
битве не пострадал, спину держал прямо, только правый глаз подбит, да с лица не
сползает кривая ухмылка.
– Тулай, можешь ли сказать, куда делись сцерские хоромы?
Юноша, шатаясь, присел на пустырь. Земля выжжена, коробится
покрасневшая глина. Тонкие пальцы сжали горсть земли, потерли, подкинули
вверх. Авенир пристально наблюдал за Тулаем. Тот в последнее время отощал,
почти не разговаривал и не ел. Лишь в битвах с джунгарами, опричниками и
дорожными разбойниками он воспламенялся, наливался неведомой силой и
мощью, а потом опять походил на увядшую иву.
– Дворец здесь.
– Где, здесь? В Карапухе?
Тулай устало кивнул:
– На этом самом месте. Он перешел… в другую картину.
Увидев недоуменный взгляд Авенира, пояснил:
– Есть мир живых, есть мир мертвых. Есть мир магии. Есть еще много других
миров. Мы, хунны, верим, что это лишь картины. Высший увидел полотна, созданные Мардуком, забрал себе одно из них и создал человека, закрасив то, что
было. Вся наша жизнь – это нарисованная богами картина. Они вкладывают часть
себя – потому каждый из нас имеет высшую природу, душу. Мардук вложил многое
в первое творение, грубое, неоформленное. И хоть Высший перекрасил картину, первый слой остался. В нас – джунгарах, хуннах и ниятах живет желание убивать.
Других картин много. По сути, смерть – то, чего мы так боимся – лишь переход в
другую картину. Кто-то может переходить в них по желанию. Легенды говорят о
существовании переходов – вайгаров. Мы верим в то, что и время в разных
картинах нарисовано по-разному.
Авенир опешил:
– И много таких… картин?
Тулай пожал плечами:
– Боги знают. Некоторые рисуют своё, кто-то перекрашивает чужое. Все они
хотят внести что-то свое в первую картину… в наш мир. И люди вносят, все-таки
обитатели этого мира.
Хунн пожал плечами:
– Легенды, но хочется думать, что правдивая.
Волхв кинул взор на святичей. Кто-то шушукался, кто-то искал в ноздре
золотую монету, один остервенело чесал затылок . Самые деловитые разошлись
ставить палатки, да жарить припасенных коз. Не мужицкое это дело – в богах
разбираться. Надо конечно, знать пятерых, шестерых, которые для крестьянской
жизни важнее – и ладно.
– Как их в наш мир перетянуть? Обратно?
Тулай присел, взор затуманился. Пальцы чертили знакомые фигуры, в
Академии что-то подобное было. Когда-то давно, будто во сне. «Надо будет
покопаться в памяти, чай больше двух лет после побега прошло».
– Все, начертал. Знак для открытия перехода. Твоя сила вытянет их на этот
пустырь, заклинание подскажу.
– Под вечер вызовем.
Хунн удивленно посмотрел на юношу:
– Почему под вечер?
– Вечером природа отдыхает после дневных трудов, а значит можно больше
сил от нее приобресть. И еще Ягоду с Евлампией надобно кликнуть, их силы
пригодятся.
Глава 16. Жертва
Взошла луна, стрекотали кузнечики, изредка ухали совы. «Словно и не чуют
людских смертей». В Дольснее города перетекали в лес, крупных зданий было
немного, а если и встречались – стояли особо, угрюмые, кряжистые, свирепые. По
краю пустыря разожгли костры, Бидын подготовил онагр с пропитанным маслом
ядром – одна лучинка и огненный шар ударит в дворец. Авенир взял к пустырю
небольшой отряд, среди избранных были Корво и Ягода. Девице предстояло
обеспечивать тылы, следить, чтобы никакие чужие чары и волхвования не
отвлекали Нира от колдовства. Тулай шел с ними – сияние луны и уродливые
пляшущие тени костров делали и без того бледного хунна похожим на мертвеца.
Перевязанный с ног до головы Сивуш рвался идти с волхвом, но Авенир намертво
отсек – богатырь и без магии скоро в другой мир отправится.
Произнесли заклинание. Воздух над выжженной землей накалился, загустел.
Парень чувствовал, как греет лазурит в налобной повязке, свечение приятно
заливало глаза. В сумерках проявлялся силуэт здания, контуры становились четче.
Взору святичей предстало капище Линтша.
Авенир, не сводя глаз, спросил Тулая:
– Почему ритуал прошел так тихо?
– Дворец всегда здесь стоял, никуда переносить не надо было. Так, замазку с
