Оборвав себя на полуслове, дон Юлий уставился в пустоту и словно забыл о тех, кто был с ним в комнате.
– Книга и впрямь замечательная, – согласился доктор Мингониус, внимательно наблюдая за подопечным и беря на заметку цвет его лица, болезненную оцепенелость и даже запах, ради чего ему пришлось наклониться и обнюхать пациента.
Глаза у дона Юлия расширились, белки выкатились, как у испуганной пожаром лошади. Тело его подергивалось, по правой стороне лица пробегал нервный тик. Снова и снова он бессознательно потирал пальцы, будто раскатывал невидимые песчинки.
– Она владеет тайнами Вселенной. Я должен прикоснуться к ней! – произнес он наконец, и вновь рванулся вперед, натягивая впившиеся в тело веревки. Стоявшие рядом стражники ухватились за кресло, не без труда удерживая его на месте.
– Что ж, она уйдет, – сказал врач и жестом предложил Маркете выйти.
– Нет! – возопил дон Юлий, отчаянно сопротивляясь стражникам. Тяжелое деревянное кресло запрыгало по полу.
Дочь цирюльника в ужасе отскочила и лишь усилием воли заставила себя не побежать к двери.
– Если не будете слушаться, она сейчас же уйдет. Позволите пустить вам кровь, и она подойдет ближе, – заявил Томас.
– Насколько ближе? – спросил, смиряя себя, безумный принц.
– Достаточно близко.
Словно услышав некий голос, дон Юлий устремил взгляд вверх.
– Да, клянусь Богом! Ради нее я согласен пролить кровь.
– В этом нет нужды. За нас все сделают ланцет и пиявки, – ответил медик.
– Пиявки? – переспросил пациент.
– Да, – вступил в разговор дотоле молчавший Пихлер. – Дабы избавить вас от вредоносных гуморов, мы принесли свежих пиявок. Они очистят области скопления яда, добраться до которых не может ланцет.
– Я не позволю этим мерзким тварям присосаться к моим жилам! – Сын короля снова дернулся. – Чтобы какой-то червяк пил кровь Габсбурга! Иезуит, ты мой свидетель. Я отказываюсь от такого лечения. Сейчас же освободите меня от пут, иначе я пожалуюсь на эту пытку отцу!
Понимая, что проигрывает, доктор Мингониус взглянул на Зикмунда.
А его дочь задержалась у двери, и слова, сами собой слетевшие с ее губ, удивили ее саму.
– Не беспокойтесь, дон Юлий.
– Маркета! – прошептал Пихлер. – Не заговаривай с ним.
– Они лишь вчера напились моей крови, – продолжала девушка, подходя к креслу, чтобы больной мог видеть ее лучше. Сын короля уловил ее запах, и ноздри его раздулись – он стал похож на бьющегося в стойле жеребца. Помощница медиков осторожно приблизилась к нему, что-то нежно шепнула, и он мгновенно успокоился.
– Вы ощутите лишь легкий укус, а потом почувствуете себя так, будто выпили что-то крепкое. И больше никакой боли, господин, клянусь вам, – заверила принца девушка.
Вцепившись в нее взглядом, дон Юлий изучал ее черты и даже повернул слегка голову, чтобы лучше слышать ее голос.
– Она говорит, как ангел Господень! Слушайте! – воскликнул он.
– Что за богохульство! – проворчал священник. – Стража, развяжите его. Он отказался от кровопускания, и я тому свидетель.
– Помолчите, – оборвал его доктор. – Это не ваше ведомство! – Он тоже посмотрел на Маркету, но уже по-другому, иначе, чем прежде, словно лишь теперь понял что-то. – Да, дон Юлий. Все так и есть, как она говорит. Эти самые пиявки вчера целовали кожу прелестной богемской девицы.
Слова врача дошли до королевского сына не сразу, а когда он все же понял их смысл, на лице его медленно расцвела улыбка, пусть и немного скособоченная.
– Если эти червяки касались твоей кожи и несут в себе драгоценный эликсир твоего тела, – произнес он, не спуская глаз с Маркеты, – то пусть же смешают они в себе твою кровь с моей, чтобы быть нам навсегда вместе! И пусть я получу тайну Книги Чудес и ангела в жены.
От этих слов в груди у девушки похолодело.
– Быстро несите инструменты и пиявок, – шепнул доктор Пихлеру.
– Боже! Благодарю Тебя за благословение, посланное с этим ангелом! – воскликнул дон Юлий, складывая молитвенно руки. – Откройте же мне вены, и пусть они примут его!
– Держите крепче, – предупредил стражников цирюльник и, погрузив руку в ведро, извлек бурую пиявку. Ее круглый рот жадно всасывал воздух, и Маркета, присмотревшись, увидела крохотные, похожие на напильнички зубы.
– Соедини нашу кровь! – провозгласил Джулио. – О Боже милостивый, да свершится небесное причастие!
– Не желаю более слышать сии богохульства! – прокричал священник и, махнув по полу сутаной, вскочил с кресла и в гневе устремился вон из комнаты.
Зикмунд тем временем поставил пиявок на запястья, предплечья и шею пациента. Дон Юлий счастливо улыбался.
– Сейчас мы откроем вену, – предупредил доктор Мингониус. – Всего лишь на несколько секунд – убедиться, что мы достигли глубин дурного гумора, куда не могут проникнуть пиявки.
– И она… она будет держать чашу, – пробормотал больной.
– Да, если вы не станете бушевать.
Маркета уже шла к нему, и королевский сын, повернув голову, следил за каждым ее движением. Он выглядел совершенно умиротворенным, как будто жадные червяки высосали всю его злость.
Тем не менее приближаться девушка не стала и, пока ее отец вскрывал вену на предплечье пациента, стояла поодаль и только потом осторожно шагнула вперед, изо всех сил убеждая себя, что веревки и стражники удержат безумного принца.
Кровь наконец пролилась в сияющую белую чашу, и Маркета ловко сменила один сосуд на другой, чтобы не потерять ни единой капли.
Юлий откинул голову на спинку кресла.
– Я чувствую ее, – прохрипел он. – Не вижу, но чувствую.
– Хватит, – распорядился Томас. – Остановите кровь. Он отдал ее достаточно. Подождем, пока напьются пиявки, но кровь сегодня отбирать больше не будем.
Две или три пиявки уже отвалились и лежали на полу – раздувшиеся, напитавшиеся габсбургской кровью. Маркета наклонилась, подобрала их и вернула в ведро, чтобы отнести домой.
– Фройляйн, дайте пиявок мне. – Мингониус забрал у нее корзину. – Я должен избавиться от них таким способом, который удовлетворил бы нашего короля.
Девушка, потупившись, сделала реверанс. При этом взгляд ее упал в корзину, где на мокрой траве мирно покоились пузатые червяки.
* * *
Домой из замка отец и дочь возвращались молча. Крики Габсбурга не тревожили больше Чески-Крумлов – только ветер шумел над рекой да чирикали птахи.
Зикмунд то и дело поглядывал исподтишка на свою юную помощницу, но она шла, глядя строго перед собой и лишь здороваясь с соседями, стоявшими у лавок и домов и провожавшими ее взглядами.
– Дочка пана Пихлера ходит во дворец лечить сумасшедшего принца, – шепнула своей свекрови пани Ковач и, не отрывая глаз от Маркеты, вытерла мокрые руки о фартук.
– И он дозволяет такое! Видеть несчастного в час припадка безумия!.. – отозвалась та.
Пан Дворак, полировавший фарфоровые банки у себя в аптеке, тоже отвлекся от дел. Он видел, как Маркета наклонилась, чтобы поднять выползшую из деревянного ведра и упавшую на мостовую пиявку. Девушка заботливо и молча положила ее в ведро.
– И как только он допускает ее к умалишенному? – спросил себя Дворак, выходя на улицу, чтобы вытряхнуть пыльный коврик.
* * *
Встречая с улыбкой пристальные взгляды земляков, Маркета кивала и поправляла аккуратно повязанный на голове платок.
Жена зеленщика приветливо помахала девушке и попросила передать привет матери, а также напомнить, что она придет в баню в субботу.
– Перловица сегодня такая миленькая, – сказала пани Кранц супругу, складывавшему пирамиду из кочанов капусты. – Ты только посмотри, так и сияет!
Пан Кранц вздохнул и потер спину – ему с утра пришлось носить ящики с овощами и корнеплодами.
– Да, миленькая, хотя пану Пихлеру стоило бы кормить дочку получше. Пан пивовар неплохо платит ее матери за обслуживание, так что могли бы давать девочке побольше мяса и сыра.
– Все так, – согласилась пани Кранц, – но сегодня в ней есть что-то особенное.
В тот день необычное сияние Маркеты заметила не только зеленщица. Девушка остановилась у мясной лавки, купить колбасы к ужину, и хозяин, известный на весь город скупердяй, отказался принять у нее деньги.
Сын колбасника, Андреж, увидев дочку цирюльника, нырнул за весы, достал из кладовки солидный кусок бекона и провел жирным обрезом по своим непокорным рыжим патлам – чтобы лежали ровнее.
– Твой отец вывел из принца дурные гуморы, – сказал колбасник. – Сегодня я не слышу этих диких криков, и моя рука тверже держит нож.
Андреж завернул колбасу в чистую тряпицу и, передавая Маркете сверток, вдруг замер, заметив, как искрятся ее глаза и сияет кожа.
Девушка сама забрала сверток и застенчиво улыбнулась.
– Какой он? – шепотом спросил Андреж. – И впрямь сумасшедший, как все говорят? А кровь? Королевская кровь не такая, как у нас? Голубая? И запах у нее тоже особенный?
