О, да что это с ним? Ну когда прежде такое бы в голову пришло - отца Воллета в тщеславии подозревать? И молитвы такого утешения, как раньше, не дают...
А все эти его мысли о смерти - это не всерьез. Привязан он на самом деле к жизни. Как все... Даже к такой презренной жизни, как его, крепко привязывается человек. А на дорожку, от которой отец Воллет его столько лет уберечь старался, свернул уже... Сначала книгу стащил, теперь вот собрался еще раз увидеть Талвеона Эйрского. Завтра. Завтра пойдет к нему. Ну да, не удержится, пойдет, чего себя-то обманывать?
Утром, сразу после молитвы и завтрака, постарался Лорк незаметно для всех исчезнуть. Побродил немного в саду, а потом потихоньку ушел из обители. Отец Воллет в любой момент кого-нибудь из братьев в тюрьму для беседы с Талвеоном послать может... Надежды на то, что как раз сегодня никого не пошлет, мало. А хорошо бы... Чтобы лишних вопросов не возникло. Хотя, возможно, и не всполошится тюремная стража, если двое за один день к Талвеону придут. К еретику-то чем чаще ходить, тем лучше. Главное, чтобы прямо там, в тюрьме, с другим братом не столкнуться. Вот тогда не избежать неприятностей.
Лорк хотел было даже выждать и намеренно пойти попозднее. В этом случае стражники все лишние замечания, вроде "Да ведь беседовали сегодня уже с отступником" - ему адресуют, а не другому, который после того явится, как он, Лорк, в тюрьме побывает. Но он чувствовал, что ждать у него не хватит выдержки.
Тюремный стражник проявил к нему не больше внимания, чем в прошлый раз. Так же обыскал, но больше - ничего. Что это значит? Никто еще не приходил к Талвеону? Или - никто сегодня и не придет? Лорк на всякий случай со стражником говорил, капюшона рясы на плечи не опуская, но не слишком надеялся, что это, в случае чего, поможет. Не натянешь же до самого носа капюшон, чтобы лицо совсем скрыть.
Опять эти тесные коридоры - прямо ощутимо давят, на плечи, на грудь. Идешь - а ребра как будто в легкие впиваются, и голова - точно в тисках... И запах этот - пыль, сырость плесневая, грязные камеры, человеческими испарениями пропитанные. Как тут жить? Как живут люди? Как он уже целый год терпит?..
Вот и камера Талвеона. Стражник, как накануне, в сторону отошел.
- Я тебя ждал, святой брат.
Сегодня сразу Талвеон около решетки сел, и спокойно, по-дружески, по-доброму посмотрел на Лорка. Надо же - после года в этой клетке способен так на людей смотреть - по доброму... И даже то, прежнее мелькнуло на его лице - мечтательная улыбка, далекая. Словно на миг сила воображения его из грязной тюремной дыры в другое место перенесла, в такое, где цветущие деревья и птицы поют, и нет ни обвинителей, ни тюремщиков.
- А откуда вы знали, что снова меня пошлют к вам?
- Знал, что не пошлют. Но что придешь - не сомневался. Только больше уж не ходи, не рискуй. - Почти просящие ноты в голосе. - Обо всем, о чем хотел бы я с тобой поговорить, все равно не получится за короткое время, а больше-то не увидимся. Поэтому возьми вот...
Лорк оторопело хлопал глазами, поняв, что, затевая это опасное дело, самовольное свидание с Талвеоном, толком не знал, зачем оно ему нужно. Теперь он изо всех сил старался сообразить, с какой целью пришел сюда и чего ждет от этого человека. И что тот собирается ему дать?..
- Придвинься поближе к решетке, с увещеваниями как будто, что ли, - подсказал Талвеон.
Как ни растерян был Лорк, но для чего нужна такая предосторожность, ему было ясно - чтобы стражник не заподозрил неладное. Он приблизился к решетке и одной рукой, той, что ближе была к стражнику, сделал жест, словно в чем-то убеждает Талвеона или что-то ему доказывает. Широкий рукав рясы заслонил тюремщику обзор. А Талвеон тем временем сунул Лорку в другую руку какую-то тонкую трубочку, бумажную на ощупь. Лорк тут же скрыл ее в рукаве.
- Я это для тебя написал, - тихо сказал Талвеон. - Для тебя и, может, для кого-нибудь еще... Прежние рукописи, которые в моих вещах при аресте нашли, все забрали. Или уничтожат их, или запрут где-нибудь навсегда. Мне хотелось бы написать для тебя больше, но время... Знаешь, в Роноре в одной мастерской работают над изобретением, которое позволит делать оттиски текста на бумаге во многих экземплярах. Ох, если бы хотя бы эти листки отпечатать с помощью такого устройства... Но нет, - как бы спохватился, очнулся от задумчивой мечтательности Талвеон, - забудь, что я сказал, не вздумай на себя лишнюю опасность навлекать. Лучше всего сожги рукопись после того как прочтешь. Найти ее у тебя ни в коем случае не должны. Да, кстати, не сердись, что "ты" говорю тебе. Хорошему человеку хочется, как другу, "ты" говорить.
- Что это вы меня хорошим человеком называете? Не знаете ведь совсем...
Талвеон улыбнулся в ответ:
- А мне эта клетка тюремная право дает всем и все напрямую высказывать. И хорошим... и не очень хорошим. Хорошим - потому что приятно, а другим - потому что хуже мне они уже не сделают. Убьют? Так я давно знаю, что рано или поздно убьют.
Лорк вздрогнул при этих словах, и Талвеон это заметил:
- Прости, не хотел тебя пугать... Ты о плохом не думай, прочти лучше, что я тебе дал. Случается, слова человеческие самого человека переживают... И пусть, хорошо это. А мне все полегче будет - знать, что не все мои слова напрасно пропали, что кто-то прочитал... А насчет того, почему я тебя хорошим человеком называю - если хочешь, того спроси, кому доверяешь больше.
"Знает, - невольно мелькнуло у Лорка в мыслях. - Про охотницу знает, что я к ней ходил. Но откуда, откуда?!"
- А я, может, вам и доверяю больше всех...
- Ну тогда имя мне свое скажи, как другу сказал бы.
- А вы не знаете разве? - по-глупому попытался поймать Лорк Талвеона. Узник опять улыбнулся - той своей улыбкой, которая без злой насмешки и без далекой мечтательности, а просто добрая.
- Знаю или не знаю, это одно, а от самого человека его имя услышать - другое. Сделай бедному заключенному приятное, милосердный святой брат, немного ведь прошу...
- Лорк.
Молодой двухбережник дорого бы дал за то, чтобы как-нибудь по-другому, а не именем прославленного святого, называться. Сейчас вот Талвеон усмехнется так же как Ярла Бирг... Но Талвеон, даже если хотелось ему этого, воли усмешке не дал. А Лорк спросил поспешно, отчасти для того, чтобы от своего имени разговор увести, отчасти потому, что только теперь ему это пришло в голову:
- А откуда у вас чем и на чем писать есть?
Вот теперь усмехнулся Талвеон, да не просто так, а опять с той сумасшедшинкой, то ли показной, то ли действительной, которая в первое их свидание появлялась в нем. Приложил палец к губам и прошептал едва слышно:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
