—Батюшка! — сказала тогда мать Антония. — Я под утро в тонком сне видела трёхсветлых схимниц на берегу, там, где матушки похоронены! С ними стоял отецВалентин, тоже светлый, молодой и счастливый!
—Ну, что ж, — вздохнул отец Никон, — они уже Дома, а нам ещё трудиться! Помогайнам, Господи!
—Аминь! — тихо подтвердила монахиня Антония.
ГЛАВА 27
Тепять лет, что прожила мать Антония в маленьком домике на берегу горного озера,в «благословенной пустыньке», как она её всегда впоследствии называла,окончательно сформировали в ней монаха — человека, живущего «в мире немирно»,то есть, несмотря на пребывание в земной телесной оболочке, уже, подобноАнгелам Божьим, весь смысл своего бытия имеющего в непрестанном предстояниисердца пред Богом, в непрерывном с Ним молитвенном общении, в богомыслии истяжании Божественной благодати Всесвятаго Духа.
Отвлекаемаяот молитвенного делания лишь редкими встречами с духовным отцом и приходящими кнему на исповедь и за советом сестрами, она жила в стороне от всегопроисходящего в миру, в государстве и обществе. До неё доносились через сестёркакие-то обрывки слухов, что генсек Хрущёв объявил новый этап борьбы срелигией, что обещал показать по какому-то неизвестному ей «телевизору»последнего попа в 1980 году, что где-то в России опять закрывают церкви…
Новсё это было «где-то там», оно не задевало её, оно не разрушало её внутреннегосостояния непрерываемого общения с Богом и потому не удостаивалось с её стороныни малейшего внимания.
Ксвоему собственному удивлению, она вдруг обнаружила, что не имеет никакогоматеринского беспокойства о жизни своих дочерей, с которыми не виделась ужемного лет. Постоянно молясь за них, держа их своей молитвой, как бы нанепрерывной беспроводной связи, духом она чувствовала и знала, что с ними всё впорядке, что они не отпали от веры, что продолжают с той или иной степеньюревности вести церковную жизнь, что у них налажен быт, что они не забыли своюмать и поминают её в молитвах.
Чегоже больше можно было желать отшельнику?
Затов тот период мать Антония в первый раз посетила Святую Землю!
Случилосьэто в 1959 году, в ночь под праздник Входа Господня в Иерусалим.
Обычново все праздники отец Никон приходил в домик на озере и причащал отшельницуприносимыми с собою Святыми Дарами Тела и Крови Христовых.
Готовяськ его приходу в этот раз, вычитав всенощную по чёткам и прочитав малоеповечерие с каноном праздника и Последованием ко Святому Причащению, матьАнтония позволила себе присесть в углу на топчане, и, прислонившись утомлённойспиной к оструганным брёвнам стены, закрыть глаза.
—Интересно, — пришла к ней вдруг мысль, — а как празднуют это день в самомИерусалиме, куда входил Господь? Вот бы увидеть это…
Внезапноеё ослепил яркий солнечный свет, она почувствовала сильный жар раскалённогоюжного солнца, на неё обрушился гомон разноязычной толпы и множество других,совсем не привычных её слуху звуков.
Открывглаза, монахиня Антония обнаружила себя в гуще толпы на улице какого-тодревнего южного города, толпа стремилась куда-то, по-праздничному гомоня,размахивая ветками, срезанными с пальм, держа в руках цветы, зажжённые свечи исвятые иконы. Монахиню Антонию никто не замечал, она не чувствовала толчков илиприкосновений, но в то же время явственно ощущала зной и слепящую яркостьсолнца.
Следуявместе с толпой по кривым узким улочкам этого старинного восточного города,озираясь вокруг и наблюдая всю эту празднично-приподнятую обстановку, матьАнтония вдруг начала догадываться, ещё боясь верить своей догадке, — она вИерусалиме!
Ну,да! Конечно! Этот обнимающий её душу, насыщенный многовековыми чаяниями Мессиигород не мог быть никаким другим, кроме Столицы всего мира — Города Распятия иВоскресения Сына Божьего, Господа нашего Иисуса Христа!
Онавспомнила слова приснопамятного отца Валентина:
—При условии правильного, смиренного и послушливого отношения к исполняющейся натебе воле Божьей, ты сможешь и по желанию своему духом посещать те места, кудаповлечёт тебя твоё благоговейное стремление!
—А я ведь только что подумала о том, что мне хотелось бы увидеть празднованиеВхода Господня в Иерусалим в самом Святом Граде…
—Господи! — взмолилась она, остановившись и закрыв глаза. — Если это не от Тебя,прекрати это видение, я не хочу ничего того, чего Ты Сам не хочешь для меня! Ноесли это от Тебя, Милосердый Владыко, дай мне силы понести всё величиесотворённого Тобою ради меня, недостойной, чуда! Не попусти врагу лукавомувсадить в моё сердце семена самомнения и гордыни! Господи! Се аз раба Твоя,твори мною волю Твою! Аминь!
Закончивмолитву, монахиня Антония открыла глаза и увидела, что праздничная толпамолящихся продолжает следовать куда-то вперёд, увлекая её за собой. Отдавшисьтечению народа, удерживая сердце в непрестанном молитвенном стоянии передБогом, мать Антония вновь пошла вперёд, веря, что Господь принял её молитву и сней не случится ничего пагубного для её души.
Праздничнаятолпа вышла на небольшую площадь и устремилась ко входу в стоящий напротивоположной стороне площади храм. Входя в него вместе со всеми, матьАнтония обратила внимание, что мраморная колонна слева от массивной двериведущей внутрь храма, расколота и опалена в месте раскола, как бы взорвавшисьизнутри некоей огненной стихией.
Когдамонахиня Антония вместе с другими богомольцами вошла внутрь огромного храмовогопространства, оказалось, что богослужение уже началось и из глубины храма,слева от входа в него, раздавались тягучие греческие песнопения. Мать Антониязаметила, что плотно стоящие массы богомольцев не препятствуют ни в малойстепени её свободному передвижению по храму, она свободно проходила сквозьтолпу, ни сколько никого не беспокоя: её, казалось, просто не замечали.
Воспользовавшисьэтой способностью, мать Антония проникла в самую глубину подкупольногопространства ротонды и оказалась перед небольшой церковкой-часовней изпотемневшего мрамора с богато украшенным резьбой по мрамору и лампадамифасадом, внутри которой, очевидно, и происходило главное священнодействие. Самачасовня как бы служила храмовым алтарём.
Судяпо совершаемым священством действиям, даже не понимая языка на которомсовершалось богослужение, мать Антония догадалась, что она присутствует наБожественной Литургии. Действительно, вскоре после того, как она заняла удобноедля молитвы место, с которого ей было видно всё происходящее у входа в часовню— «кувуклию» (откуда-то вдруг в её сознании всплыло это слово), начался«великий вход», возглавляемый седым смуглым греком в епископском облачении.
МатьАнтония обнаружила, что, невзирая на не понимаемый ею язык богослужения, ей вто же время было очень легко молиться: молитвы и песнопения словно сливались вединый, возносившийся к Небу мощный поток, в который тоненьким ручейкомвливалась и её исходящая из глубины сердца монашеская молитва. Молилось легко иблагодатно.
Углубившисьв молитву, монахиня Антония не успела заметить, как из двери кувуклии вышел тотже греческий епископ со Святою Чашею в руках, и все причащающиеся сталивыстраиваться в очередь ко Святому Причащению.
МатьАнтония тоже, сложив руки крестообразно на груди, встала в эту молчаливую цепьсосредоточенных богомольцев, готовящихся к самому страшному и великому событиюв жизни христианина — теснейшему соединению со Христом, через причащение ЕгоПречистых Тела и Крови.
Вдругв её сосредоточенном на предстоящем Таинстве сознании мелькнула мысль:
—А разве я брала благословение у отца духовного причащаться здесь? Ведь он жесейчас сам идёт ко мне в келью со Святыми Дарами, чтобы причастить меня!
Вследующее мгновенье монахиня Антония услышала скрип открывающейся в её домикена горном озере двери и радостный голос батюшки Никона, поющего тропарьпраздника.
Онакинулась к духовнику:
—Батюшка! Где я сейчас была!
ГЛАВА 28
МатьСелафиила выпрямилась, продолжая сидеть на краешке своего фанерного диванчика,глубоко вздохнула:
