Вопрос о браке Наполеона. На совещании двух императоров был затронут еще один вопрос. Уже с год Наполеон серьезно помышлял о разводе. В 1807 году смерть унесла старшего сына его брата, Луи, не по летам умного мальчика, которого он иногда намечал себе в преемники. В это же время одна из его фавориток родила ему сына; это внушило ему уверенность в том, что он способен плодоносным браком обеспечить будущность своей династии. Зимой 1807–1808 гг. он едва не развелся с Жозефиной, и распространился слух о его женитьбе на русской принцессе. В Эрфурте он желал, чтобы Александр заранее обещал ему одну из великих княжен на тот случай, если он решится на развод. Будучи стороной предупрежден об этом, Александр повел речь о своей младшей сестре, великой княжне Анне, которой не было еще и пятнадцати лет, и намекнул императору на возможность этого брака, под тем однако условием, если на это согласится его мать, так как ей-де принадлежит право распоряжаться своими дочерьми и устраивать их судьбу. Эту увертку если не придумал, то одобрил Талейран, избранный Наполеоном главным посредником по этому делу: «Признаюсь, – писал он, – меня испугала мысль о новой еще связи между Францией и Россией. На мой взгляд, необходимо было настолько одобрить план этого союза, чтобы удовлетворить Наполеона и в то же время выставить такие оговорки, которые сделали бы его трудно осуществимым». Он не уладил брака своего господина, как ему было поручено; зато, благодаря посредничеству признательного ему Александра I, он женил своего собственного племянника на курляндской принцессе, будущей герцогине Дино: это была награда за вероломство.
Переговоры с Англией; отозвание Наполеона из Испании. 14 октября императоры после нежного прощания расстались; они снова увидятся лишь сквозь дым орудий. Не зная, каково будет окончательное решение Австрии, Наполеон решил, что во всяком случае успеет лично двинуться в Испанию и усмирить ее; по его расчету, для этого достаточно было трех месяцев. Он лишь проездом посетил Париж, куда привез и водворил Румянцева, уполномоченного вместе с Шампаньи руководить мирными переговорами, к которым была приглашена Англия. Переговоры действительно начались, но ни одна из сторон не относилась к ним серьезно: к Англии вернулось все ее высокомерие, с тех пор как она снова приобрела союзников в Европе в лице восставшей Испании и вооружавшейся Австрии, а Наполеон желал прежде всего сломить мятеж за Пиренеями и поставить Англию перед совершившимся фактом. Он явился в Испанию в начале ноября; он и его сподвижники отметили свое движение рядом побед – при Бургосе, Туделе, Эпиносе. Атака Сомо-Сиерры открыла ему путь в Мадрид. Он не удостоил Мадрид посещения и ограничился тем, что восстановил в нем власть своего брата (4 декабря), а затем направился в северо-западную часть полуострова, против английской армии, высадившейся здесь под начальством генерала Мура. Он едва не настиг ее: она ускользнула от него, но он захватил ее отсталых, обоз и запасы. Он тесно сжал ее в галисийских горах и бешено гнал к побережью, рассчитывая опрокинуть ее в море; но в первых числах января 1809 года он вдруг приостановил преследование и отступил от Асторга к Бенавенту, а затем – к Вальядолиду. Уже несколько дней курьер за курьером привозили ему тревожные известия, которые и заставили его бросить Испанию, чтобы дать отпор другим врагам.
После эрфуртского свидания Австрией овладела предательская самоуверенность, ускорившая ее решение. В беседах с Меттернихом Талейран выдал этому двору, на который он смотрел как на своего личного союзника, тайну разногласия, возникшего между обоими императорами, причем выразил убеждение, что «Александра уже не удастся вовлечь в войну против Австрии». Язык русской колонии в Вене, кружка интриганов обоего пола, фанатически ненавидевших Францию, подтверждал это мнение. Считая несомненным то, что Александр не зайдет ей в тыл и не станет ей поперек дороги, Австрия все более и более увлекалась своими шовинистскими замыслами. В декабре 1808 года в Вене принципиально было признано необходимым начать войну; решено было перейти в наступление весною 1809 года, и был тайно выработан договор с Англией о субсидиях. Уже теперь усиленные приготовления, передвижения войск, оживленная деятельность австрийской дипломатии, открыто начавшей кампанию, и целый ряд интриг, о которых отовсюду извещали французские агенты, указывали на близость войны.
В то же время Наполеон узнал о факте более странном – об интриге, возникшей в самом Париже, средоточии его могущества. Талейран и Фуше возобновили игру, которую они начинали каждый раз, когда им казалось, что жизнь или судьба Наполеона висит на волоске: в этих случаях они начинали изыскивать средства к тому, чтобы выжить, или заменить его другим лицом, или, в случае надобности, ускорить его падение с целью самим спастись при крушении империи. В этот раз они спекулировали на возможность гибели Наполеона в Испании от пули фанатика, равно как и на опасности новой войны в Германии, и новые злоключения, которые, как можно было думать, вызовут окончательную реакцию в общественном мнении. И вот они организуют за кулисами новое правительство на смену Наполеону, которое они намереваются вывести на сцену, лишь только обстоятельства это позволят: во главе его, разумеется, должны стать они оба, но на верхушке этой наскоро сколоченной постройки, в качестве конька, будет водружен Марат. Меттерних узнал кое-что об этом заговоре и дал знать своему правительству. Перехваченные на почте письма отчасти открыли Наполеону секрет, не осведомив его, однако, о той тайной связи, которая существовала между заговорщиками и внешним врагом.
Он понял, что ему необходимо тотчас вернуться в Париж, чтобы личным присутствием упрочить свое положение, и в то же время принять меры предосторожности против Австрии. Он сел на коня, во весь опор примчался из Вальядолида в Бургос и отсюда за шесть дней достиг Парижа. 23 января он явился в Париж, точно упав с неба. В знаменитой сцене, которую он 28-го устроил Талейрану, он дал волю своему гневу: он осыпал его обвинениями и бранью, ставя ему в упрек даже участие в убийстве герцога Ангиенского и в испанской катастрофе. Талейран выдержал грозу с невозмутимым хладнокровием; говорят, что после этого свидания он заметил только: «Как жаль, что такой великий человек так дурно воспитан!» На следующий день император велел отнять у него обер-камергерский ключ и временно удалил его от своей особы, но тем и ограничил наказание; быть может, он боялся слишком взволновать общественное мнение при столь критических обстоятельствах. Следовавшие затем недели, т. е. февраль и март, он, не покидая Парижа, употребил на то, чтобы передвинуть часть своих военных сил к Рейну и верхнему Дунаю, отрядить Даву к Бамбергу, Удино к Аугсбургу и Массену к Ульму и мобилизовать контингенты рейнской конфедерации, Варшавского герцогства и Италии, словом – по всей линии выставить войска против Австрии. Свою ярость против последней он изливал в неистовых словах: «Какие доводы приводит Австрия: что ей грозит опасность? Так разве она в своем образе действий следует басне о волке и ягненке? Любопытно было бы видеть, как она докажет мне, что я – ягненок, и как сама будет силиться стать волком». Он грозил, что тотчас пойдет против нее, разрежет ее на куски и испепелит.
Австрийское нападение. Но, готовясь к этой войне со страстью и бешенством, он все-таки смотрит на нее с отвращением: она ему противна, так как он чувствует, что даже в случае удачного исхода она будет иметь пагубные последствия и повлечет за собой нескончаемые перетасовки. В частности, он рисковал благодаря ей поссориться с Россией. В случае раздела Австрии Галиция, которую связывают с Польшей и племенное родство, и симпатии, естественным и, вероятно, неодолимым порывом сольется с Варшавским герцогством; расширение последнего обеспокоит Россию, которая в этом факте склонна будет видеть начало восстановления Польши, и между обеими империями возникнет спор, почти не поддающийся разрешению. А в русском союзе, который едва ли пережил бы новый европейский кризис, Наполеон все еще видел единственное средство предотвратить последний. Достаточно было бы, если бы Александр решился наконец повысить тон, заговорить ясно и определенно, открыто объявить себя союзником Франции; тогда иллюзии, которые питала Австрия, рассеялись бы, и она отказалась бы от войны. Наполеон судорожно цеплялся за мысль обуздать и парализовать Австрию посредством России.
Перед своим отъездом из Вальядолида он опять обратился к царю с пламенным призывом: повторяя свои эрфуртские доводы, он просил о том, чтобы сообща сделать предостережение Австрии, которое заставило бы ее отменить ее враждебные мероприятия. Опять застав в Париже Румянцева, он задержал его здесь на некоторое время и старался пленить его, настроить в желательном ему смысле, привить ему свое страстное убеждение. В доказательство своего миролюбия он предлагал, чтобы Александр и он взаимно друг против друга гарантировали Австрии ее территориальную целостность, если венское правительство согласится разоружиться.
