двое направились к нам навстречу.
— Никак поймали? — спросил один из них знакомым голосом.
— Поймали, Федор Савелич, — подтвердил Алексашка. — Сам к нам в руки и приперся, вражина.
— Сам ты вражина! — не выдержал я незаслуженного оскорбления. — Сбежал, бросив меня одного среди…
Не досказав упрек, я снова получил чувствительный тычок и полетел мордой в снег. Ноги зацепились за какую-то ветку, потому упал плашмя, не успев подогнуть колени или извернуться. Лишь пригнул голову, чтобы не расквасить нос, и врезался лбом в плотно утоптанный снег. В голове вспыхнул сноп ярких искр и погас вместе с моим сознанием.
— Экий ты, Савелий, медведь, — словно бы из-за стенки донесся глухой голос Федора. — Нешто убился Дмитрий-то?
Меня перевернули. От неосторожного движения в голове вспыхнула резкая боль, к горлу подступила тошнота. Сознание вновь ускользнуло в вязкую тьму.
Не вяжется здесь что-то, — ворвался в забытье голос Петра Александровича. — Дмитрий конечно человек престранный. И, сдается мне, приврать мастак. Но чтобы он с поганцами заодно был… Он же мне жизнь два раза спас.
— Да я, Петр Лександрыч, самолично слышал, как он кричал тем, на которых мы наткнулись, мол, свой он. И даже по имени некоего пана называл. Мол, нешто тот не узнает его? Я как услышал, так сразу ходу.
— Может, ты, Алексашка, чего не так понял?
— Все я так понял. Ежели он их ранее не знал, то отчего же по именам обращался? Враг он, Петр Лександрыч. Точно тебе говорю — враг.
— Не враг я! — не выдержал я и попытался сесть.
Кое-как приподнявшись, а сделать это со связанными за спиной руками не легко, снова со стоном опустился на снег. Опять закружилась голова и подступила тошнота — видать, неплохо приложился головой оземь.
— Погоди, — раздался властный голос князя, вероятно, предупреждающего какое-то действие ретивого денщика. — Расскажи-ка нам, Дмитрий Станиславович, отчего это ты с такой радостью к вражеской компании кинулся? И откуда тебе эти люди известны? А коли, они тебе известны, то поведай заодно, кто они такие и какого лиха здесь ищут?
Вот и что я должен был поведать этому долговязому? Теперь-то стало понятно, почему Меньшиков принял меня за врага — он услышал, как я обращался к пану Чиниге, призывая того вспомнить меня, и сделал соответствующие выводы. Ну и как мне теперь оправдаться? Как заставить поверить в то, что всего лишь хотел отвлечь вражину, пытаясь сохранить себе жизнь? И самое главное, что ответить на первый княжеский вопрос — за каким я вообще поперся к тому гостеприимному костерку? Сказать правду, которая выглядит полным бредом? Я бы на его месте счел такое объяснение издевательством, со всеми вытекающими отовсюду последствиями.
Наконец, с трудом усевшись и переждав приступ головокружения, я решил, что лучший способ оправдаться — наехать на обвинителя.
— Ты бы, Петр Александрыч, подыскал себе денщика посмышленее. Такой и до беды доведет по глупости.
— Сиди, — скомандовал Светлейший, подняв руку ладонью в сторону встрепенувшегося Алексашки, и обратился ко мне: — Говори яснее.
— Если бы за последние сутки я не успел узнать этого парня, — кивнул на возмущенного денщика, — то сейчас был бы уверен, что он пытается избавиться от меня из-за припрятанного в лесу золота. Типа, убрать ненужного свидетеля, а самому втихаря заныкать золотишко. Или не так уж ты и прост, и я угадал твои намерения? А, Александр?
Меньшиков буквально задохнулся от нахлынувших на него эмоций. И судя по его, выпученным в негодовании, глазам, среди этих эмоций не было ни одной положительной.
То, разевая, то закрывая рот, он медленно встал с кучи веток. Мне стало не по себе, и я отчаянно задергал надежно связанными руками.
— Охолони! Охолони, говорю! — крикнул на денщика князь.
Однако Меньшиков, будто не услышал и продолжил медленно надвигаться на меня. Дорогу ему заступил Федор и, положив руки на Алексашкины плечи, молча толкнул его назад. В свет костра выступили двое гвардейцев, готовые выполнить любой приказ Петра Александровича, или же Федора.
— Да что ж он такое говорит-то, а? Петр Лександрыч, да разе ж я не доказал свою верность? Да разе ж я… Да на кой мне то золото? Я же…
— А ну, сядь да замолчи, — властно скомандовал князь, и Алексашка послушно уселся на ворох веток.
— Теперь говори, о каком золоте вы тут собачитесь?
Как я понял, у Меньшикова до сих пор не было времени рассказать о зарытых в снегу золотых монетах. Да оно и понятно, не до того видать было. Слушая его рассказ, я ждал, что он повернет как-нибудь так, чтобы выставить меня виноватым. Но его рассказ оказался на удивление правдив и лаконичен.
— Ну вот, обратился к рассказчику князь, дослушав до конца повествования. — И чего ж по-твоему Дмитрий спасал тебя да бил врагов, ежели он с ними заодно?
— Дык, я же сам слышал… — Меньшиков озадаченно уставился на меня, будто ища поддержки. Мол, ну сознайся давай, чего тебе стоит?
— Может, развяжете мне руки? — подал я голос, чувствуя некую разрядку в скопившемся вокруг меня напряжении. Все-таки долговязому нельзя отказать в благоразумии. Не зря он в столь молодом возрасте Светлейшим стал.
Князь кивнул на меня. Кто-то тут же завозился за спиной, с сопением распутывая веревку, видать резать пожалел.
Руки действительно затекли и, освободившись, нестерпимо раззуделись от прилива свежей крови. Размяв кисти, я перебрался на свободный ворох веток. Голова все еще кружилась, но тошнота пока отступила. Краем глаза заметил, что сзади подошли и остановились две фигуры. Как говорится, доверяют, но охраняют. Ну и пусть охраняют, секьюрити, блин.
— Рассказывай, — коротко бросил мне Светлейший, дождавшись, когда я окончательно устроюсь возле костра.
Повествование повел издалека, с того места, когда Алексашка почуял запах дыма, надеясь по ходу придумать что-нибудь правдоподобное. По ходу вставлял размышления на тему, что если бы ветерок дул с другой стороны, то мы бы почуяли дым не вражеского костра, а как раз княжеского, и пришли бы куда надо, и не было бы никакого недоразумения.
Дойдя, наконец, до того момента, когда мы подобрались к вражеской стоянке, и так ничего и не придумав, сообщил, будто увидев, что врагов всего-то с десяток, решил сходу напасть на них. Мол, думал, что Алексашка поддержит меня, и мы, неожиданным наскоком, покрошим их в капусту. Однако, когда, пришибив парочку первых попавшихся под руку, заметил, что товарищ, на которого я так надеялся, и не думает нападать на врагов, а позорно ретировался в неизвестном направлении, то понял, что одному мне с эдакой толпой не справиться. Вот и
