ГЛАВА 31
В русском ресторане «Столица» нас встретила восточная роскошь. Темный бархат, громадные позолоченные люстры, витая лестница, зеркала. Судя по дружеским улыбкам, Валентина здесь хорошо знали. Официант, молодой невысокий парень кавказского типа, обслуживал нас быстро и молча. Через пятнадцать минут стол был заставлен тарелками с закусками. Валентин всегда отличался щедростью, и время его в этом не изменило.
Я есть не хотела и ни к чему не притронулась, только сделала несколько глотков шампанского и все крошила между пальцами хлебный мякиш, чтобы как-то скрыть растерянность. А он, казалось, искренне был рад нашей встрече. Внимательно разглядывал меня, и впервые в его глазах я читала изумление. И даже – о, неужели? – восхищение.
Он подробно расспрашивал о моей жизни в Америке, интересовался мужем-американцем, на секунду посерьезнел, услышав, где работал Ларри, но затем, когда заговорил о том, как я похорошела, глаза его снова засверкали внутренним огнем.
О себе он ничего не рассказывал. На мой вопрос, куда исчез и почему даже не попрощался, Валентин рассмеялся:
– Я рванул в Нью-Йорк. Ну а зачем было тебе об этом говорить? Ты училась... – он промокнул салфеткой губы и откинулся на стуле, – была влюблена в меня как кошка, значит, пошли бы сцены, слезы, расставания, запросилась бы со мной!.. Ну а я, ты ведь знаешь, не могу, когда маленькие девочки плачут. Это меня возбуждает...
Жаркая волна страха ударила мне в лицо. Страха и надежды. Неужели он тогда узнал меня, узнал и ни разу ничем этого не выдал?!
– О чем ты говоришь?..
– Я? – Он добродушно потрепал меня по плечу и улыбнулся. – Ни о чем, болтаю чепуху. Мне приятно, что ты меня снова с таким вниманием слушаешь!
Не узнал! Ни тогда, ни сейчас! Давно забытая злость снова захлестнула меня. Захотелось ударить его или сделать что-то такое, от чего ему стало бы очень больно.
Вдруг он вытащил стодолларовую купюру, небрежно бросил на стол, поднялся, взял меня за руку и потащил к выходу.
– Пойдем, ты все равно ничего не ешь, а я хочу показать тебе свою берлогу. Это недалеко...
У меня не хватило сил отказаться. Удивляясь себе, я с радостным возбуждением, словно перед приятным приключением, села в появившийся почти в ту же минуту, как мы вышли, серый лимузин. Я не успела заметить, когда он его вызвал. Скорее всего, шофер следовал за нами до ресторана и ждал где-то рядом, а я этого не видела.
Вообще, с той минуты, как я встретила Валентина, у меня началось головокружение, и я уже плохо соображала, что со мной происходит. Так бывало и раньше, когда я оказывалась рядом с ним. Он обладал удивительной властью надо мной, одним своим присутствием мог парализовать мои движения и мысли.
Дом Валентина находился действительно недалеко, в пятнадцати минутах от Брайтон-Бич и скорее был похож на средневековый замок, чем на дом иммигранта из России. Подьезд к нему был выложен розовым с прожилками мрамором, а само трехэтажное здание было из темно-коричневого крупного камня с множеством разной высоты башен и балкончиков, обвитых чугунной решеткой, небольшими прорезями для зарешеченных окон и огромным фонтаном при входе.
Когда лимузин въехал во двор, за ним закрылись высокие ворота. Двое молодых парней в шортах до колен и черных майках стояли у входа в дом. Увидев лимузин, они разошлись в разные концы двора. Охрана, что ли? – подумала я.
– Это... твой дом? – я не могла скрыть удивления.
– Да, мой, – он мельком взглянул на меня, затем оценивающе посмотрел вокруг, и я увидела в его лице легкое напряжение. – Тебе нравится? Я купил его больше года назад. Отдавали дешево, а я как раз искал что-нибудь в таком роде, на берегу. Руки не доходят начать переделки. Здесь жили иранцы, но решили перебраться в Нью-Джерси. Правда, пришлось помочь им принять это решение!
Он рассмеялся жестко и сухо.
Мы вошли в дом и попали в просторный зал. Здесь было прохладно и темно. Из небольших, расположенных высоко окон проникал несколькими пересекающимися лучами солнечный свет. Стены были сделаны из грубого камня, пол выложен темным крупным паркетом, сводчатый, словно в церкви, потолок поддерживали тяжелые деревянные сваи. В противоположность этой почти средневековой суровости светлела современная легкая мебель: полукруглый белый кожаный диван, низкий стекляный длинный столик с витой, как спираль, подставкой, еще один диван из черной кожи, несколько черно-белых кресел у камина и повсюду узорчатые шерстяные ковры. Наверняка, иранские.
Из широкого проема, входа в столовую, обитого по периметру панелями красного дерева, виднелись массивный обеденный стол и вокруг него тяжелые стулья с резными узкими спинками. Оглядевшись на этой выставке дорогой, но случайной мебели, я, к собственому удивлению, успокоилась и даже развеселилась.
– Сколько здесь комнат? – спросила я.
– Спален? Семь. И семь ванных комнат. Есть еще отдельная квартира для прислуги.
Дверь в противоположной стене бесшумно открылась. Оттуда вышел высокий молодой человек, мельком взглянул на меня, подойдя вплотную к Валентину, стал что-то ему шептать. Я прошлась по гостиной, дойдя до камина, повернулась к ним, но Валентин был уже один и задумчиво смотрел на меня.
– Прости, дела...
Мы вышли через стекляную дверь на участок, ведущий к океану. Здесь на песке стояли глубокие соломенные кресла, деревяные лежанки с цветными подстилками, квадратный стол с зонтом от солнца.
Вокруг до самой воды участок был обнесен высоким сплошным забором.
Я с удовольствием сбросила босоножки и прошлась по горячему песку, затем опустилась на одну из лежанок.
Валентин вернулся в дом и появился через несколько минут с двумя наполненными бокалами.
– Джин и тоник со льдом, – протянул он мне. – Когда-то ты любила этот коктейль...
– Я все еще его люблю! – рассмеялась я.
Мне стало приятно, что он помнил об этом.
Валентин снял пиджак и остался в шелковой футболке. Он, как мне показалось, стал шире в плечах, у него появился небольшой живот, но руки были худыми и жилистыми, на левом мизинце правой руки он носил золотой перстень с крупным рубином. Валентин всегда выделялся из толпы, был броско красив, модно одет, раздражающе уверен в себе и требовал абсолютного подчинения. Тогда, в Москве он казался мне божеством, которому нет равных. Сейчас передо мной сидел тот же человек, вернее, человек с лицом, которое я когда-то ненавидела и без памяти любила, но его вид не вызывал во мне прежнего восхищения, а только любопытство.
Сердце мое, правда, все еще вздрагивало от волнения, руки холодели, даже здесь, на палящем солнце. Но это чувство было другим. Меня забавляло, что он исподтишка наблюдал за мной, следил за моими движениями, откровенно старался угодить. Было бы здорово, подумалось мне, если бы он мною сейчас увлекся. Может быть, судьба на этот раз улыбнется мне. Ведь он здесь всех знает и наверняка поможет купить документы, посоветует, куда лучше уехать!
Да, но как я ему обьясню, кто такой Дэвид и почему мы скрываемся? Сын мужа, который... Нет, так с ходу я ничего не могу придумать, мешает сосредоточиться его внимательный изучающий взгляд. Потом соображу. Пока надо меньше говорить о себе и больше выспрашивать о нем.
– На чем же ты заработал свой первый миллион? – весело спросила я.
– О, не на том, на чем ты думаешь, – засмеялся он. – С тем, детским бизнесом я покончил давно. На нашей родине тогда это был единственный способ заработать деньги для отъезда. А здесь в этом деле слишком большая конкуренция. Да и возраст не позволяет. Мне удалось переправить кое-какие деньги, но их было недостаточно. Гонял такси. Через два года нашел бензоколонку, плохонькую, в опасном районе, вокруг одни латинос и черные, но хозяин, игрок-неудачник, был в долгах и отдавал ее дешево. Так я купил свою первую бензоколонку. Теперь у меня их три. И две мастерские по ремонту автомобилей. И четыре ресторана – один русский, два японских и один с нью-орлеанской кухней. И...
– Почему ты не женат?
– Почему ты решила, что я не женат?! – он снова чувствовал превосходство надо мной. – У меня есть жена.
Мне стало на миг трудно дышать.
– Дети?
– У жены есть дочь от прежнего брака.
– Сколько ей лет?
– Тридцать пять, – он отвел от меня взгляд и стал смотреть на океан.
– Нет, дочери?
– Одиннадцать.
– Как ее зовут?
– Слушай, – откровенно не желая продолжать разговор о своей семье, он присел рядом со мной на лежанке и положил мне руки на плечи, – давай окунемся!
– У меня нет купальника, – его пальцы на моих плечах прожигали насквозь ткань легкой рубашки.
– В доме есть женские купальники... А хочешь – голыми, вспомним молодость! – Он громко рассмеялся. – Только не говори, что ты меня стесняешься! Что в тебе всегда было замечательно – ты никогда, насколько я помню, никого не стеснялась. И ничего не боялась.
