– Матушка, это Можер, о котором я вам говорил, – отозвался Людовик. – Он сын Ричарда Нормандского.
– И мой родственник, – вставил герцог Гуго.
– В самом деле? – поглядела на него королева-мать. – Кто же он вам?
– Сын шурина и двоюродный племянник моей жены.
– Вот даже как? – протянула королева и с улыбкой вновь повернулась к нормандцу. – Я рада, граф, что вы теперь будете жить у нас. Король рассказал мне о вашей встрече с Карлом Лотарингским у границы с Вермандуа. Скажите, – она еще ярче заулыбалась, слепя белизной зубов, – вы и в самом деле свалили лошадь герцога вместе с ним самим?
– Государыня, поверьте, если бы я знал, что передо мною брат короля, я никогда не решился бы на такое, – ответил Можер.
– Но как же это можно? Ведь для этого надо обладать силой Геркулеса.
– Пустяки. Вы не поверите, ваше величество, но я проделал это всего лишь одной рукой.
– Неужели? – и Эмма звонко рассмеялась. – Ну а если двумя? Вероятно, тогда вы подняли бы лошадь вместе со всадником и забросили в ближайшие кусты?
– Признаюсь, именно такое желание и возникло у меня поначалу.
– Что же вас остановило?
– Только то, что мне пришлось бы при этом покалечить бедное животное. А ведь мне так нужен был конь!
Присутствующие дружно рассмеялись. Королева же лишь цвела улыбкой, источая глазами безграничное любопытство, смешанное с восхищением.
Можер не знал уже, куда от нее прятать взгляд. Ему казалось, что Эмма буквально пожирает его глазами, и он молил бога, чтобы кто-нибудь разрядил обстановку, сказав что-либо, не относящееся лично к нему. Вероятно, уловив это желание в его взгляде, королева-мать сама пришла ему на помощь:
– У нас с вами еще будет время побеседовать, не так ли? Вы расскажете о вашей родине, вашем дворе и славном отце герцоге Ричарде, с которым мой сын и герцог франков большие друзья.
Можер, едва наклонив голову, прижал руку к груди.
– Теперь вы, – королева обратила взгляд на Карла Лотарингского. – Расскажите нам о вашем путешествии. Если забудете что-то, ваш спутник поможет вам вспомнить, – она улыбнулась нормандцу. – Но давайте присядем, не стоять же нам все время. Диван достаточно широк.
Они уселись все вчетвером (в те времена это ни у кого не вызывало удивления), и герцог поведал о том, как прошло путешествие и чем закончилась их миссия.
По окончании рассказа королева-мать поднялась с места, за ней остальные.
– Что ж, все к лучшему, не правда ли, сын мой? – Эмма, попытавшись искренне улыбнуться, бросила взгляд на Людовика. Однако улыбка получилась жалкой. Слишком хорошо помнила еще королева-мать гнев юного короля, когда тот обрушился на нее, уличив в близких отношениях с императорским двором и подозревая в любовной связи с епископом Асцелином. И это при живом-то муже! Изгнанная, она нашла приют у Гуго. Тот, узнав о предстоящих мирных переговорах от сестры, сразу же отправившей к нему гонца, немедленно примирил мать с сыном. Примирение состоялось, но на лицах участников обеих сторон все еще читалась недавняя вражда.
– Во всяком случае, не ваша в этом заслуга, – дерзко бросил матери в лицо Людовик. – Улыбнитесь лучше вашему деверю. «И герцогине Беатрисе» – добавил бы он, но не знал, что нити инициативы исходят от нее.
Лицо Эммы пошло пятнами. Она попыталась спрятать от всех – в любом направлении – свои глаза. На помощь ей пришел Карл.
– Не сердитесь на короля, государыня, – проговорил он, подходя к ней, чтобы перехватить ее взгляд и заставить улыбнуться естественнее. – Всему виной наша давнишняя вражда с Германией. Брат продолжил дело нашего отца; ничего удивительного, что сын пошел по тому же пути. – Он повернулся к Людовику. – Будь я на его месте, поступил бы так же. Предать дело отца – это ли не низость, не позор для франка?
– Благодарю вас, дядя, – растроганно проговорил юный король, – кажется, вы один понимаете меня и целиком на моей стороне.
– Однако времена меняются, и то, что годилось совсем недавно, сегодня способно вызвать лишь недоумение, – и Карл выразительно посмотрел на герцога франков.
– Его величество прекрасно понимает это, – с легким поворотом головы в сторону Людовика продолжил за Карла Гуго. – Руководствуясь наставлениями мудрого советника, – он бросил взгляд на Карла, – а также сообразуясь с мнениями знатных людей королевства, он будет проводить мирную политику, направленную на благо и процветание Франкии.
– Смею надеяться также, что он будет впредь слушать свою мать, почитать ее и любить как прежде, – добавила Эмма, пользуясь случаем.
Людовик поморщился. Потом хмуро поглядел на всех из-под бровей и пробурчал:
– Кажется, в дальнейшем я буду править, сообразуясь с мнением нынешнего триумвирата? Но я король, – повысил он голос, – и должен все решать сам!
– На то вы и правитель, помазанник божий, – успокоил его Гуго. – Наша же роль сводится лишь к исполнению ваших указов и помощи мудрым советом, коли явится тому необходимость.
– Так вот, я решил казнить Адальберона в назидание другим, дабы не смели идти против воли короля. Что скажете на это? Я спрашиваю вас троих, нормандец не в счет.
Никто не проронил ни звука. Однако украдкой все трое переглянулись. Эмма не смела подать голос, боясь обострения и без того не слишком теплых отношений с сыном. Карл молчал, помня о своем пока еще не сильном влиянии на племянника и о первом их разговоре, когда уже велась об этом речь. Оставался Гуго. Он и попробовал возразить:
– Адальберон – архиепископ, влиятельнейшее лицо в королевстве, и на его измену вашему отцу можно было бы закрыть глаза, помня о его былых заслугах во славу Церкви и государства. Казнь столь сильной фигуры, которой благоволит Рим, может взбудоражить умы и вызвать недовольство папы, что приведет к бунту Церкви против вас, государь.
– Ах, так! – король в ярости топнул ногой. – Тогда к черту это мирное соглашение, раз вы сразу суете мне палки в колеса! Выбирайте: либо Адальберон, либо империя! Или я срублю ему голову, или миру не быть!
Это было одно из проявлений вспыльчивого характера Людовика. Молодость толкала его на это, хотя по натуре он был слабым, неспособным, тщательно всё взвесив, прийти к мудрому решению. Все это понимали, как и то, что возразить – значило обострить отношения с юным монархом.
– Ну! Что же вы молчите, герцог? Отвечайте! – потребовал король.
И Гуго ответил:
– Королевству не нужны больше войны, франки устали убивать соседей, не зная за что. Полагаю, в Германии думают так же. Довольно проливать безвинную кровь наших солдат, без того уж земля пропитана ею, и женщины не успевают рожать будущих воинов. Нам ничего не нужно, у нас хватает своих земель. Империя же хочет, чтобы франки оставили ее в покое, сама не претендуя ни на что. Власть ее и без того слабеет. Она обескровлена итальянскими походами и уже не имеет сил для борьбы со славянскими племенами на востоке. В этих условиях полагаю, что не ошибусь, выразив общее мнение. Надеюсь, оно отвечает и вашим стремлениям, государь, как единого короля франков: быть миру меж нашими державами!
