– Даже под угрозой топора? – криво усмехнулся Адальберон. – Можешь не отвечать. Человек слаб, самосохранение – его первейший долг.
– Я все же возлагаю большие надежды на переговоры в Монфоконе. Протянув один другому руку дружбы, вряд ли император и король франков не пойдут при этом на некоторые уступки. Скажем, Оттон закроет глаза на захват Вердена, а Людовик не станет лютовать по отношению к реймскому архиепископу.
– Все это так, если бы суд не состоялся раньше. И не дороже ли для империи Верден, нежели моя голова?
– Я говорю лишь «предположим»… – слабо возразил ерископ.
– Что касается мира, то я в это не верю, – твердо сказал Адальберон. – Достаточно знать неуравновешенный характер Людовика, как, впрочем, и его отца. Сегодня для них мир, а завтра снова война. Таковы франки: любят нарушать ими же подписанные договоры.
– Полагаете, соглашение обернется всего лишь пустым звуком? Эхом в горах или усыпляющим воем сирен?
– Верь мне, Герберт, этот мир будет шит белыми нитками, пока… – архиепископ замолчал, сжал губы, сощурил глаза.
– Пока что? – осторожно спросил наперсник.
Адальберон кольнул взглядом и склонился ближе, тихо выдавив сквозь тонкие губы:
– Пока не исчезнет один из двоих, подписавших этот договор. Ты понимаешь, о ком я.
Герберт отшатнулся, глаза его округлились. Дрожащим голосом он пробормотал, не сводя взгляда с наставника:
– Но ведь это означает… Дьявол забери мою душу… – Герберт, поперхнувшись, осенил себя крестом. – Ведь он последний! Другого Каролинга нет!
– Только так мы сможем уберечь наши с тобой головы от безжалостного приговора Немезиды, – жестко ответил архиепископ. – Дело зашло слишком далеко, ты не можешь этого не понимать.
– А его дядя? – вспомнил Герберт. – Ведь именно ему будет на руку это… – он запнулся, подбирая слово, – этот переворот! Кто как не он сядет на трон? Ведь его провозгласили королем! Это было в Лане во время ответной акции Оттона на поход Лотаря.
– Провозгласить – не значит помазать, – назидательно молвил Адальберон. И добавил: – Карл Лотарингский никогда не станет королем.
– Значит, и он тоже… наш враг?
– Напротив, первый друг! Именно с его помощью надлежит устранить Людовика.
– Но ведь тот – его племянник, причем любимый! Как же Карл сможет пойти на такое?
– Дорога к трону испокон веков застила глаза и не таким, как герцог Лотарингский. Надо пообещать ему корону, тем более, что первые шаги к этому уже были сделаны.
– Но ведь вы сами говорили, что ему не быть королем.
– Я же сказал – только пообещать. Однако действовать надо тонко, чтобы не наломать дров. Прощупать его, обнюхать со всех сторон, узнать, чем он дышит, – вот отныне твоя задача, Герберт. Посули ему одобрение и защиту папы и империи, а также всё, о чем он попросит. Посулы твои всё одно унесет ветер. И помни, времени у тебя в обрез: до суда уже недолго осталось.
– Но что, как он мыслит иначе? И не удастся мне нащупать нужную жилу?
– Тогда сам принимайся за дело. Помощников у тебя будет предостаточно: епископы Ланский, Льежский, Рейнский, Камбре, мой брат, племянник… назвать еще? И торопись, Герберт, не медли.
– Однако как же все это устроить? – терялся в догадках Герберт. – Людовик никуда не выходит из дворца, а охраняет его сам Геркулес!
– Это еще кто?
– Гигант из Нормандии, сын герцога Ричарда. Ловок, как Гермес, и силен, как Антей. Ударом кулака пробивает дыру в заборе.
– Неожиданное препятствие, – озадаченно протянул архиепископ. – Выходит, к Людовику не подобраться.
– Можно, конечно, поразить этого Голиафа стрелой… – неуверенно проговорил Герберт, – да он всегда в кольчуге, поверх нее панцирь. Так доложили мне верные слуги. К тому же одному богу известно, сколько стрел надо для этакой громады…
– Ни одной! – остановил его жестом и властным взглядом Адальберон. – В своем ли ты уме, епископ? Не хватало нам войны с норманнами! За убийство сына Ричард уничтожит все королевство заодно с империей, коли та воспротивится, а нас с тобой порубят на куски и скормят собакам.
– Ужели викинги столь сильны, сколь о них говорят?
– Герцогу стоит только бросить клич, как все скандинавские племена, включая сюда датчан и шведов, лавиной обрушатся на Франкию. Думаешь, напрасно король Карл в 911 году заключил с Роллоном мирный договор и отдал ему в жены свою дочь? Сын же Карла Людовик провозгласил независимость Нормандии, а Лотарь, пробовавший было покорить викингов, в 969 году вынужден был подписать с ними мирный договор. Или ты забыл об этом, епископ?
– Но что же тогда предпринять? – проговорил Герберт. – Я теряюсь в догадках. Как успеть за такой короткий срок?..
– Людовик, как и все короли, любит охоту, – подсказал Адальберон. – Помнишь об этом?
– Причем страстно любит! – сразу же ухватился за эту мысль верный ученик. – Охота – веселое занятие, но оно же и опасное. Всякое возможно: один может провалиться в болото, другого смертельно ранит загнанный зверь, в третьего угодит по ошибке пущенная кем-то стрела…
– Я вижу, к тебе возвращается сметливость, – сказал Адальберон. – Это будет уже не первый король, кто падет жертвой своей страсти. Подай Людовику мысль об охоте накануне суда, коли не выйдет с Карлом. Что до остального, то не мне тебя учить, как устроить несчастный случай, да ты и сам только что предложил варианты. А людей у тебя хватит, в крайнем случае, переодень монахов. Но не забудь прикончить их, как только…
– Об этом я уже догадался, – остановил архиепископа Герберт, подняв ладонь.
– Вот и хорошо, – зловеще улыбаясь, ответил Адальберон. – Посоветуйся, с кем нужно. Продумайте, как лучше все устроить. И сразу же – ко мне, с радостной вестью. Но предупреждаю: никакого насилия, иначе вместо тела короля земле предадут наши с тобой обезглавленные трупы.
– А дальше? – угрюмо покосился на собеседника епископ. – Что будет с королевством, вот вопрос! Кто сядет на трон?
– А ты еще не догадался? – сощурил глаза архиепископ. – Я считал тебя более прозорливым. Не хмурь лоб, я помогу тебе. Кто самый могущественный во Франкии, сильнее Людовика? Кто не пойдет войной на Оттона, а, напротив, постарается установить мир с империей? Наконец, кому нечего делать в Лотарингии, потому что его земли западнее Лана, а его город – Париж?
– Герцог Гуго! – воскликнул Герберт и впился глазами в непроницаемое лицо архиепископа.
Адальберон тяжело поднялся, медленно прошел по комнате, стал у окна и, скрестив руки на груди, задумчиво уставился вдаль на пламенеющие в закате верхушки сосен далекого Санлисского леса.
