устроена так, что из горшков ничего не убежит и ни одно кушанье не перестоит, даже если ты вдруг на целый час опоздаешь к столу. Ковры, а также обивка стульев и диванов таковы, что на них никак нельзя посадить пятно и при величайшей неуклюжести слуг, а фарфор и стекло не разобьются, даже если прислуга не пожалеет сил и будет швырять их на твердый-претвердый пол. Наконец, всякий раз, когда твоя жена затеет стирку, на большой лужайке за домом будет прекрасная, безоблачная погода, хотя бы кругом шел дождь, гремел гром и сверкали молнии. Словом, дорогой Валтазар, все сделано для того, чтобы ты спокойно и без помех наслаждался семейным счастьем со своей прелестной Кандидой!.. Однако мне, кажется, пора вернуться домой и начать вместе с моим другом Лотосом приготовления к скорому отъезду. Прощай. Валтазар!..
Свистнув раз-другой. Проспер подозвал стрекозу, которая с жужжаньем немедленно к нему подлетела. Он взнуздал ее и вскочил в седло. Но уже на лету вдруг остановился и возвратился к Валтазару.
— Я чуть не забыл, — сказал он, — о твоем друге Фабиане. В озорную минуту я слишком жестоко наказал его за развязность. Содержимое этой шкатулки утешит его!..
Проспер подал Валтазару вылощенную черепаховую шкатулочку, которую тот спрятал туда же, куда и лорнетку, полученную им от Проспера прежде для уничтожения чар Цинно-бера.
Проспер Альпанус с шелестом скрылся в кустах, а голоса леса зазвенели сильней и пленительней.
Валтазар возвратился в Вышний Якобсгейм с сердцем, полным блаженства, полным восторга сладчайшей надежды.
Глава восьмая
Как Фабиана из-за его длинных фалд приняли за сектанта и смутьяна. — Как князь Варсануф спрятался за каминный экран и уволил генерального директора по части природы. — Бегство Циннобера из дома Моша Терпина. — Как Мош Терпин хотел выехать верхом на мотыльке и стать императором, но потом лег спать.
На рассвете, когда дороги и улицы еще пустынны, Валтазар пробрался в Керепес и сразу же побежал к своему другу Фабиану. Он постучал в дверь его комнаты, и слабый, больной голос ответил:
— Войдите!
Бледный, осунувшийся, с безнадежной болью на лице, Фабиан лежал в постели.
— Господи, — воскликнул Валтазар, — господи... друг мой! Что с тобой стряслось?.. Говори!
— Ах, друг мой, — отвечал Фабиан нетвердым голосом, с трудом приподнявшись, — я конченый, совсем конченый человек. Чертовщина, которую наслал на меня, я знаю, этот мстительный Проспер Альпанус, доведет меня до гибели!..
— Как же так? — спросил Валтазар. — Колдовство, чертовщина — ты же раньше не верил в такие вещи.
— Ах, — продолжал Фабиан плаксивым голосом, — ах, теперь я верю во все: в волшебников, ведьм, гномов и водяных, в крысьего короля и в корень мандрагоры, — во все что угодно. Кого так допечет, как меня, тот не станет артачиться!.. Помнишь ужасный скандал с моей курткой, когда мы возвращались от Про-спера Альпануса?.. Добро бы дело этим и кончилось!.. Осмотри-ка мою комнату, дорогой Валтазар!..
Сделав это, Валтазар обнаружил множество развешанных по всем стенам фраков, сюртуков и курток всевозможного покроя и всевозможных цветов.
— Уж не собираешься ли ты, Фабиан, — воскликнул он, — стать старьевщиком?
— Не смейся, — отвечал Фабиан, — не смейся, дорогой друг. Все это платье я заказывал у самых знаменитых портных, надеясь избавиться наконец от проклятья, тяготеющего над моей одеждой, но не тут-то было. Стоит мне хоть несколько минут поносить сюртук, который сидит на мне тютелька в тютельку, как рукава поднимаются к плечам, а фалды, вытянувшись локтей на шесть, начинают волочиться за мной хвостом. В отчаянии я заказал себе жакетик с предлинными, как у паяца, рукавами. «Поднимайтесь себе на здоровье, рукава, — думал я, — вытягивайтесь себе на здоровье, полы, как раз все и выровняется». Где там! Через несколько минут произошло то же, что со всеми другими одеждами! Никакое искусство, никакие усилия лучших портных не могли сладить с проклятыми чарами! Само собой разумеется, что везде, где бы я ни показывался, надо мной насмехались и издевались, но вскоре невольное упорство, с каким я появлялся в столь нелепых нарядах, дало повод к суждениям совсем другого рода. Женщины — но это еще полбеды — бранили меня за невероятную суетность и пошлость, поскольку я, вопреки правилам приличий, стараюсь выставить напоказ свои го лые руки, считая их, по-видимому, очень красивыми. Хуже было, что богословы ославили меня вскоре сектантом, они спорили только, к какой секте меня отнести — рукавиан или фалдиан. но сходились на том, что обе секты весьма опасны, так как обе провозглашают полную свободу воли и осмеливаются думать о чем угодно. Дипломатисты сочли меня гнусным смутьяном. Они утверждали, что своими длинными фалдами я хочу вызвать недовольство в народе и настроить его против правительства, что я вообще принадлежу к некоему тайному обществу, знаком которого является короткий рукав. Давно уже, мол, обнаруживаются там и сям следы короткорукавников, которые так же страшны, как иезуиты, и даже страшнее, потому что стараются повсюду ввести вредную для всякого государства поэзию и сомневаются в непогрешимости князей. Короче говоря, дело стало принимать все более серьезный оборот, и меня вызвал ректор. Заранее зная, на какую беду обреку себя, если надену сюртук, я явился в жилетке. Это разозлило ректора, он решил, что я насмехаюсь над ним, и, накричав на меня, велел мне до конца недели предстать перед ним в приличном сюртуке, в противном случае он отчислит меня без всякого снисхождения... Сегодня этот срок истекает!.. О я несчастный!.. О распроклятый Проспер Альпанус!..
— Замолчи, — воскликнул Валтазар, — замолчи, дорогой друг Фабиан, не клевещи на моего дорогого, милого дядюшку, который подарил мне имение. Да и тебе он вовсе не желает зла, хотя и слишком сурово, я это признаю, наказал тебя за твою развязность при встрече с ним... Но я пришел с подмогой!.. Он посылает тебе эту шкатулочку, которая положит конец всем твоим бедам.
И, вынув из кармана черепаховую шкатулку, полученную от Проспера Альпануса, Валтазар передал ее безутешному Фабиану.
— Что толку, — сказал тот, — что толку мне в этой ерунде?
Как может какая-то маленькая черепаховая шкатулка повлиять на покрой моего платья?
— Этого я не знаю, но мой дорогой дядюшка не станет меня обманывать, у меня к нему полное доверие; открой-ка лучше эту шкатулку, дорогой Фабиан, поглядим, что в ней содержится.
Фабиан повиновался
