отлетят подметки.
— Но он младше тебя. Глаз выше брови не может прыгнуть, — возразила Аминат.
— Это я-то хочу жениться?! — возмутился Аминтаза. — С чего вы взяли?!
— Это все пережитки, — вступил в разговор Сурхай. — Если уж полюблю, никого не стану ждать.
И вдруг раздался ломающийся подростковый басок Ахмади.
— Я хочу жениться! — выпалил он.
Если бы не темнота, то все бы увидели, что лицо его при этом вспыхнуло, как пламя костра.
— Вах! — вскочила Аминат. — Что я слышу? Ты же еще ребенок! И вообще, где это видано, чтобы младший брат перешагнул через троих старших?
— А зачем я должен их ждать? — насупился Ахмади.
— Плохо, когда плод перезреет, — степенно сказал Байсунгур, — но и недозревшая слива вяжет рот.
На этом спор и закончился. А за полночь, когда Аминат уже засыпала на руке Байсунгура, он неожиданно спросил:
— Скажи, мать, почему ты так спешишь?
— Разве я спешу? — сразу поняв, о чем речь, живо откликнулась Аминат. — Только сегодня на сенокосе я увидела всех как бы со стороны и ахнула: да ведь они совсем взрослые. А взрослому человеку и жить надо по-взрослому. Разве я не права? — И, приняв молчание мужа за согласие, добавила, как вынесла решение: — Давай-ка начнем строить дом для Алибулата.
— В самый разгар полевых работ? — удивился Байсунгур.
— А разве у тебя бывает свободное от работы время? — в свою очередь удивилась Аминат. — Бери пример с Касума: только по утрам и вечерам строил, а не прошло и трех месяцев, как дом готов. Зимой-то и вовсе не возьмешься. Выходит, опять откладывать на год, до следующего лета, а там снова скажешь: разгар полевых работ, неудобно отрывать людей…
— А ведь люди и правда нас осудят, скажут: нашли время думать о своем, личном.
— Наоборот, они мне все уши прожужжали: когда вы жените своих сыновей, да когда вы жените своих сыновей?..
— Постой, — перебил ее Байсунгур, — а Умужат не собирается строиться? Я видел, у них во дворе сложены доски.
— Нет, не говорила. Они же не начнут строить, не спросив нас. Ведь даже Аминтаза старше их сына. Я уж не говорю про Алибулата. Так что давай, милый, начинай. Не один будешь — люди помогут. Стоит ударить киркой — все сбегутся. Правда, это у нас замечательный обычай?
И Аминат, словно успокаивая, погладила тяжелую, шершавую от мозолей руку мужа.
— А о сыновьях ты не волнуйся, — в свою очередь успокоил ее муж. — Срок придет — влюбятся и нас не спросят. Еще понянчим с тобой внуков, жена моя, подруга моя, плакса моя…
Последнее, что услышала Аминат, засыпая, было бормотание сонного родника: клюк-клюк-клюк, клюк-клюк-клюк…
VIII
ДОМ ДЛЯ АЛИБУЛАТА
— Садрудин, — обратился к председателю колхоза Байсунгур, когда тот приехал на сенокос проведать косарей и посмотреть, как идет работа, — я хотел посоветоваться с тобой. Ты ведь знаешь, у меня трое взрослых сыновей и четвертый уже их догоняет. Как ты считаешь, колхозники не осудят меня, если я во время сенокоса начну закладывать фундамент дома для Алибулата? Понимаешь, — виновато закончил он, — время не терпит, надо будет успеть закончить до снега.
— Но ты же, надеюсь, не собираешься строиться в рабочее время? — вопросом на вопрос ответил Садрудин, с удовольствием озирая ровно и гладко скошенный луг. — Откровенно говоря, я давно жду, когда ты начнешь. Ведь и у нас взрослый сын. Умужат каждый вечер пилит меня. А я говорю: у Байсунгура сыновья старше. Неудобно же нам перешагнуть через него. Вот ты закончишь — тогда и мы начнем.
В ауле Струна издавна существовал обычай: по женитьбе сыновей отделять от родителей. Для этой цели на свободном участке, выделенном колхозом, строился дом. Причем помогал весь аул. И как неприличным считалось младшему сыну жениться прежде старшего, так не принято было опережать в стройке ту семью, где сыновья были старше. Получалось, что весь аул как бы жил одной семьей, соблюдая принцип старшинства и помогая друг другу.
И еще в ауле строго соблюдался закон: никаких личных дел в рабочее время. Шесть дней недели — колхозу, один для личных нужд. Поэтому Байсунгур мог строить дом только в выходной. Конечно, и все вечера недели — его.
День, когда закладывали фундамент нового дома, считался праздником, праздником взросления сыновей.
И вот в воскресенье утром, в раннюю рань, когда заря лениво протирала свои заспанные голубые глаза, Аминат разбудила мужа. Сыновья спали. Плотно позавтракав, муж и жена взяли необходимые инструменты, приготовленные еще с вечера, и вышли из дома.
И со всех крыш и крылец (а в аулах поднимаются рано) видели, как прошли по улице Аминат с полным кувшином воды и Байсунгур с киркой, лопатой и ломом.
А скоро на окраине аула, на участке, отведенном для дома, запылал, заискрился, заиграл костер. Таков был обычай. Этот костер служил сигналом и призывом: мол, мы уже начали, присоединяйтесь к нам. Этот костер служил символом — пусть так же горячо и весело пылает огонь в будущем очаге. Аминат поставила на землю кувшин с водой — пусть никогда не знают в этом доме жажды! — и придирчиво осмотрела участок: что ж, здесь хватит места и для дома, и для надворных построек, и для сада, и для огорода. Ведь если прежде ни одна травинка не росла на голом каменном участке двора, маленьком, как человеческая ладонь, то теперь стены сакли едва видны сквозь раскидистую зелень яблонь и вьющийся хмель винограда.
Аминат отошла от делянки и, встав на большой камень, взглянула отсюда на свой аул. «Тьфу-тьфу, не сглазить! — воскликнула женщина. — Красота-то какая! Вай, как выделяются новые дома!..» И правда, перед ней лежали словно бы два разных аула. Один — старый, сплошной хаос камней. Крыша над крышей. Примем поставлены сакли так тесно, что отсюда кажется, будто крыша одной служит крыльцом другой. Так бы и взбежала наверх по ступенькам крыш, как по лестнице. А новый аул — двухэтажный, окруженный застекленными верандами. Перед каждым домом — зелень ухоженных огородов. И много голубого цвета, как будто окунули кисть в утреннее небо и покрасили рамы и столбы крыльца…
— Здравствуй, Байсунгур! Привет, Аминат! — услышала она знакомые голоса.
То были Магомед и Субайбат — самая старая семейная пара в ауле. Они первыми пришли поздравить Аминат и Байсунгура с их праздником.
— Пусть будет добрым этот час! — торжественно начал Магомед.
— Пусть никогда несчастье не постучится в этот дом, — сказала Субайбат.
— Желаю тебе, Байсунгур, и тебе, Аминат, увидеть тот день, когда кирка вашего сына Алибулата так же ударится о землю! — сказал Магомед.
— Пусть легче пуха будут камни и щебень на
