— Подожди! Я не могу писать статью, пока не будет новых данных. Мое расследование продолжается. Не хочешь. принять участие? Побываешь в неожиданных местах, познакомишься с любопытными личностями.
— Право, не знаю. Я буду мешать.
— Ну что ты! Наоборот, станешь вдохновлять.
— Хорошо, — согласилась Валентина. — Только одна просьба. Зайдем на телеграф, позвоню домой.
Опять те же проклятые гудки.
Прошкин говорил, что в Старом Осколе пятнадцать пионеров, но присутствовало только семь. 10-12летние мальчики и девочки в обмотанных на шеях, точно удавках, красных галстуках, выпучили глазенки на товарищей из Москвы. Малышей окружало такое же количество взрослых — сурового вида дядей и тетей. Они следили за каждым пионером, предупреждая ненужные вопросы. Прошкин, торжественно откашлявшись, заявил:
— Юные ленинцы! Вам выпала большая честь встретиться с представителями Советского Союза, страны, уничтожившей капитализм и эксплуатацию человека человеком.
По знаку одного из суровых дядей детки громко захлопали. Прошкин продолжил речь, однако первые человеческие нотки вновь уступили место монотонной «констатации фактов».
— Эти славные бойцы с мировой буржуазией расскажут о жизни в СССР. Слушайте внимательно, спрашивайте обо всем, что вас интересует. Потому что именно вам жить в счастливой советской стране. Пожалуйста, — обратился он к Надежде.
— Я, Надежда Погребняк, — волнуясь, начала девушка, — хочу пожелать моим юным друзьям поскорее скинуть оковы рабства. Чтобы вы, никого не боясь, носили этот великий для нас символ — красный галстук!
— Мы не боимся его носить, — робко заметил один из пионеров. — Обидно только, на нас почему-то смотрят как на дураков?
Тут на него цыкнули, и он затих. Надежда продолжила свою пламенную речь:
— Знаете, почему так смотрят? Одни завидуют вашей смелости, другие обмануты враждебной народу властью.
— Проще, доступнее излагайте им, — прошептал ей в ухо Прошкин.
-. Обмануты плохими дядями, которые правят вашей страной, — поправилась комсомолка Погребняк.
— Но скоро им придет конец, и вы заживете свободно и счастливо, как все пионеры нашей страны.
— А им разрешают есть мороженое? — спросила сидевшая за последним столом девочка с кудрявыми волосами.
— Конечно. Сколько угодно!
— Как я завидую. А мне мама запрещает: ангиной можно заболеть.
— Советские дети едят мороженого, сколько захотят, и при этом ангиной не болеют.
— Они никогда не болеют?
— Иногда болеют, — слегка смутилась Надежда. — Но наши доктора — лучшие в мире.
— Как здорово! — вздохнула девочка в кудряшках. — Хочу в СССР!
— Правда, что Ленин у вас лежит в саркофаге? — поинтересовался огненно-рыжий паренек.
— Не в саркофаге, а в мавзолее, — поправил Давид. — Наши люди толпами ходят туда, чтобы поклониться великому гению и его деяниям.
— А сколько стоит билет?
— Нисколько! — фыркнул Давид. — Это святое для народа место. Вон у вас темные, непонимающие люди идут в церковь. Но ведь за вход они не платят. Надеюсь, что скоро все наши вожди будут лежать в таких же мавзолеях. Все старые храмы снесем, вместо них будут новые — мавзолеи. Ходи и смотри на тех, кто создал тебе счастливую жизнь.
— И Сталина положат в мавзолей?
— Обязательно!
— А мне папа говорил, что он бессмертен, — рассуждал неугомонный парнишка.
Давид не на шутку перепугался, ляпнул лишнее. Но тут же нашелся:
— Надеюсь, что когда вождь состарится, ученые придумают эликсир бессмертия. И никуда от нас Сталин не уйдет. И мы его не отпустим.
— А что еще есть в СССР? — послышался тоненький голосок худого мальчика в очках.
— У нас есть джигиты! — воскликнул Рустам. — Вы не слышали о них?.. Ничего, когда Империи не станет, и две части единого государства соединятся под красным стягом, мы с удовольствием придем к вам, на главной площади станцуем лезгинку.
— А вас много?
— Очень много! Больше, чем можешь себе представить.
Вопросы следовали один за другим, от крайне острых: «Есть ли в СССР другие молодежные политические организации?» (У Надежды взметнулись вверх брови: «Зачем возрождать давно отжившее?», и худенький мальчик в очках радостно воскликнул: «Вот хорошо, а то нас мучают и скауты и монархисты»), до бытовых: «Разрешают ли советским пионерам носить короткие штаны?». Затем Рустам станцевал горячую лезгинку, пообещав вскоре сделать ее национальным русским танцем. Под конец все спели: «Взвейтесь кострами синие ночи.» (Знаменитый пионерский шлягер 20-х и 30-х гг. — прим. авт.), и Прошкин объявил об окончании «исторической встречи».
— Как я волновалась, — призналась Надежда. — Будто на самом сложном экзамене. Не так просто нести идеи Маркса и Ленина в массы.
— По-моему все прошло неплохо, — осторожно заметил Давид.
— Какое неплохо! Отлично! — разгорячился Рустам. — После такой встречи неплохо бы перекусить.
Они как раз стояли перед кабачком с заманчивой вывеской: «Вкусно и быстро». Однако Прошкин не согласился:
— Зачем нам буржуазная пища? На соседней улице открыли коммунистическую столовую: «111 Интернационал».
Гости согласились, тем паче, она недалеко от их гостиницы.
Находился «111 Интернационал» в подвале небольшого дома, спускаться пришлось по крутым ступенькам. Внутри все выглядело неряшливым, несколько столиков со скатертями, которые явно не меняли уже несколько дней. За стойкой стояла толстая дама в буденовке с красной звездой, она тоскливо посмотрела на посетителей и небрежно бросила:
— Чего будем заказывать?
— Шашлычок, — крикнул Рустам.
Дама в буденовке посмотрела на него как на сумасшедшего.
— Этого у нас нет.
— Тогда курочку, да с чесночком, — облизнулся Давид.
— Издеваться пришли? — вконец рассердилась «буденовка».
— Что-то же у вас есть? Пельмени? Бифштекс? — умоляюще произнесла Надежда.
— Суточные щи и картошка.
— Больше ничего? — поразился Рустам.
— Достаточно. Мы вам не буржуи.
— А что плохого в картошке? — раздался знакомый деревянный голос Прошкина. — Зато мы пообедаем в нашей столовой.
Надежда, как возможный будущий комсорг, поддержала его:
— Помните старую пионерскую: «Здравствуй, милая картошка, пионеров идеал.»?
Все тут же подхватили ее и пропели до конца. «Буденовка» равнодушно прослушала и сказала:
— Так будете щи и картошку? Тогда садитесь.
Надежду уже не столько волновало: что есть? Гораздо хуже, что не могла найти туалетную комнату. Когда спросила об этом «буденовку», та недовольно буркнула:
— Ну вот, еще и гадить сюда пришли. На улицу с этой проблемой, на улицу.
Погребняк вспомнила, что гостиница рядом, попросила ребят немного подождать ее. Рустам ухмыльнулся:
— Спокойно делай свои дела. Чувствую, раньше, чем через час нас не обслужат.
— Увидишь Валентину, скажи, что мы ее ждем, — добавил Давид. — Пусть приходит сюда, отведаем «пионерской картошки».
Надежда заскочила в номер, естественно, никакой Валентины не было. Она быстро привела себя в порядок, вышла из туалетной комнаты. Надо поспешить, что, если Рустам ошибается, и обед принесут раньше.
И тут она почувствовала, что не одна в номере. Она обернулась и. обомлела!
Перед ней в кресле сидела Красная Стерва, как две капли воды похожая на саму Надежду. У комсомолки волосы на голове зашевелились.
— Ты. Вы.
— Говори мне «ты». Ведь я — это ты. И, наоборот, ты — это я.
— Не понимаю! Абсолютно ничего не понимаю.
— Чего не понять? Ты была там и все видела, все чувствовала. Знаешь, чем закончилось дело? Я проникла в город и убила семью аптекаря.
— И детей?
— Конечно. Дети видели и могли нас опознать. Дети взрослеют, взрослые превращаются в стариков и умирают. Человек все равно умрет, есть ли разница: раньше или позже? Ни один властитель не избежал ее объятий. Вечно одно — идея! Ради нее люди жертвуют всем. Вспомни Джордано Бруно или Робеспьера, Софью Перовскую или сотни тысяч коммунистов Гражданской войны. Это тот идеал, которому веришь, возводишь в абсолют. Именно идея владеет нами, двигает нашими поступками, заставляет вертеться мир. Познавший вечность идеи познает и вечность бытия. Я исчезаю, но приходишь ты! И мы снова живем. Но если рушится идеал, прерывается цепочка наследственности, тогда мы умираем по-настоящему!
Глаза Красной Стервы так ни разу и не моргнули, точно перед Надеждой не человек, а кукла-убийца.
— Хочешь знать, подруга, окончание моей истории?.. Меня схватили на следующий день после убийства семьи аптекаря. Схватили при попытке подрыва поезда. Меня вели на расстрел, а я хохотала им в лицо и кричала: «Да здравствует коммунизм!» Солдаты пришли в ужас, они не понимали, кто я. Ведьма из преисподней? Один думал бросить ружье и бежать, я прочитала по его глазам. Бедняга так и не понял истину: я не умру, приду снова, только в ином обличье.
