— А как насчет вашего знакомства с Либером?
— С кем? — удивление режиссера было разыграно на редкость плохо.
— С тем господином, которого убили на следующий день после гибели Зинаиды Петровны.
Степанов отшатнулся, стал белым, как полотно, ноги не держали его. И тут на помощь шефу выскочил неутомимый охранник-горилла.
— Опять ты, журналюга?
— Опять я.
— Никита Никодимович, разрешите, я вышвырну его отсюда. А еще лучше испорчу его смазливую «визитку».
— Попробуй! — Горчаков на всякий случай встал в свою любимую стойку. — Обожаю смотреть, как с грохотом падают шкафы вроде тебя.
— Прекрати, Терентий, — с трудом выдавил из себя Степанов. — Человек из газеты. Я обязан с ним переговорить.
Горилла, проворчав под нос угрозы в адрес Александра, все же развернулся и ушел. Горчаков предложил пообщаться в скверике напротив театра. Никита Никодимович, опустив голову, обреченно двинулся за своим мучителем.
— Итак?.. — начал Александр.
— Итак? — переспросил Степанов.
— Насчет Либера.
— Разве он имеет отношение к смерти Федоровской?
— Кто знает. Однако и он мертв.
— Я его плохо знал.
— Настолько плохо, что беседовали с ним как старые друзья?
— Ошибаетесь. Он пришел расспросить о планах работы театра.
— Ой-ли? Я случайно услышал часть вашего диалога. Сейчас, с вашего разрешения, повторю его. Он сказал: «Ничем не выдать себя». Вы ответили: «А если докопаются? Там ведь не дураки». Кто и до чего не должен докопаться?
— Возможно, мы вспоминали какой-то диалог из спектакля. И вообще, говорили ли мы подобное?
— Вы меня считаете за вруна, за недоумка?
— Даже если нечто подобное и было. В конце концов, это мое личное дело!
— Убита женщина, после — еще двое мужчин.
— Я не убивал ни Федоровскую, ни кого другого, — впервые с вызовом ответил Степанов. — Так что, извините!
— Разговора не получается, — констатировал Горчаков.
— Остается одно: описать все в завтрашнем материале. И тогда вам придется объясняться уже в другом месте, с людьми, от которых так просто не отмахнетесь.
— Почему?! — взвизгнул режиссер. — Я не сделал ничего дурного!
Горчаков поднялся, давая понять собеседнику, что разговор окончен. Тот вцепился в его руку:
— Подождите! Я готов вам все рассказать, но при одном условии.
— Каком?
— Вы никогда, ни при каких обстоятельствах не упомяните мое имя.
— Как я могу обещать такое?
— Тогда и мне нет стимула «колоться», — теперь уже Степанов выкручивал журналисту руки.
— Пусть так, — подумав, согласился Александр. — Только ведь вам необходимы гарантии?
— Ваше слово.
— Слова достаточно?!
— Вы из княжеского рода. Обманите, опозорите свой род.
— Хорошо. Даю слово!
— Извините. — Никита Никодимович слегка дрожащими руками достал таблетку, проглотил ее, скорчил мученическую гримасу и начал рассказывать:
— Я действительно знаю. простите, знал Либера плохо. Видел его всего два или три раза. Случай свел нас, когда и где — значения не имеет. Он спросил: не знаком ли я в Старом Осколе с людьми, которые занимаются скупкой драгоценностей? А Зинаида Петровна украшения любила, и денежки водились!
— А почему Либеру нельзя это было сделать открыто? У нас два ювелирных магазина.
— Трудно сказать, — промямлил Степанов, и Горчаков догадался: контрабанда. Тоже любопытная вещь для газеты. Но сейчас его интересует другое.
— Я их познакомил. Федоровскую и Либера.
— Конечно, за хорошее вознаграждение.
— Нет, нет, господин Горчаков, никаких преференций себе не искал. Просто решил помочь хорошим людям. Дел их не ведал, мало того, даже вникать не собирался.
Никита Никодимович так смотрел на собеседника, точно кричал ему: «Верьте каждому слову. Честнее меня человека нет!». Поскольку соответствующей реакции от собеседника не последовало, продолжил:
— И тут Федоровскую убивают! Я перепугался, вдруг всплывет мое имя? Оно не должно всплыть, я — человек искусства, а не сомнительных делишек.
Заявляется в театр Либер: мол, в чем дело, кто и за что ее того?.. Что ему ответить, раз все это и для меня загадка? Тогда он потребовал, чтобы я молчал об их с Зинаидой Петровной делах. Мог бы и не предупреждать, мне нужна огласка как и ему.
— Почему Либер так опасался огласки?
— Как почему?! Представитель солидных структур и вдруг.
Теперь Александру стала понятна причина ночного визита Либера. Обычный страх, что журналист раскопает о его «дополнительных» заработках, за которые Жана Робертовича хозяева по голове не погладили бы. Отсюда — запугивание журналиста, попытка представить в качестве заказчика преступления советскую разведку и откровенный подкуп самого Горчакова. Возможно, последнее давно входило в его планы, и он решил совместить оба дела.
— Скажите, Никита Никодимович, а не могло быть связано убийство Зинаиды Петровны с ее коммерческими делами?
Степанов задумался. Александру показалось, что режиссер сам искал ответ на этот вопрос.
— Вряд ли. Люди, занимающиеся у нас в Старом Осколе подобным бизнесом, относительно миролюбивы (то есть я не знаю! Я слышал краем уха!). К тому же, Зинаида Петровна (опять же, по слухам) никого не кидала. По-моему, тут дело в другом.
— В чем?
— Вы взялись за расследование, так покопайтесь в ее биографии. А я товарищ посторонний.
Он поднялся, в очередной раз обтер скомканным платком лицо, коротко бросил:
— Аудиенция окончена? Я спешу. Помните свое обещание: обо мне нигде и никому?
Затем придвинулся к Горчакову и прошептал:
— Знаете, кого я боюсь больше всех следственных органов на свете и разной шумихи? Убийцу! Это настоящий дьявол! И вы его опасайтесь, молодой человек.
Вчера Валентина надеялась, что никогда больше не появится в местном штабе ВКП(б), слишком уж там тяжелая атмосфера. И вот теперь она вновь постучала в дверь и, услышав, «Войдите», зашла. Веселый внешне, белобрысый Андрей Коровин как обычно, на месте. Он широко улыбнулся, но она уже с первой встречи поняла, что может скрываться за такой улыбкой.
— Пропавшая душа, — сказал он. — Проходи, присаживайся.
Валентина присела, Коровин показал ей сплошь подчеркнутую газету:
— Видишь, каким серьезным делом занят. Материалы последнего Пленума ЦК ВКП(б). Отмечаю самое важное из доклада Сталина и других руководителей. Потом приведу их слова как обязательную директиву для коммунистов и комсомольцев Старого Оскола.
— Очень серьезное дело, — согласилась Валентина.
— А почему отделилась от коллектива? Не ходила по местам революционной славы, не побывала на месте расстрела большевиков у нашего «Смольного», не выступила на пионерском собрании?
— У меня есть задание написать статью.
— Вот это правильно.
— Я немного подкорректировала тему: преступность в Старом Осколе. Хочу показать здесь зловещую роль капитализма.
— Блестящая идея! — согласился Андрей. — У меня есть данные, их стоит посмотреть и обработать.
— Мне уже рассказали, что в городе за три последних дня произошли три громких убийства. Говорят, все преступления совершил один и тот же человек.
— Откуда это тебе известно? — подозрительно поинтересовался Андрей.
— Я журналист, — напомнила Репринцева. — Если он не обладает информацией, он уже не журналист, а пустое место. У вас я хотела бы спросить насчет актрисы Федоровской.
При этом Валентина буквально впилась взглядом в Коровина. Тот, не моргнув взглядом, произнес:
— Я не в курсе. Коммунисты не участвуют в буржуазных разборках.
Несмотря на внешнее спокойствие, что-то в лице Андрея дрогнуло. Это длилось недолго, но для Валентины решило многое:
(«Ложь! Он действительно что-то знает!»)
— А мне необходимо выяснить как можно больше о деле Федоровской, — настаивала девушка. — Общеизвестные догмы о росте преступности при капитализме никому не нужны.
— Общеизвестные догмы? — вскричал Андрей. — Да эти, как ты называешь, догмы выстраданы целым поколением. И не одним.
— Но советских людей интересует конкретика. Если я опишу это дело.
— Забудь о нем, — неожиданно резко сказал Андрей.
— С какой стати?
Посвященный Коровин мог бы сказать: «Ты уже ничего не напишешь, тебя арестуют при пересечении границы СССР», но не имел права. Информацию следовало сохранить в секрете, чтобы она случаем не передумала возвращаться. И даже перед почти репрессированной он, кому доверяет Москва, ощущал тревогу. Нельзя допустить, чтобы Репринцева встревала в расследование. Агентура донесла, что ее видели с парнем из «Оскольских вестей». Он дает ей информацию и оказывает содействие в расследовании. И она ему тоже. Это уж как пить дать!
