«А знатного татарина загубил я, однако», – подумал Михаил, Солнце, которое не заслонял теперь собой Михаил, осветило богатое облачение басурманина. Один шальной лучик, словно оторвавшись от остальных, попал на согнутую кисть трупа, и Шорин обмер – на ней красовался массивный перстень с огромным камнем, в гранях которого, казалось, поместилось больше света, чем могли выдержать человеческие очи.
Птицею промелькнула мысль – а вдруг это тот самый, заветный перстенек? Как вор какой, огляделся Михайло по сторонам и стянул с начинавшего уже костенеть вражеского перста ценную находку. Словно в пьяном бреду взирал он на трофей – вспоминая теткины слова, надеялся, что вот сейчас неведомая сила даст о себе знать. Но ничего не случилось – прозрачный камень с прежней силою посылал мерцающий свет на своего нового хозяина.
Поразмыслив, Михайло решил, что перстень может и не раскрыть так сразу своей таинственной силы, поэтому, не зная наверняка, какова его находка, решил пока спрятать его, выжидая, что же будет дальше.
В тот день воевать Михаилу больше не пришлось – татары бежали, оставив в добычу нашим войскам обоз и целые табуны верблюдов, а многие пленные россияне в тот день вдохнули воздух свободы…
Иоанн послал трофеи в Москву – порадовать столицу свидетельством нашей победы, а сам уже начал готовить поход на Казань.
Однако в войске сделался ропот. Возмущались дети боярские:
– Вот уж сколько месяцев на службе да в трудах мы, а не дает нам государь ни покоя, ни отдохновения.
– Мочи нет от бесчисленных походов, ведь не по гуляньям ездим.
– Верно, уж ни сил, ни денег не осталось…
Государь немало огорчился, но, как и подобает царю, поступил мудро. Никого не принуждая к походу, велел он однако переписать всех желающих воинов.
– Что ж, – ответствовал он, – пускай со мной в поход пойдут те, кто живота своего не пожалеет во славу Отечества – как дети они мне будут. Другие же пускай остаются – не место малодушным в моем воинстве!
Слова те имели волшебную силу – единодушно огромное войско выразило желание немедля идти на Казань, надеясь на будущую милость государеву.
В начале июля войско тронулось, по пути навещая церкви и монастыри, молясь во славу Господа и прося у него победы над басурманами. Особо задержался Иоанн Васильевич в храме Успения, где усердно молился пред иконой Богоматери. Для россиян это особая святыня – была она с Дмитрием Донским в Мамаевой битве и считалась причиною победы россиян над иноземцами. Молился по пути Иван над мощами своего прародителя – Александра Невского, прося благословения на ратное дело.
В начале августа рать, объединившись, в полном составе проделала последние шаги к приносившему так много неприятностей граду, а уже к концу месяца русское войско решило расположиться в шести верстах от горы, на которой высилась крепость со дворцом и каменными мечетями… Это была Казань.
ГЛАВА 18
Второй день выгружали с судов пушки и снаряды, когда прибыл из Казани беглец мурза Камай, сообщивший государю такие вести. Казань и не помышляла о мире: царь Едигер воспламенил в душах горожан лютую ненависть к христианам. Град заполнен запасами хлебными и ратными – в нем около тридцати тысяч воинов и двух тысяч семисот ногаев, а князь Япанча с многочисленной конницей в Арской засеке готовится непрестанными набегами тревожить стан россиян.
Неприятные те вести не расстроили Иоанна: полон решимости, Иоанн начал советоваться с боярами, как повести осаду.
Казань была хорошо укреплена: высокая стена с боевыми башнями из крепких дубовых столбов в два ряда окружала город, за стеной располагался широкий и глубокий ров. Укрепления и решимость басурман предвещали долгую осаду.
Каждому русскому воину для прикрытия от выстрелов из города приготовили по бревну, каждому десятку воинов – по туру. Иоанн строго запретил чиновникам вступать в битву самовольно, без его приказа, и двадцать третьего августа с рассветом войско двинулось.
Восходящее, по-летнему огромное солнце воссияло над Казанским небом, золотом зажигая купола басурманских мечетей; осветило казавшуюся бесчисленной Иоаннову рать. Войско, главную силу которого составляли стрельцы, на самом деле было огромно – доходило до ста пятидесяти тысяч воинов. С первыми лучами государь подал знак, и полки построились; затрубили в трубы, ударили в бубны – в небо взвились знамена с изображением Христа, а сверху водрузили животворящий крест, бывший с Дмитрием Донским на Куликовом поле.
Отслужили молебен. Царь, взглянув на образ Спасителя, осенил себя крестным знамением, и со словами государя: «о твоем имени движемся!» рать направилась прямо к городу.
Первая встреча с татарами произошла неожиданно – встретившая неприятеля тишиною Казань неожиданно распахнула ворота и выпустила войско, когда россияне уже лезли на высоту. Случилась великая сеча, но, несмотря на сильную пальбу из города, россияне оттеснили татар до самых стен.
С первого дня осады казанцы всеми силами вредили войску, пытаясь помешать русским близко подойти к городу и укрепиться: открывали со стен и башен жестокую пальбу, учиняли постоянные неожиданные вылазки. Особенно докучали русским наездники под предводительством Япанчи, которые налетали на них из лесной засеки. Однако, несмотря ни на какие помехи, нашим войскам удалось со всех сторон окружить город, поставить туры и тыны для защиты от огня – ни въезда, ни выезда из города не было.
Ежедневно, в течение почти трех недель русские войска осаждали город, отличаясь великим мужеством и долготерпением. Однако войско, постоянно стоявшее в ружье, утомилось до крайности – опасный наездник Япанча держал войско в постоянном страхе.
Разделив войско на две части, решено было одной из них действовать против Япанчи, очистить лес и успокоить войска наши. Отряд под предводительством Горбатого-Шуйского сотворил хитрое дело – завязав битву, войска отступили до самых русских укреплений. Татары, уверенные в бегстве наших войск, начали их преследовать, но забрались слишком далеко: окруженные, не выдержали они натиска войска российского и пустились в бегство.
Михайло, участвовавший в этой сече, выбирал себе противников познатнее: даже тяготы битв, голод и недосыпание не помешали ему забыть о заветном перстеньке. Сражаясь с искусными воинами, Михайло искушал судьбу – проверял, действует ли сила перстня, но поутих, получив рану. Хотя быстро зажила она и почти не беспокоила Шорина, однако ж Михайло пришел к мысли, что отнюдь не заветный перстенек снял он тогда с татарина. Вот и сейчас, погубив которого по счету басурманина, снимал с окровавленного перста очередной перстенек в надежде на удачу…
Устав от долгой осады, русские решили использовать все средства, чтобы ускорить взятие города: велено было немецкому розмыслу устроить подкоп под городские ворота – одним махом хотели лишить казанцев воды, так как близ ворот находился источник и, пробив городские ворота, открыть доступ внутрь града.
Закатив в подкоп одиннадцать бочек пороха, с треском взорвали тайник. Казанцев охватил ужас – обрушилась часть городской стены; камни и бревна падали, давили жителей, а россияне, воспользовавшись паникой, ворвались в город. Очнувшись, татары отразили русских, но уныние распространилось в городе – твердость неприятельского духа была наконец сломлена, хотя по-прежнему молчали и сражались басурмане, не отвечая на мирные предложения Иоанна.
Однако, не долго думая, русские вновь применили хитрость – соорудили высокую башню, а ночью тайком приставили к Царским воротам. Установив на ней множество больших и малых пушек, с утра начали обстреливать город, нанеся огромный ущерб упрямцам.
Уже около пяти недель стояли россияне под Казанью; десятки тысяч бойцов пали с обеих сторон, но конца и края не было видно затянувшейся осаде. Боле, чем сечи и тяготы осады, ужасала российское войско наступавшая осень с дождями и непогодами. Рать страстно желала скорейшего конца осады.
Иоанн всячески поддерживал в войске боевой дух: непрестанно ездил вокруг укреплений, останавливаясь, говорил с воинами, утверждая их в терпении.
Желая покончить с проклятыми татарами, решено было взорвать стену порохом и взять город с бою. По царскому приказу было сделано три подкопа. Один из них вскоре взорвали – успех предстоящего был несомненен.
Первого октября Иоанн объявил войску, чтобы оно готовилось испить общую чашу крови, и велел очистить души накануне дня рокового. Подкопы были готовы – их решили взорвать утром и всеми силами ударить на город.
Словно предвещая грозное сражение, на чистом ясном небе вспыхнули кровавые полосы – занималась заря. Готовые к бою, ни русские, ни казанцы не стреляли – словно затишье перед бурей, повисла тягостная тишина. В стане слышно было лишь пение иереев, которые служили обедню.
