торговых учреждений, рекламных агенств. Больница в которой я работаю здесь не находиться. И дом, который мне предложили для вас — находиться в другом боро — Бруклин, он поспокойнее и не так вас напугает.
— Напугает? — насторожилась женщина и в ответ, сбоку рассмотрела лукавую усмешку Тернера.
— Вероятно, напугает, Ани. Даже я, давно облюбовавший Америку с трудом переношу темп жизни такого боро, как Манхеттен, но он, воистину, неповторим и восхитителен, для тех, кто стремиться сделать головокружительную карьеру, только с годами, тебе хочется большего покоя. И жить, поверьте мне, комфортнее ближе к земле, а не на тридцатом этаже взметнувшегося к небу небоскреба.
— Вы, красочно описываете Америку, Иден, поэтично … и я не хочу жить в небоскребе. Мне вполне подошел бы одна-двухэтажный домик, с садиком.
— Вот такой домик я вам и намерен предложить, только садик там совсем маленький, потому что урбанизация в Северной Америке шествует бешенными темпами, и земля становиться на вес золота, но я нашел вам не плохой домик, я уверен, вам понравиться. Район благополучный, зеленый и в цент добираться будет не сложно. Особняк, который мне предложили, находиться на проспекте Бруклин-Хайтс — самая европейская часть Бруклина.
— А как далеко ваша больница от этого района?
— Вы уже думаете о работе? Больница через четыре квартала. Если на метро, то в часе езды от дома, если вам он понравиться.
Она подумала, что пока она больше ничего не сможет спросить, потому что надо увидеть то, что ей предлагают, а потом все приложиться и, уже через некоторое время, ей стало не до вопросов. Они окунулись в крутящийся водоворот автотранспорта на дорогах и дома, дома, дома, замечательные, стройные, величественные, высокие. Настолько высокие, что, будучи столичным жителем Венгерского королевства, она не думала, что такие бывают. Дух захватывало от этих объемов, окна, окна, мосты, огромное количество автомобилей и вот они въехали на Бруклинский мост, один из старейших мостов Америки, построенный в 1869 году, в длину составляющий более двухсот миль, висячей конструкции, пересекающий пролив Ист-Ривер. Первоначально он носил название моста Нью-Йорка и Бруклина и только в 1915 году за ним закрепилось название — Бруклинского подвесного моста, одного из самых мощных, длинных мостов в мире, в конструкции которого в основном были использованы стальные прутья, а его опорные башни считались самыми высокими сооружениями Северной Америки. Это настолько впечатляло, что, забыв обо всем, Ани чуть не прильнула к стеклу автомобиля и приоткрыла рот, как удивленный ребенок, которому предложили что-то невероятное. По мосту осуществлялось как автомобильное, так и пешеходное движение и разделен он был на три части: две боковые трассы забрали себе транспорт, а центральная часть по середине, находящаяся на возвышении, как бы над первыми двумя, предназначалась для пешеходов и велосипедистов.
Лорд Тернер нарочно выдерживал паузу, дав ей впустить в себя такое великолепие человеческого гения, создавшего этот проект, но положившего в нем ни одну человеческую жизнь, так как при строительстве моста над огромным пространством водной глади, люди подвержены были кессоновой болезнью и умирали. Выехав с моста, автомобиль Идена Тернера стал держаться все больше левой стороны и с максимальной скоростью своего транспорта, они мчались по широким трассам Бруклина, стильного, монументального, своеобразного, непонятного и необъяснимого, потому что современность переплеталась здесь с романтическим стилем средневековья, только как бы более масштабного и окультуренного выросшей за годы цивилизованностью общества, предпочитающего мобильный комфорт, комфорту природному. Здесь дома застраивались с совершенно другим намерением, они были индивидуальны, каждый по-своему, но не кричащим разнообразием, говорящим о безвкусии, а гармонично вписываясь в общий ансамбль, струящийся больше в ширину, а не в высоту и в нем, конечно же неба было больше, чем в боро Манхеттене, хотя его она еще и не увидела, так как следует, для того чтобы почувствовать его атмосферу. Дома не создавали впечатления легковесности и легкомысленности, как у неё в Будапеште, а тяжеловесности, но такой продуманной, очень добротной, где-то элегантной по-своему. Окна большие, двери тяжелые, не высокие ступеньки с перилами и колонны, не отдельно стоящие, а наполовину утопающие в стену, без навесов, для большего поступления солнечного света, открытые и солидные.
Приехав на проспект Бруклин-Хайтс, они словно попали на строительную площадку. Многие дома перестраивались, некоторые достраивались или расширялись. Строгой геометрической пропорцией, дома огораживались с земельными участками заборами и напоминали маленький уютный городишко, с аккуратненькими респектабельными застройками и такими же хозяевами этих особняков, у каждого из которых было не менее двух-пяти слуг африканской национальности в найме. И сильно рассматривать много не пришлось, так как почти в самом начале квартала, автомобиль лорда Тернера-младшего остановился. На широкой калитке с тяжелым узорчатым рисунком кузнечной ковки, что сама по себе уже дорого ценилась, они увидели вывеску, которую лорд Тернер ей перевел «Дом выставлен на продажу»
— А почему хозяева решили его продать, не знаете, лорд Тернер? — поспешила поинтересоваться Ани.
— Разорились. Содержать такой дом им теперь не по карману. 1910 год — Америка сильно пошатнулась в своей финансовой стабильности. Сейчас у очень многих дела пошли не лучшим образом.
Ани даже приостановилась после получения ответа на свой вопрос. — Ой, дорогой Иден, так, а разве же я смогу в чужой стране содержать дом, который их старым хозяевам оказался не по карману? Значит дом требует очень больших затрат! — и в голосе у неё появилось столько сомнений. — Мне бы поскромнее что-нибудь, на первое время хотя бы.
Иден Тернер развернулся прямо к ней и ей показалось, что его руки чуть не поднялись в её сторону к её плечам, чтобы обнять, но он усилием воли подавил в себе это желание.
— Ани, вспомните все, что вам сказал мой отец. Лично я буду помогать вам в любой вашей проблеме, в любом вашем затруднении, наши возможности безграничны.
У Ани упало сердце куда-то вниз, и она почувствовала такое разочарование. Она с такой надеждой сегодня ехала смотреть дом, а теперь еще не видя его вынуждена будет отказаться, потому что, чтобы ей не говорили Тернеры, она уже в том возрасте, чтобы понимать: «Бесплатный сыр бывает только в мышеловке».
И, как бы там ни было, но наши глаза всегда выдают наши мысли, и Иден Тернер хорошо рассмотрел ту мысленную борьбу, которою она вела сама с собой и потому сказал. — Не думайте сразу о плохом. Ани,
