нужны.
– А что, земля понадобилась?
Старик ответил дребезжащим голосом:
– Разве ты не знаешь, что это за земля?
– Я ж варвар, – напомнил Мрак. – Издалека.
– Это Мертвые Земли, – ответил старик пугливым голосом. – Самое проклятое место в Барбуссии и, наверное, на всем белом свете… Здесь поколений десять назад было страшное сражение. Даже не сражение, а битва. Говорят, даже побоище!.. Два родных брата сошлись в исполинской битве за трон! Оба бросили в последний страшный бой свои лучшие силы. От трупов негде было ступить, воины умирали сотнями от тесноты, а ручьи переполнились кровью. Реки покраснели, а потом и вовсе вышли из берегов. Сотни тысяч трупов остались на этом самом месте. Земля пропиталась кровью до самых глубин, даже проникла через свод ада и полилась струями на подземных богов… Мы все время выкапываем кости и черепа, относим на дорогу, там их грузят на телеги. А раньше, говорят, земли было не видно под белыми костями! Так что это… нехорошее место. Но мы, беженцы, не могли рассчитывать на что-то лучше, чем жители Барбуссии… Поселились, выстроили дома, развели огороды… Да все, как видишь, не идет впрок… Все валится, как будто погибшие гневаются, что на их костях такое непотребство… Народ отсюда уходит, бросает все. Тут и днем так же пусто, как сейчас ночью. Больше половины домов дальше стоят брошенные!
Мрак покачал головой. Ликия принесла хлеба, целое блюдо сладкой травы. На самом деле какая там сладкая, но беднота ест все…
Он из вежества отломил хлеба, пожевал, поднялся:
– Ладно, я еще пройдусь. Надо вернуться в город.
Старик сказал слабо:
– Чего ночью искать беды? Переночуй, а утром уже и пойдешь.
Мрак усмехнулся:
– Да я тоже того… Ночной, как и Волдырь.
Старик помрачнел, услышав о Волдыре, Мрак похлопал его по плечу, по спине, ухитрился незаметно опустить ему в карман золотую монету. Старик и девушка еще долго смотрели вслед. Когда Мрак повернул за угол, донесся изумленный вскрик старика, обнаружившего в кармане целое богатство, но впереди уже белеет высокая крепостная стена, за ней деревянная мостовая, улица ремесленников, слышен перестук молотков, щелчки натянутой проволоки, из которой плетут кольчуги, и Мрак повеселел, ощутив жизнь большого города.
Второй день на тцарстве
Еще во сне он ощутил, что голова как будто налита свинцом. С трудом поднял тяжелые веки. Он поспал всего с полчаса, а мог бы и вовсе не спать, отоспался в пещере на неделю вперед, но голова отяжелела от спертого воздуха, пропитанного нечистотами не меньше, чем в той вонючей таверне. И нет разницы, что там смрад от потных тел и вонючих сапог, а здесь – от душистых масел.
Жаба дрыхнет рядом, вид у нее одуревший, пасть распахнула. Наверное, простудилась, нос заложило… Ну, да окна не просто закрыты на ночь, а еще с этой стороны закрыты плотными занавесками, полотенцами!
Морщась, он толчком распахнул окно, скривился. Ворвался не чистый воздух, а затхлый, нечистый, весь не просто пропитанный нечистотами, а будто наполовину из нечистот, сразу стало гадко дышать, а кожа начала покрываться слизью. Хоть какой-то ветер подул бы, унес это вонючее облако. С моря ветер принесет аромат морской соли, с гор – прозрачную свежесть, от которой сразу прояснится в голове.
Второй день, подумал он хмуро. Только вторая ночь во дворце… даже первая по-настоящему, а у него уже голова идет кругом. Нет, он не устал от того, что всю ночь пробегал по городу то в личине волка, то в человечьей: пока волк бегает – человек отсыпается, и наоборот, но этот спертый воздух, отработанный, которым дышала масса народа, в нем гниль, болезни, всякая гадость…
За спиной заскрипело, словно ветер раскачивал сухое дерево. Не оборачиваясь, он знал, что жаба привстала на постели и следит за ним подозрительно: не играет ли он тайком с ее косточкой. Когда он ночью явился и прятал одежду простолюдина, то услышал за спиной шлепанье перепончатых лап по мраморным плитам и, обернувшись, наткнулся на ее подозрительный взгляд.
Чтобы не докучала жутким хрустом, Мрак отобрал кость и забросил в дальний конец спальни на голову роскошной мраморной статуи. Но всякий раз, когда ему приходилось пройти там, жаба, несмотря на лень, поднималась и прыгала следом. Проверяла, не грызет ли тайком ее сокровище.
Ночью она не один час просидела там, на холодном мраморе, неотрывно глядя на мраморную статую, словно любовалась ее совершенством. В неподвижных выпуклых глазах была терпеливая надежда, что вот косточка спрыгнет, и тогда ее можно будет схватить и грызть, грызть, грызть… Нужно только не отводить взгляда, а то она вдруг да улизнет…
Он вернулся к постели, сел. Отмахнулся от шелкового шнура с кисточкой, тот свисает с шелковой крыши прямо перед мордой. Шнур упорно заколыхался, напоминая, что только простолюдины одеваются сами, а знатные особы изволяют позволить слугам одеть, нет, даже облачить себя во что-нибудь ужасно неудобное. Да и то понятно: одежда удобной должна быть у простолюдина, чтоб сподручнее работать, а у знатного человека даже одежда грит о том, что он работать не любит и не умеет, а рожден, значитца, для повелевания и рукойводения.
Знатные сами не одеваются, вспомнил он раздраженно. Куча слуг причесывает, туфли надевает, шнурки да портки завязывают. Ему бы тоже нельзя самому, да хрен с ними, его ж по голове стукнули, у него все поменялось. Вон говорят же, что на звезды не смотрит, дед в нем проснулся. А дед как раз и одевался сам. А кто усомнится, того он отправит к деду, чтобы спросил лично…
Он все-таки дернул за шнур, надо же с чего-то начинать, дверь тут же распахнулась, вошел свежий и подтянутый Аспард, поклонился. Мрак поймал испытующий взгляд начальника дворцовой стражи.
– Здорово, – сказал Мрак и добавил: – Да тот я, тот.
– Что? – не понял Аспард.
– Тот, говорю, – объяснил Мрак, – что метнул дротик на радость Щербатому. Сегодня мне еще не изволится смотреть на звезды. Завтра, может быть, но сегодня… гм… посмотрим пока на землю.
Аспард выдохнул с великим облегчением.
– Хорошо, – сказал он счастливо. – Хорошо бы и послезавтра…
– А че? – удивился Мрак. – Думаешь, за сегодня все не переделаем?
Аспард поклонился, явно не знал, что сказать, промолвил после паузы:
– Ваше Величество, все готово.
– Что?
– Ваше утреннее…
В спальню вошла целая процессия мужчин и женщин. Его быстро одели, но не в пышные тцарские одеяния, а в еще более бесформенное, нелепое, провели через зал к богато украшенной двери, где тоже стражи несут дозор
