понимать, — мрачно ответила Кушина, накинувшись на рис.
— Раньше это было нормой, — глядя в ровный свет обогревателя, отчего в ее глазах словно разгоралось алое зарево, заметила Микото. — Хьюга держатся за прошлое, у них сильны традиции.
— У вас тоже, — жадно проглотив ком риса, даже не почувствовав вкуса, сказала Кушина.
— У нас другое. Если ты про детей здесь, — не согласилась Микото. — Совсем другое. Помнишь Юко Учиха? Первая с Мангекьё Шаринганом после войны Учиха. Многие пытались понять, как получить такие же глаза, но не повторить катастрофы, приведшей к почти полному уничтожению клана, когда остановить его смогла лишь Наори. Знаешь, до Мадары ведь никто даже не думал, что есть еще одна эволюция глаз после третьего томое. Сотни лет истории, но ни одного случая. А с эпохой Какурезато — друг за другом: Мадара, Изуна, Нака, Бару, Наори, Рай. Этому ведь должны быть причины. Фугаку считает, что Орочимару дал Юко подсказку, почему это произошло. Фугаку часто с ней разговаривал перед ее уходом из клана.
— Звучит так, словно ты пытаешься выложить мне большое оправдание того, почему притащила сюда Итачи, — хмыкнув, заметила Кушина.
— Мне не нужно оправдываться. Мы Учиха, и нам нужно как-то учиться жить со своей кровью, что бы там ни думали некоторые, — с улыбкой ответила Микото. — Фугаку считает, что раньше Мангекьё Шаринган не мог быть пробужден, потому что дети не могли испытать чувств, которые приводят к эволюции. Ты же помнишь, я тебе говорила, как совершенствуется наше додзюцу. Нужны сильные эмоции. А Мангекьё нуждается в полном погружении в отчаяние и ненависть. Раньше, когда дети с малых лет видели смерть, она становилась для них нормой, поэтому почти все Учиха имели шаринган с тремя томое, но ни один не владел Мангекьё. Когда родился Мадара, войны уже начали стихать. Он родился тогда, когда у шиноби появилась роскошь иметь детство. Это и привело к появлению Мангекьё. И к войне Учиха против Учиха.
— Так Фугаку хочет, чтобы у его сына точно не было Мангекьё. А ты за ним повторяешь, что ли?
— Он хочет, чтобы дети Учиха желали мира, как никто иной, Кушина. Чтобы они видели, что чужая боль столь же велика, как их собственная. На войне это понять легче всего, не так ли? Вот только она уносит слишком много жизней. Недавно вновь погиб один из нас, он был еще совсем мальчишкой, ты должна его была видеть — это ученик твоего Минато. Я хочу, чтобы мой сын научился всему раньше, чем тот парнишка. Это поможет выжить, — вымученно улыбнувшись, Микото посмотрела на подругу. — Ты ведь не участвовала во второй Великой Войне?
— Нет, — отрицательно качнула головой Узумаки, отложив в сторону опустевший котелок.
— И как началась для тебя эта? — поинтересовалась Учиха. — Ты чувствовала азарт, правда? Жажду отомстить за Узушио? Справедливый гнев? Может, удаль свою показать хотела, чтобы доказать свою пригодность стать Хокаге?
— У меня сейчас нет настроения вспоминать о прошлом, — недовольно буркнула в ответ Кушина.
— Да, конечно. Сейчас, вкусив войны, вспоминать это прошлое уже нет желания, — согласилась Микото. — Я понимаю. Те, кто знаком со смертью, не хотят войны. Именно поэтому эпоха Воюющих Кланов завершилась, и появились какурезато. Объединились мы и Сенджу, Шимура и Сарутоби. Многие жаждали мира. Но он длился недолго. Учитель как-то пошутил, что после Мадары и Хаширамы выросло поколение книжных детей, которые не ведали битв. Такие, как я до своей Великой Войны. И тогда война началась вновь.
— Ну, тут от шиноби-то ведь мало что зависело. У дайме свои планы. Да и Первая мировая же началась при первых Каге. Как-то не складывается.
— Ее можно было остановить, но конфликты уже начались до того, как об этом узнал Первый, — ответила Микото. — Да, дайме имеют свое влияние на шиноби. Но сейчас ведь дайме поменяется. Может, у нас есть шанс.
— Как по мне, все равно это как-то глупо, — мотнув головой, решительно ответила Кушина.
— Может быть, — не стала спорить с ней Микото. — Но пока мы шиноби, нам нужно как-то выживать. Учитель говорил, люди существуют, подчиняясь двум эволюциям: биологической, которая делает более приспособленными наши тела, и социальной, которая делает более совершенными наше сознание. Так что время покажет, если подобное воспитание приживется, и Учиха будут жить впредь, значит, оно верное. А если нет… Ну, тогда мы хотя бы пытались.
— Знаешь, что я тебе скажу, — завернувшись поплотнее в плащ и нахохлившись, произнесла Кушина. — Мне кажется, ты слишком много говоришь, что Учиха должны жить, словно сомневаешься, что будет как-то иначе. Брось это дело!
— Предсказания учителя, — мрачно ответила Микото, отвернувшись от подруги, — имеют свойство сбываться. Ты сама это знаешь.
— Так он что-то говорил про твой клан? А расскажи…
— Нет, — не дала договорить Кушине Микото.
— Почему? — обиделась Узумаки.
— Неохота, — лениво ответила Учиха.
— Ну и вредная ты тогда.
— Как скажешь.
Несколько минут сидели в тишине. На лагерь опускался вечер. Дождь прекратился, на ветру слабо хлопал потяжелевший от влаги полог палатки. Струйки холода задувало и внутрь, но под шерстяным плащом и в лучах обогревателя было тепло. Пахло влажным грунтом, табачным дымом, горячей едой, мылом и медицинскими препаратами. Были слышны редкие голоса и стоны раненых. Все еще было шумно в полевом госпитале. Обычный тревожный вечер после битвы. Они пережили большое сражение, но был все еще риск попасть под очередной удар. Резерв у Конохи есть. Та же Микото и другие, пока не участвовавшие в сражениях шиноби, но численность армии Ивы на этом фронте все еще больше. Камню стоит опасаться лишь Суны. А Лист все еще вынужден держать отряды на востоке и западе. Даже на юге. Особенно после смерти дайме.
Кушина устала. Уже который год она не могла отдохнуть. Она не могла вспомнить, когда бывала дома дольше трех дней подряд. Кажется, в Отогакуре удавалось заглядывать чаще, чем в Коноху. Так жить было сложно, но она должна.
— Как там Охеми? Не писал? — наблюдая, как нахмурившись рассматривает свои цветы Хибакари, спросила Кушина.
— Отправил подарок на день рождения Итачи. Говорит, что все в порядке, — не замедлила с ответом Микото.
— Все? Дайме выбрали?.. Ну, то есть… Кто там сейчас дайме?
