Когда он обхватывает мою грудь, я поворачиваюсь к нему.
— Не надо.
Он снова припадает к моему уху и сминает шёлк, натягивая ткань поверх моих рёбер.
— Ты не можешь сидеть за моим столом, одетая как шлюха, и ожидать, что я буду относиться к тебе как королеве.
— Должна тебе напомнить, что не я выбрала это платье; это сделал твой генерал. Если у тебя с этим какие-то проблемы, тебе стоит обсудить это с ним. А если у вас где-нибудь завалялись лишние доспехи, я буду более чем рада дополнить ими своё платье.
— У меня нет с этим проблем.
Его рука ползёт вниз по моим рёбрам, точно жук, и останавливается на моём бедре. Когда я чувствую, как он начинает приподнимать край моего платья, я сжимаю ткань и возвращаю её на место.
— Подумай о пальцах своего морячка.
Когда я слышу его угрозу, моя кровь закипает.
— Немедленно накорми его солью, иначе я так сильно задеру твоё платье, что…
Продолжая сжимать платье одной рукой, я заношу другую руку над деревянной коробкой. Поднеся соль ко рту Антони, я пристально смотрю в его сверкающие глаза. Я переживаю о том, что ему больно, а затем замечаю, что его взгляд опущен на руку Данте. Когда он сглатывает, я понимаю, что ему больно за меня.
— Высуни язык, полурослик.
Данте больше не тянет за моё платье, но всё ещё крепко его держит.
«Прости», — произношу я одними губами, насыпав соли на язык своего друга.
Пару мгновений спустя, Данте спрашивает:
— Ты всё ещё влюблен в Фэллон Росси?
— Ты накормил его солью, чтобы узнать о его чувствах? — спрашиваю я в бешенстве.
— Отвечай, полурослик.
Данте не сводит голубых глаз с лица Антони, покрытого потом.
Испустив вздох, он говорит:
— Я всегда буду любить Фэллон.
— А что ты думаешь про Лоркана Рибава?
— Я не его поклонник.
— Но при этом ты помогал ему в течение многих лет. Почему?
Антони так крепко сжимает губы, что они превращаются в белую линию на его бледном лице.
— Потому что мне не нравился режим фейри.
— И как выглядит твой идеальный мир?
— Я не…
— Нет уж. Не отклоняйся от темы.
— В моём идеальном мире не правят ни фейри, ни вороны.
— И кто им правит? Ты ведь не мечтаешь о том, чтобы надеть корону? Или мечтаешь?
— Я считаю, что миром должна править группа специально обученных людей.
— И ты будешь среди них?
— Да.
— А кого ещё ты выберешь? Сестёр Амари? Единственного кузена, оставшегося в живых? Напомни, как его зовут? Мэдден?
— Маттиа.
Данте медленно качает головой.
— А ты бы выбрал Фэллон?
Антони опускает глаза на соль на столе, и хотя он отвечает Данте шепотом, я не пропускаю его ответ:
— Нет.
И хотя этот допрос по поводу нового режима не имеет никакого смысла, я чувствую себя слегка обиженной.
— Почему нет? Разве ты не считаешь её умной?
Челюсть Антони вздрагивает.
— Полурослик, я задал тебе вопрос.
Он всё ещё не отвечает.
Данте кивает Юстусу, который достаёт меч из ножен и делает шаг в сторону Антони.
Наконец, Антони рычит:
— Мой выбор никак не связан с её интеллектом.
— А с чем он связан?
— С её преданностью.
— Как я понимаю, Рибаву.
Антони прищуривается и смотрит на стеклянную поверхность стола.
— Да.
— Я знаю, что ты желаешь мне смерти, а что насчёт Короля воронов?
Моя грудная клетка сжимается вокруг лёгких, не давая мне дышать, а в ушах слышится глухое жужжание.
— Разве ты не хочешь, чтобы Лоркан Рибав исчез, Греко?
Губы Антони так сильно напряжены, что его раны снова вскрываются и из них начинает идти кровь, отчего уголки его губ кажутся ещё более опущенными.
— Позволь мне перефразировать мой вопрос: ты хочешь, чтобы Лоркан Рибав, всемогущий король неба, умер?
Антони опускает веки и выдает признание, которое заставляет главную мышцу в моей груди сжаться.
— Да.
— Значит, наши цели совпадают. И тогда вопрос состоит в том, кому ты желаешь смерти больше, ему или мне?
Антони сглатывает, пытаясь совладать с воздействием сыворотки правды.
— Ему.
Данте отклоняется на стуле и потирает губы.
— Что думаешь Юстус? Мы могли бы его использовать?
— Мы могли бы оценить его ценность для нас, отправив наверх с обсидиановым мечом.
— НЕТ!
Что за на хрен, Юстус?
— Так он только выдаст наше местоположение, а его самого убьют.
Данте зажимает мне рот ладонью.
— Разве я разрешал тебе вклиниваться?
Мгновение спустя, он опускает ладонь и взмахивает рукой.
— Уведите его. Пока я с ним закончил.
Като подходит к стулу Антони и выдвигает его.
— Нужно ли нам увести также Фэллон?
— Нет. С ней я ещё не закончил.
Когда пальцы Данте снова прижимаются к моей ляжке и начинают задирать ткань, я напрягаюсь.
Юстус, должно быть, почувствовал, что я в миге от того, чтобы схватить деревянную коробку и размозжить череп Данте, потому что хлопает в ладоши и говорит:
— Все за дверь.
Я начинаю дрожать, но не от стресса, как, наверное, предполагает Данте, а от адреналина.
Вот он.
Момент истины, когда я покончу с этим жестоким правителем.
— Если ты её обесчестишь, Регио… — Антони вырывает свою руку у Като.
— Ты меня убьешь? Ты это уже говорил. Я буду иметь это в виду.
Данте задирает моё платье ещё выше.
Я думаю о Лоре, о том, как он будет разгневан, и мысли об этом помогают мне собраться.
— Позволь мне кое-что прояснить, Антони. Если ты и выйдешь из этой войны живым, Фэллон никогда не будет твоей.
Всё тело Антони сотрясается.
— Ты думаешь, что она станет твоей, если ты её изнасилуешь?
— Мне не пришлось прибегать к изнасилованию в первый раз, когда она раздвинула для меня ноги.
Данте наклоняет голову набок, и его длинные косички рассыпаются по плечу.
Мои мышцы так напряжены, что отвращение, которое я испытываю при мысли о том, как я потеряла девственность, даже не заставляет меня содрогнуться.
Я чувствую, как Антони взглядом просит меня взглянуть на него, но я не поднимаю глаз. Я смотрю только на руку, которая ласкает моё бедро без моего, мать его, согласия.
Антони становится очень тихим. Он, должно быть, решил, что я лягу на кровать и позволю Данте совершить со мной любое непотребство. Вероятно, он думает, что я всё ещё испытываю симпатию к Королю фейри.
— Фэллон? — произносит Антони так хрипло, словно лианы врезались в его кадык.
Данте приподнимает шёлковую ткань ещё на дюйм.
— Чёрт бы вас побрал, уведите его отсюда.
Я всё еще не реагирую. Я не буду никак реагировать, пока не доберусь до его кровати.
Я распрямляю плечи и уже собираюсь предложить ему направиться в её сторону, когда Данте говорит:
— Юстус, останься. И запри дверь.
Я так резко поднимаю на него взгляд, что мои позвонки щёлкают.
Юстус закрывает дверь, но не смотрит в мои глаза, полные паники. Он само воплощение спокойствия, тогда как мой пульс перестал биться ровно. Я говорю себе, что пока рано делать какие-то выводы. Может быть, Данте просто хочет посоветоваться со своим генералом наедине?
— У вас что-то на уме, Ваше Величество?
— Много чего, Росси.
— Может быть, мне выйти, чтобы вы могли поговорить наедине?
Я ненавижу то, каким писклявым сделался мой голос.
— Нет.
Он проводит рукой по моим волосам, и я напрягаюсь от этого прикосновения, но решаю попридержать свою злобу и превратить отвращение в оружие, которое окажет мне куда большую услугу, чем импульсивное поведение.
— Накорми меня солью, Фэл.
Пульс начинает стучать у меня в ушах.
— Ты же невосприимчив к соли.
— Должен быть невосприимчив, но каким-то чудесным образом, я излечился.
Он протягивает руку, но не для того, чтобы провести ей по моим волосам. Растопырив пальцы, он говорит:
— Соль.
Я беру щепотку из коробки и подношу к его рту, а затем морщу лицо, когда он слизывает хлопья с моих пальцев.
