И так изо дня в день. Утро – тренировка с Учителем, завтрак, полчаса-час свободного времени, которое я проводила в зверинце или в леваде – одну за ворота замка меня не выпускали под страхом смерти. Не моей, само собой, и стража следила в оба глаза. Потом снова тренировка – иногда на полосе препятствий, часто, почти всегда, эта проклятая статика. «Однажды ты почувствуешь живой комок перед ладонями. Упругий и теплый. И тогда станет легче», – было написано в одной из книг об искусниках. Чем дольше я тренировалась, тем больше мне казалось, что все это выдумки.
Уголек, потешно скалясь на служанок, гордо шествовала впереди. Дурные они, эти островитянки. И трусливые – вон как шарахаются.
– Хей, – окликнула я одну из них, худую девчонку чуть старше меня. Времена, когда я всех горничных знала по именам и даже помогала им, давно прошли. – У меня на рубашке рукав порвался, – показала я прореху в полотне. Чужеземное слово «кимоно» мне не нравилось, веяло от него Рохом, и я упорно звала верх тренировочного костюма рубашкой. – Зашьешь, и скажи прачкам, чтоб к утру костюм был сухим. И заодно спроси портниху, когда будет готов второй.
– Да, госпожа, – пролепетала она, не поднимая глаз.
До обеда с Тимом у меня было полчаса, чтобы помыться. Перешагнув через пропитавшийся потом костюм, я голышом пошлепала в ванную. Жарко…
Такая погода была не редкостью в наших местах, и за ней следовали жуткие грозы с молниями, оплавляющими верхушки гор. Последний дождь был месяц назад, и теперь долина изнывала от духоты в ожидании бури.
Служанка подобрала рубашку, штаны, белье.
– Я могу идти? – спросила она, заворожено глядя на пантеру, развалившуюся на прохладных плитах пола.
– Угу, – не поворачиваясь, ответила я, набирая себе ванну. – Нет, подожди! Туфли тоже почисти!
– Да, госпожа.
Я со стоном наслаждения опустилась в прохладную воду. Помню, лежала и вспоминала симптомы теплового удара, соображая, можно ли объяснить им сменяющие друг друга приступы жара и озноба, ломящую поясницу и ноющий живот.
– Плохо мне, – проныла я Угольку.
Пантера сочувствующе заворчала, оперлась лапами о бортик ванны. Заинтересованно принюхалась к воде.
– Не смей, – спихнула я ее. – После залезешь.
Я несколько раз окунулась с головой, промывая слипшиеся от пота волосы. Покряхтывая, как старуха, и хватаясь за поясницу, вылезла из воды. Может, продуло? Подстыла?
Промокнув волосы полотенцем, пошла на свою половину покоев – Тим по-прежнему держал меня под боком. Переоделась в чистые бриджи и блузу с прорезями на рукавах, провела расческой по волосам и заодно взбила кудряшки Катрине – фарфоровой кукле в половину моего роста, подаренной графом на одиннадцатилетие. Помню, как удивилась, когда Йарра кивком указал на коробку, перевязанную розовым бантом.
– Это мне?
– У тебя ведь сегодня день рождения? – вопросом на вопрос ответил граф.
Закивав, я стянула ленту – терпения, чтобы развязать узлы, не хватило. Внутри, обложенная со всех сторон ватой, лежала кукла в ярко-изумрудном платье. Большая, фарфоровая, с золотисто-рыжими кудряшками, уложенными в высокую прическу. Красавица.
Ахнув, я выхватила куклу из коробки. Держала ее на вытянутых руках, рассматривала, боясь испортить наряд или растрепать прическу. У нее сгибались руки в локтях и ноги в коленях, алел румянец на фарфоровых щечках, а с пояса свисали зеркальце, расческа и веер.
– Спасибо, господин!
Куклой я любовалась, восхищалась, иногда усаживала рядом, но никогда не играла. Не умела. Да и какие могут быть дочки-матери с этой красавицей? Мять ей платье, укладывая под одеяло? Пачкать личико, поднося к губам чашку чиара? Вынести во двор замка и поставить ножки в серебряных туфельках в пыль? Катрина жила на трюмо, кокетливо поглядывая на меня из-за раскрытого веера.
Тимар же весь вечер проходил сычом, хотя его подарок, берет с пером цапли, я натянула сразу. А на следующий день пристал с расспросами – как далеко ускакала кобыла с графом в ту памятную ночь нападения мантикоры.
– А тебе не приходило в голову, что господин просто поблагодарил меня за спасение?
– Граф? Благодарит? Ха-ха.
– Тимар, честное слово, я не задела Ворону флером.
– Только Ворону?
– Дурак!
И все же братец умудрился заразить меня сомнениями. Я долго приглядывалась к Йарре, опасаясь поползновений с его стороны, но граф разговаривал со мной только в кабинете, проверяя, чему я научилась. И то до выздоровления. А потом он уехал – дел на верфях накопилось немерено. Заглядывал изредка, проверял отчеты, уделял мне, мимоходом, аж десять минут – и снова исчезал.
Единственный раз, когда Йарра проявил заботу, даже вспоминать не хотелось.
В прошлом году я отравилась незрелой алычой. Видела, как едят ее солдатские пащенки, и тоже решила попробовать. Кисло-сладкая, с брызгающейся горьким соком костью, она показалась вкусной, и я сжевала сразу несколько горстей.
Два часа спустя Тим нашел меня в уборной, где я ревела от рези в животе.
– Что ты ела? Что пила?
От ответа меня избавил очередной приступ рвоты. Я вцепилась в раковину, извергая содержимое желудка и мысленно проклиная алычу, солдатских бастардов и себя за собственную дурость.
Признаваться было стыдно – ведь Тимар не раз предупреждал меня, что фрукты надо мыть, руки тоже, а незнакомые штуки так вообще обходить стороной, а не тянуть в рот. В конце концов я отовралась – мол, не знаю, и точка. Может, рыба несвежая. Или яйцо в омлете. Тим покачал головой и оставил меня наедине с раковиной и целым жбаном воды с крупинками марганца. К вечеру полегчало, а гарнизонный лекарь, ощупав мой живот и осмотрев язык, признал меня здоровой, но велел сразу звать его, если снова начнется рвота. Слабо кивнув, я вытянулась под одеялом, прижимая ко лбу смоченную в уксусе тряпку. Задремала. И аж подскочила на кровати, когда дверь распахнулась от сильного удара.
– Тимар?
Темная фигура в полумраке казалась огромной. Широкие плечи, высокий остроконечный капюшон плаща, запахи соли и йода, перебивающие пчелиный воск свечей.
– Тим?.. Ти-и-им! – заорала я не своим голосом, и, выпутавшись из-под одеял, спряталась под кроватью.
Хорошо, что она широкая, так просто меня из-под нее не вытащить.
– Тима-а-ар!
Мне показалось или пришелец вздохнул?
Огромные сапоги, оставляя мокрые следы, протопали к столу, раздался плеск воды, какое-то шипение – будто сода в уксусе.
Я уже всерьез подумывала отпустить флер. Нож для фруктов тупой, но если ткнуть им в глаз или в вену на шее…
– Лира, вылезай, – раздался неожиданно знакомый голос. Сначала я даже подумала, что ослышалась.
Сапоги остановились у самой постели, а потом граф опустился на корточки.
– Вылезай-вылезай.
Я выбралась из-под кровати, широко раскрытыми глазами глядя на Йарру. Откуда он взялся?
– Пей, – протянул он мне стакан с мерцающей зеленой жидкостью.
– Что это? – недоверчиво принюхалась я.
– Лекарство. Тимар сказал, что ты отравилась. Пей.
Я залпом проглотила… отвар? Настой? Противоядие? Гадость какая…
– Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, спасибо, – села на коленки я. – Меня господин Майур осмотрел, сказал, что все в порядке.
– Ты знаешь, от чего могла заболеть?
– Нет, господин… А почему вы мокрый?
– Рассветный штормит.
Граф поднялся, с хрустом потянулся.
– Выздоравливай, – скупо улыбнулся он и раздавил амулет переноса.
Я прикрыла распахнутую дверь, шикнула на набежавших на крики служанок, затерла мокрые следы на полу. Зевающий Тим, через полчаса поднявшийся в покои, ни полсловом не обмолвился о графе, лишь справился о самочувствии. Получается, он не знает, что Йарра был в замке?..
Поколебавшись, я не стала просвещать брата о визите графа, а то опять начнет расспрашивать, где была Ворона с его сиятельством во время выплеска флера. Перестраховщик и паникер.
Чувствовала я себя, к слову, отлично. Тошнота и слабость прошли, живот успокоился.
Следующим утром у нас сменился повар, а еще через неделю я настороженно рассматривала коробку с маленькими, размером с рисовое зерно, пилюлями.
– Это что?
– Это граф тебе прислал. Яд буристы в микродозах.
Я едва не села мимо кресла.
– Че-го?!
Тимар постукивал по столу рукояткой ножа для бумаги. Бледный, руки чуть подрагивают, уголок нижней губы закушен. На меня не смотрит.
– Того.
– Он меня отравить решил? – испуганно прошептала я. Как-то не вязался его прыжок за несколько сотен лиг, чтобы принести мне лекарство… с этим.
Буриста – мелкая ядовитая ящерка, обитающая в магических аномалиях Оазисов. Очень мелкая и очень ядовитая. Двух капель ее слюны достаточно, чтобы отравить тяжеловоза.
