Первой препоной была насыпь в два моих роста, а за ней ров с зацветшей водой, через который нужно прыгать. Или форсировать, если не долетишь до другого края. Причем дно и стенки скользкие, глиняные, так просто наверх не выбраться. А песчинки в часах сыпятся… Не будешь справляться – переведут в училище регулярной армии. Там и препятствия проще, и смертники всегда нужны.
Справлялся примерно один из тридцати.
Сразу за рвом – четыре ряда частокола, каждый выше предыдущего. Последний еще и острыми шипами сверху украшен. Потом тесный тоннель – я как-то сунулась в него, проползла локтей тридцать и поняла, что задыхаюсь. А до конца было еще далеко… Гладкое бревно-стойка, на которое нужно взобраться, хлипкий дощатый мостик в две стопы шириной на высоте второго этажа, канат, чтобы спуститься всего на четыре локтя, а потом – прыгай. И снова ползи, пригибаясь под колючей проволокой, беги по кочкам; короткий отрезок по прямой, еще насыпь и канат надо рвом – нужно пересечь его, перебирая руками. И вот он, казалось бы, финиш, но на тебя летят мешки с песком, которые ты можешь либо отбить палкой, либо попытаться увернуться.
Ах, да. Палка. Я забыла сказать, что все это время с вами древко копья весом чуть ли не в стоун.
Из десятки, проходившей полосу, за отведенное время до финиша не дошел никто. И вообще ни один до финиша не добрался.
Старый сержант, обматерив парней, отправил их к лекарю. Могу поспорить, не раньше, чем через месяц, все они окажутся либо на окраинах Леса, либо на прибрежных островах Рассветного океана – там одно за другим вспыхивали восстания. Неудивительно, если в гарнизонах такие увальни.
Я облизнула сухие, покрывшиеся корочками губы. С завистью посмотрела на сержанта, с хлюпаньем опустошавшего фляжку. На зубах хрустел песок.
Полосу прошла вторая десятка, третья, пятая. Вкусно запахло жарким из солдатской столовой. Про меня забыли, что ли? Хорошо хоть солнце повернулось и больше не выжигает глаза.
Из-за казарм вышел оруженосец, воровато огляделся по сторонам, и, помявшись, подошел ближе. Тот самый полукровка, говорящий на языке Роха.
– Госпожа, я подумал…
Я красноречиво подняла бровь. Думать умеешь?
– Может, вы хотите пить?
Язвительное выражение моментально сползло с лица. Рефлекторно дернув кадыком, я кивнула.
Мальчишка засуетился, отвинчивая крышку фляги.
– Я не знал, какой чиар вы любите, с медом или без, и налил земляничной воды.
То есть он еще и кухню ограбил. Не припомню, чтобы оруженосцам землянику давали.
– Я фляжку мыл, честное слово…
Угукнув, я жадно присосалась к горлышку. О боги, это блаженство! Оруженосец придерживал дно, помогая мне пить. Капли воды сбегали по губам, по шее, мочили воротник рубашки, но Светлые, как же вкусно!
– Меня Алан зовут, – шаркнул оруженосец. – Просто Алан, – помедлив, добавил он.
Непризнанный бастард, значит. Бывает.
– Трудно, наверное, целый день вот так, без движения?
– Мне нельзя разговаривать, – прошелестела я.
– Простите… – Алан покраснел. – Извините, я не знал.
– Спасибо за воду.
Сидеть стало гораздо веселее. А увидев Алана с букетиком ромашек, я едва сдержала смех. Забавный он. Высокий, костистый, как килька. Волосы темно-русые, с белесыми прядями, острижены у плеч, глаза иссиня-зеленые. Кем бы ни был его отец, у него сильная кровь. Одежда потрепанная, видно, что с чужого плеча, но аккуратно заштопанная и чистая.
Алан положил цветы передо мной, поклонился, не поднимая глаз, и независимо удалился. Скрылся за углом и побежал – я услышала топот. И все-таки захихикала.
Зато потом стало не до смеха – когда пришел Тим, решив, что ночью мне во дворе делать нечего. Ноги не просто затекли – одеревенели, и, вскрикнув, я повисла на брате. Крякнув, Тим подхватил меня под мышки, снова посадил и принялся растирать лодыжки, стопы.
– Сейчас пройдет, потерпи. Лучше?
– Да…
– Старушка древняя моя, – сверкнул зубами брат, когда я, держась за поясницу, похромала за ним.
– Да ну тебя…
Про оставленные на плацу ромашки я вспомнила утром, когда меня растолкал Тим и, помахивая найденным у дверей букетом еще влажных от росы цветов, потребовал объяснений.
Глава 25
Замок спал.
Обезлюдевшие коридоры заливал мертвенный лунный свет, по стенам скользила причудливая вязь облачных теней. Тихо поскрипывают половицы, гуляют сквозняки, кто-то скребется в стене – не то мышь, не то замурованный когда-то скелет. Половина третьего, час шабашей, шильд, призраков.
Я тихо кралась вдоль стены, пробираясь в библиотеку. Ухнула сова где-то под крышей, за окном заплясали летучие мыши. Этажом ниже раздавались удары. Бом-м… Бом-м… Дребезжание, будто кто-то выбил дробь по щиту, лязг и скрежет металла о металл. Перегнувшись через лестничные перила, я разглядела отблески фиолетового сияния – никак, Старый Хозяин буянит. Его я не боялась, но и привлекать внимание призрака не хотелось. Он хоть и безобидный, но привяжется – не избавишься, будет таскаться за мной до самого рассвета. Прости-прощай, конспирация.
Дождавшись, пока фиолетовое мерцание исчезнет в темноте, я оседлала перила и съехала вниз, минуя опасное место. Это гораздо быстрее, чем спускаться на сорок ступеней. Камни пола неприятно холодили босые ноги, и я, поднявшись на цыпочки, ускорила шаг, почти побежала, время от времени замирая и прислушиваясь – вдруг у кого-то бессонница.
Ночью библиотека выглядела как пристанище некроманта. Портьеры наглухо закрывают окна, и передвигаться можно только на ощупь. Так же ощупью я нашла подсвечник и заменила одну из свечей принесенным огарком. Когда буду уходить, заберу его с собой.
Важные документы Тимар хранил в потайном ящике стола. Чтобы узнать и запомнить комбинацию, открывающую его, мне потребовался не один день, а чтобы научиться отпирать – не одна ночь. Письма графа были разложены в хронологическом порядке, нужное мне – в середине пачки. Убирая верхние бумаги, я подумала, что будет, когда подшивка перестанет помещаться в столе. Неужели ее уничтожат? Вместе с печатью вызова?
Я потерла левый нижний угол письма, чувствуя, как руку начинает покалывать.
– Здравствуйте, ваше сиятельство, – прокашлялась я. – Простите, если разбудила…
Йарра не ответил, хотя лист стал теплым, сигнализируя, что связь налажена.
– Вы спите, да? Хотя, если вы на островах, то там уже утро… В любом случае извините, если помешала. Вы разрешили звать вас в случае надобности, и вот… – запинаясь, я пыталась подобрать слова. Дура, надо было написать хотя бы. – Понимаете, у меня ничего не выходит с Рохом. Я могу ловить момент равновесия во всаднике, но Учитель все равно недоволен. Едва начинает получаться, как он останавливает меня и требует видеть воду, уйти к точке покоя, а я не могу. Не понимаю, как. Вообще не понимаю, что это значит, чего он добивается. Я перерыла всю библиотеку, но в ней почти ничего нет об искусниках. Вот…
Я вздохнула, и боль в рассеченной коже спины заставила поморщиться. Сегодня Рох впервые ударил меня так, что брызнула кровь.
– Может, мне не нужны Искусства? Я хорошо стреляю из арбалета, умею метать ножи.
Я замолчала. Вдруг дождусь ответа?
– Спокойной ночи, ваше сиятельство. Или доброго утра. Ситора.
«Ситора» означало конец разговора, и печать связи похолодела.
Утро началось как обычно: шаги служанок в коридорах, возня Тимара – любящий поспать не меньше меня, по утрам он двигался как зомби, жесткие усы Уголька, уколовшие нос.
– Подъем, соня!
– Угу…
Один глаз я разлепила, второй все еще спал. Уголек боднула меня лобастой мордой, извернувшись, потерлась макушкой о шею. Я рассеянно почесала ей уши, нащупывая босой ногой тряпичные туфли. Пантера разлеглась на кровати, положив брылы на подушку и щуря хамелеонистые глаза – то янтарные, то зеленоватые.
– Здесь останешься? Ну ладно… Но не вздумай снова подушку рвать, поняла?
Фыркнув, пантера отвернулась к стене. Только кровать прогнулась.
– Ты одета? – стукнул по ширме Тимар. С недавних пор он стал жутко щепетилен в этом вопросе.
Я завернулась в простынью.
– Заходи!
Тим по-кошачьи выглянул из-за перегородки, прогнулся в талии так, что кончик косы мазнул по полу.
– Это тебе, – полетели в меня ромашки и бумажный пакет с ягодами. – От тайного поклонника.
Хотя какой он тайный – об Алане каждая собака знала. Даже кухарки посмеивались, когда он приходил на высокую кухню, предлагая помощь. Ну там котел передвинуть или воды наносить, будто поварят не хватает. В награду брал пригоршню земляники, которую я неизменно находила у двери или на любимом подоконнике в библиотеке.
Вообще-то, ягоды я могла получить в любой момент, да и, честно говоря, вишня мне нравилась гораздо больше. Но отказаться от подарков язык не поворачивался – слишком уж напоминал мне Алан одну пятилетнюю девочку, натирающую мастикой деревянные полы часовни ради свечных огарков.
