Тем временем воры сидят, ждут. Проходит час, никого нет. Два часа. Все тихо.
Сержант снова вызывает своих по радио, но те в эфир не выходят.
Проходит три часа. Четыре. Милиция не едет. Пять часов – скоро утро, люди придут. Воры решают, что сигнализация не сработала, и вылезают из своих убежищ. Но с пустыми руками уходить глупо. Быстро кидают в рюкзаки, что под руку подвернулось, открывают дверь и выходят.
Уже под утро, перед самым концом смены Максим решил все-таки сходить на склад. Будить старшину он не стал, но на всякий случай нацарапал записку о своих планах. Через час вернулся наряд. Бойцы растолкали десантника, который, прочитав записку, тут же отправил их на помощь сержанту.
На земле возле входа на склад виднелись следы борьбы. Под ноги попался сломанный козырек милицейской фуражки. Изнутри раздавались странные голоса и крики. Милиционеры достали оружие. Водитель включил дальний свет. Один из бойцов ногой распахнул дверь, второй прыгнул в проход, сжимая пистолет двумя руками.
Связанные бельевой веревкой злоумышленники сидели на полу спинами друг к другу и воплями пытались заглушить голос вышагивающего вокруг них сержанта. Максим, с книгой в одной руке и стальной фомкой в другой, громко выкрикивал что-то невразумительное. Свежие синяки на лицах задержанных подтверждали, что ему удалось найти веские аргументы, дабы воры изменили свои планы на будущее.
Около часа назад сержант присел на стул. Схватка закончилась, оставалось ждать подмоги. На смену возбуждению пришла тупая боль в ушибленном колене, голова гудела, выросшая шишка еще пульсировала. Новую фуражку сломали, гады! Ладно, важнее, что голова выдержала. Хорошо, что он успел пригнуться, и удар железякой прошел вскользь. Навалилась усталость, и незаметно для себя он заснул.
Открыв глаза, он заметил активные попытки задержанных освободиться от пут, вскочил на ноги и быстро успокоил их. Не хотелось думать, что произошло, если б он проспал еще пару минут. Надо было себя чем-то занять. Он огляделся, заглянул в каморку кладовщика. Среди одинаковых желтоватых накладных мелькнул переплет какой-то потрепанной книжки с оторванной обложкой. Раскрыв книгу, он начал читать.
– Над седой равниной моря… – В памяти всплыли уроки литературы и ненавистный Максим Горький.
– …гордо реет буревестник… – взревел сержант, чтобы окончательно прогнать сон.
– …черной молнии подобный… – Декламируя, сержант угрожающе размахивал гвоздодером-фомкой, стерев при этом отпечатки пальцев злоумышленников с орудия преступления.
– …им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни… – Казавшаяся когда-то бесконечно длинной «Песнь о Буревестнике» быстро закончилась, и Максим начал сначала. На шестнадцатом прочтении задержанные начали постанывать.
Когда стаи туч запылали над бездной моря в двадцать восьмой раз, неблагодарные слушатели уже рыдали.
Через два месяца Максима вызвали в прокуратуру. Пожилой вежливый прокурор посетовал, что при задержании и на допросах было допущено множество процессуальных нарушений, что подозреваемые пошли в отказ, и теперь шансов посадить их практически нет. Но это было еще не все. Они под диктовку адвоката написали почти одинаковые заявления, в которых сообщили, что Максим, используя изощренным и противоестественным образом книгу писателя Горького, применял к ним пытки.
– Прежде чем начать проверку, я решил поговорить с вами неофициально, – добавил прокурор. – Просто расскажите, что там произошло на самом деле.
– Если я расскажу, вы мне не поверите и захотите проверить, – ответил сержант. – Давайте я сразу все покажу на ком-нибудь из них.
– Не в моих правилах идти на поводу у сержанта, – сказал прокурор. – Но вы меня заинтриговали.
Через неделю Максим снова входил в здание прокуратуры. В сидящем на стуле посередине кабинета молодом человеке он узнал одного из своих противников.
Прокурор с удивлением наблюдал, как в глазах самоуверенного юнца появилось явное недовольство, а затем, когда сержант достал из кармана небольшую книжку с оторванной обложкой, то уже и неподдельный страх.
Он кивнул головой Максиму, и сержант начал медленно, с выражением читать, держа раскрытую книгу перед собой, но глядя не в нее, а в глаза подозреваемому. В углу кабинета застрекотала пишущая машинка секретаря.
– Глупый пингвин робко прячет…
Три прочтения парень держался, но потом страх сменился ужасом и его губы задрожали.
– …тело жирное в утесах… – продолжал сержант.
Прокурор пока не видел ничего незаконного в его действиях.
– Чайки стонут перед бурей… – декламировал Максим, разведя руки в стороны и напоминая пикирующий самолет.
В этот момент к самому окну кабинета подлетела большая белая чайка, обычная для Питера городская птица. Взмахнув крыльями, она пронзительно закричала и ринулась куда-то вниз.
Тут нервы подозреваемого не выдержали.
– Замолчи! Хватит! Не надо больше!
Прокурор жестом остановил вошедшего в штопор Максима.
– Разве дверь склада была не заперта? – в наступившей тишине спросил прокурор сползающего со стула парня.
Тот открыл рот, но на полуслове остановился и взял себя в руки. Прокурор снова кивнул.
– …и на дно его готовы спрятать ужас свой пред бурей! – громогласно объявил сержант.
– Заперта! Мы через форточку! Хватит!
– Где вы спрятались? – быстро спросил прокурор.
Максим сделал паузу.
– В ящике!
– Кто с тобой был?
Парень молчал.
– Вы оказывали сопротивление сержанту?
– Нет…
Щуплый прокурор, нахмурив косматые брови, грозно оглядел кабинет, поднялся, широко взмахнул руками и будто стал вдвое выше ростом.
– Точно огненные змеи, вьются! – Хорошо поставленный голос привыкшего к большим помещениям прокурора загрохотал так, что задрожали стекла.
– Да! Я ударил его фомкой!
– Кто с тобой был? Жирный пингвин? – предположил прокурор.
– Нет, Костлявый!
– Кто? Фамилия!
– Енотов. Костя.
– Прочтите и подпишите протокол.
– Можно, я не буду читать?
– Можно, – сжалился прокурор.
Подозреваемого увели.
– Да-а-а! Синим пламенем пылают стаи туч над бездной моря! – задумчиво произнес прокурор, когда в кабинете остался только он и сержант.
Максим был очень доволен собой.
– Вы, наверное, очень внимательно читали «Заводной апельсин», – сказал прокурор.
– Не читал, – со стыдом признался сержант.
– А фильм?
– Смотрел, но давно, – соврал он.
В отделении Максиму дали кличку Горький.
А старшина молча подошел и пожал ему руку.
Роботы
После рассказа Максима Гид решил рассказать о своей первой работе.
Закончив университет, он с удивлением обнаружил, что почти все организации, в которые можно было устроиться на работу, были секретными, режимными или вовсе воинскими частями. Все эти варианты лишали его шанса осуществить свою давнюю мечту: поехать в Антарктиду.
Пообщавшись со знакомыми, Гид остановил свой выбор на КБ, размещающемся в легендарной Робобашне. Это возвышающееся над Сосновкой, нацеленное в небо, футуристич-ное сооружение, казалось, ждало посланцев с Альфы Центавра или, как минимум, пыталось разглядеть заблудившийся среди кратеров Луноход.
Университетский куратор неоднократно предупреждал студентов, что самим ходить по НИИ, КБ и их производным бесполезно, вредно для будущей карьеры, и даже опасно, примут, мол, еще за империалистических шпионов! А главное, через отдел кадров на хорошую работу не устроишься. Нужны были знакомые.
В Робобашне работал Келдыш. Нет, не известный советский академик, а знакомый Гида, год назад окончивший Политех и еще студентом получивший это прозвище.
– Боюсь, моего прозвища недостаточно, чтобы повлиять на кадровую политику КБ, – сказал Келдыш. – Ищи кого-нибудь, кто знаком с нашим начальником отдела. Его фамилия – Шепотов. Или сам с ним поговори.
Келдыш дал Гиду номер телефона своего отдела. Оставалась сущая мелочь – найти человека, который мог бы убедить этого начальника, что он должен взять Гида на работу. Где найти такого человека, Гид понятия не имел, что при случае и сказал другому своему знакомому, студенту театрального института. Знакомый ответил, что не понимает, в чем проблема Гида. Из ближайшей телефонной будки он набрал номер, который дал Келдыш, и попросил начальника отдела.
– Алло, – ответили на другом конце провода.
– Шепотов? Приветствую! Завьялов говорит. Из министерства, – не спеша, уверенно сказал будущий актер, действительно носивший фамилию Завьялов. При этом он так мастерски подделывал голос пожилого серьезного человека, что Гид посмотрел на него с большим уважением.
