Но не может же он вечно запугивать своих дочерей и командовать ими?
Маргарет не находила себе места. Она встала, начала передвигаться по вагону, лишь бы чем-то себя занять. Другие будущие пассажиры «Клипера», как и она сама, пребывали в том же двойственном настроении – возбуждения и страха. Когда садились в поезд на вокзале Ватерлоо, кругом слышались возбужденные голоса и смех. Там же, на вокзале, когда они регистрировали багаж, поднялась суматоха вокруг пароходного сундука матери, который во много раз превышал разрешенный вес, но мать решительно отмела все возражения служащих «Пан-Американ», и сундук в конце концов приняли. Молодой человек в форме взял их билеты и посадил в специальный вагон. Когда поезд миновал окраины Лондона, все более или менее успокоились, словно каждый про себя прощался со страной, которую, может быть, не доведется больше увидеть.
Среди пассажиров оказалась знаменитая американская кинозвезда, чем отчасти можно было объяснить всеобщее волнение. Звали ее Лулу Белл. Перси устроился с ней рядом и беседовал с Белл так, словно знал ее всю жизнь. Маргарет тоже хотелось поговорить со звездой, но у нее не хватало духа просто так подойти и вступить в разговор. Перси был куда смелее.
Во плоти Лулу Белл выглядела гораздо старше, чем на экране. Маргарет решила, что ей основательно за тридцать, хотя она до сих пор играет дебютанток и невест. Все равно очень хорошенькая. Маленькая, живая, она чем-то напоминала птичку – ласточку или воробья.
Маргарет ей улыбнулась.
– Ваш брат отменно меня развлекает, – сказала Лулу.
– Надеюсь, он не слишком назойлив? – осведомилась Маргарет.
– Что вы, он рассказывает мне про вашу бабушку Рашель Фишбейн. – Голос Лулу сделался торжественно-серьезным, словно речь шла о каком-то героическом персонаже. – Она, должно быть, была необыкновенной женщиной.
Маргарет смешалась. Перси ведет себя глупо, рассказывая незнакомым людям свои небылицы. Что он наговорил этой даме? Она загадочно улыбнулась, чтобы скрыть волнение, – этому трюку Маргарет научилась у матери.
Перси всегда был зловредным, а в последнее время еще и осмелел. Он становился выше ростом, голос его мужал, а его розыгрыши едва удерживались на грани приличия. Он все еще побаивался отца и шел против родительского авторитета, только если Маргарет принимала его сторону, но она уже видела, что недалек тот день, когда Перси поднимет открытый бунт. Как к этому отнесется отец? Припугнет сына, как обычно поступал с дочерьми? Маргарет предчувствовала, что все будет совсем иначе.
В дальнем конце прохода она заметила высокого мужчину, который показался ей смутно знакомым. Высокий, с горящими глазами, он выделялся среди всех этих хорошо одетых и откормленных людей, потому что выглядел ужасно худым и носил далеко не новый костюм из толстой суровой ткани. Волосы его были коротко подстрижены, почти как у заключенного. На лице мужчины лежала печать беспокойства и напряжения.
Он поймал ее взгляд, и тут она сразу вспомнила, кто это такой. Разумеется, встречаться с ним ей не доводилось, но она видела его фотографию в газете. Это был Карл Хартманн, немецкий социалист и ученый. Набравшись смелости и как бы подражая брату, Маргарет села напротив него и представилась. Долголетний противник Гитлера, Хартманн был героем в среде молодых людей вроде Маргарет. Потом он исчез почти год назад, и все опасались худшего. Очевидно, подумала она, ему удалось бежать из Германии. Вид Хартманна говорил о том, что ему пришлось пройти не один круг ада.
– Весь мир волновался, не случилось ли чего с вами, – сказала она ему.
Ученый ответил на хорошем английском, хотя и с сильным акцентом:
– Меня посадили под домашний арест, но позволили заниматься наукой.
– А потом?
– Мне удалось бежать, – просто сказал он. Хартманн представил сидевшего рядом с ним человека. – Вы знаете моего друга барона Габона?
Маргарет доводилось слышать это имя. Филипп Габон был французским банкиром, который тратил свои деньги на еврейских беженцев, а также на сионистское движение, из-за чего у него возникли проблемы с английским правительством. Он почти все время разъезжал по свету, убеждая руководителей разных стран принять еврейских беженцев из нацистской Германии. Это был маленький, довольно полный человек с аккуратной бородкой, в стильном черном костюме с голубовато-серой жилеткой и серебристым галстуком. Маргарет подумала, что он наверняка заплатил за билет Хартманна. Она подала ему руку и вновь обратилась к Хартманну:
– О вашем побеге в газетах не было ни слова.
– Мы не хотели об этом шуметь, пока я не выбрался благополучно из Европы.
Это прозвучало весьма зловеще. Как если бы нацисты шли по его следу.
– Чем вы займетесь в Америке? – спросила она.
– Я направляюсь в Принстон, буду работать там на физическом факультете, – сказал Хартманн. Злая гримаса пробежала по его лицу. – Я не хотел уезжать из своей страны. Но если бы я остался, моя работа могла способствовать победе нацистов.
О его работе Маргарет не имела представления, знала лишь, что он ученый. Ее интересовала его политическая позиция.
– Ваша храбрость вдохновила многих людей. – Она подумала о Яне, который переводил речи Хартманна в те дни, когда тому разрешалось еще их произносить.
Ее восхищение вызвало в нем чувство неловкости.
– Я хотел продолжать делать то, что и раньше, – сказал он. – Мне жаль, что пришлось от этого отказаться.
– Вы ни от чего не отказались, Карл, – вмешался барон Габон. – Не терзайте себя. Вы сделали единственное, что было возможно в вашем положении.
Хартманн кивнул, и Маргарет поняла, что умом он соглашался с Габоном, но сердцем был убежден, что подвел свою родину. Ей хотелось сказать что-нибудь ему в утешение, но она ничего не могла придумать. Ее сомнения разрешил служащий «Пан-Американ», который прошел мимо, объявив:
– Завтрак подан в следующем вагоне. Просьба пройти и занять свои места.
Маргарет встала.
– Для меня большая честь познакомиться с вами. Надеюсь, у нас будет еще возможность поговорить.
– Конечно, – сказал Хартманн и впервые улыбнулся. – Нам вместе предстоит путь длиной в три тысячи миль.
Она прошла в ресторан и села со своей семьей. Мать с отцом заняли одну сторону столика, трое детей кое-как втиснулись с другой, Перси оказался между сестрами. Маргарет искоса бросила взгляд на Элизабет. Когда она взорвет свою бомбу?
Официант разлил по стаканам воду, отец заказал бутылку белого рейнского. Элизабет молчала, глядя в окно. Маргарет выжидала. Мать словно почувствовала какое-то напряжение в воздухе:
– Что с вами, девочки?
Маргарет промолчала.
– Я должна сообщить вам нечто важное, – сказала Элизабет.
Официант принес сметану к грибному супу. Элизабет ждала, когда он поставит ее на стол и отойдет. Мать попросила принести салат.
Когда он ушел, мать спросила:
– В чем дело, дорогая?
Маргарет затаила дыхание.
– Я решила не ехать в Америку, – объявила Элизабет.
– Что за чушь ты несешь? – раздраженно произнес отец. – Конечно, ты едешь – мы уже едем!
– Нет, я с вами не полечу, – спокойно возразила Элизабет.
Маргарет не сводила с нее глаз. Голос сестры звучал ровно, но ее длинное, некрасивое лицо побелело от напряжения. Маргарет всем сердцем была с ней.
– Не говори глупостей, Элизабет, отец уже купил тебе билет, – попыталась погасить конфликт мать.
– Ну, нам за него вернут деньги, – сказал Перси.
– Помолчи, дурак! – прикрикнул на него отец.
– Предупреждаю: я в любом случае откажусь пойти на посадку. Надеюсь, ты понимаешь, отец, что авиакомпания не допустит, чтобы в самолет вносили брыкающегося и кричащего человека.
Как умно и вовремя она все это говорит, подумала Маргарет. Сестра подловила отца в тот самый момент, когда он оказался более всего уязвим. Он не может силой посадить ее в самолет, не может и остаться для решения возникшей проблемы, потому что власти вот-вот его арестуют как фашиста.
Но отец еще не сдался. Он только сейчас понял, что дочь говорит серьезно. Отец положил ложку.
– И чем же ты вознамерилась заниматься, оставшись в Европе? – спросил он насмешливо. – Пойдешь в армию, как собиралась твоя полоумная сестрица?
Маргарет залилась краской гнева, но прикусила язык и промолчала, уверенная, что сестра добьется своего.
– Я поеду в Германию, – сказала Элизабет.
От неожиданности отец не нашелся что ответить. Вместо него отреагировала мать:
– Дорогая, тебе не кажется, что ты заходишь чересчур далеко?
Перси, с удивительной точностью имитируя отца, изрек назидательным тоном:
– Вот что бывает, когда девочкам разрешают рассуждать о политике. Во всем виновата эта дрянь Мэри Стоупс.
– Заткнись, Перси! – Маргарет ткнула его локтем в ребро.
Пока официант убирал суп, к которому они так и не притронулись, все молчали. Вот она и осуществила задуманное, подумала Маргарет, ей хватило смелости открыто заявить о своих намерениях. Пройдет ли это для нее безнаказанно?
