— То, что я говорю, то я и делаю. Ничто не удержит меня. Ты это хорошо знаешь.
— Это означает смерть для тебя, — прошептал Мокки.
— Верно, — ответил Урос, — Для меня и для Джехола.
— Джехол!
Услышав, что его зовут, Джехол уставился на Мокки своими большими, блестящими глазами.
— Как ты думаешь, что с ним будет, когда он окажется один в безлюдных горах? Один, без хозяина? — спросил Урос.
— Нет, — зашептал Мокки, — Нет. Аллах не допустит этого!
— Я тоже так думаю, — сказал Урос.
— Как? Но как?
— Потому что ты пойдешь со мной, — сказал Урос и торопливо добавил, — Ты молодой, сильный, выносливый, терпеливый и ловкий. С твоей помощью мы все сможем.
— Я всего лишь простой слуга! — воскликнул Мокки, — А если ты, несмотря на все, что я смогу для тебя сделать — умрешь?
Урос понял, что пришел тот самый, решающий момент. Он закрыл раздраженные глаза. Чтобы соблазнить невинность, искушение должно принять ее образ.
— Да, — сказал Мокки, и его голос почти не подчинялся ему, — а если с тобой все же что-то случится, что тогда?
Урос поднял руки к своему лицу. Они еще удерживали его судьбу. Но скоро они отпустят ее и неудержимый рок переймет ее течение.
— Тогда Джехол будет твоим, — сказал он.
Мокки затряс головой в отупении:
— Моим? Как? А что я? Я… Урос, я тебя не понимаю
Урос повторил вновь, делая паузу после каждого слова:
— Тогда Джехол будет твоим.
— Что ты такое говоришь? — закричал саис и отпусти руку от шеи Джехола.
Но конь решил, что саис хочет поиграть, и потянулся к его запястью губами.
— Видишь! — сказал Урос, — Ну так что?
— Подожди, подожди! — забормотал Мокки. У него закружилась голова.
С давних пор он был так привязан к этому коню, словно он принадлежал его собственной семье. А теперь, неужели этот легендарный жеребец может принадлежать ему — Мокки, простому конюху? Капельки пота покрыли его лицо.
— Это невозможно, Урос! Ты сошел с ума! Ты бредишь! У тебя, должно быть, лихорадка!
— Нет, Мокки, поверь мне, — ответил Урос.
В его голосе зазвучала такая открытость и доброта, что он сам удивился:
— Кто еще в мире заслуживает Джехола больше, чем ты? Кто любит его больше, чем ты? Кто так ухаживает за ним, как ты? И если он сумеет выбраться живым из этих страшных гор, даже тогда, кого ты мне можешь назвать, кто заслуживал бы его более чем ты сам?
— Замолчи! — умолял Мокки, высвобождая рукав из зубов коня, и поворачиваясь к нему спиной, — Ты говоришь так, словно ты уже умер.
Урос откинулся назад. А Мокки смотря на него, бледного, одинокого, посреди этого пустого, развалившегося караван сарая, снова подумал о трупе человека возле чайханы.
Джехол снова положил свою голову саису на плечо и чтобы хоть как-то заставить Уроса замолчать, Мокки воскликнул:
— Что бы ни случилось, никто не поверит, что такой конь действительно принадлежит мне! Меня сочтут за вора и лжеца!
— Ты прав, — согласился Урос, — Позови сюда горбуна!
Мокки побежал к воротам, крича:
— Гхолам! Гхолам!
Конь проводил саиса глазами и взглянул на Уроса. Тот протянул руку и тихонько погладил его шею. Урос больше не сердился на него. И на Мокки он не сердился тоже. Началась самая важная, самая трудная игра в его жизни.
— Что я могу для тебя сделать? — дружелюбно спросил его хозяин караван-сарая.
— Мне нужен не ты, а писарь. Если ли какой в округе?
— Внизу в поселке, да, — ответил Гхолам.
— Он хорошо разбирается в своей работе? — спросил Урос.
— Все мы здесь им довольны, — ответил молодой горбун, улыбаясь.
— Привези его сюда, — сказал Урос Мокки.
Саис уже собирался идти, но Урос его окликнул:
— Возьми Джехола!
— Ты правда считаешь, что так будет лучше? — спросил Мокки не взглянув в сторону лошади.
— Да, — сказал Урос, — Так будет быстрее, а мы торопимся.
Мокки начал одевать на Джехола уздечку. Его движения были такими неуверенными и боязливыми, что конь от нетерпения начал бить копытом.
— Я всю свою жизнь ездил только на дешевых ослах, — сказал Гхолам, — Мы тут даже и не знаем, как с лошадьми обращаться. Но только взгляни на такого коня как этот, и сразу понимаешь, какое это счастье, быть его хозяином.
— А если бы ты видел его в скачке! — сказал на это Урос, — Правда, Мокки?
Саис ничего не ответил, и хотел было уже сесть на коня, когда Урос приказал ему:
— Возьми седло!
— А ты? — тихо спросил Мокки.
— Я буду ждать тебя снаружи, возле стены. Хозяин мне поможет.
Облокотившись спиной на нагретую солнцем, старую, глиняную стену, Урос первым заметил скачущего к ним Джехола. Позади саиса сидел писарь.
«Да он же дряхлый старик! — подумал Урос недовольно, как только сумел его рассмотреть, — Он, наверное, трясется так сильно, что невозможно будет прочитать ни слова из того, что он напишет»
Когда Джехол наконец-то подъехал к небольшому участку перед караван-сараем, его недовольство превратилось в бешенство: лицо старика было все в морщинах, и он был сед, — к этому Урос приготовился. Но когда Гхолам и его брат подбежали, чтобы поприветствовать гостя, сняли его с лошади и взяли его за руку, чтобы осторожно провести к караван-сараю, Урос заметил два незрячих, тусклых глаза — старик был совершенно слеп! Слегка склонив голову, старик прислушивался к каждому звуку со всей внимательностью слепого.
Лишь безусловное уважение к возрасту, которое каждый афганец оказывает старшим, удержало Уроса от открытого проявления недовольства. Но когда Гхолам подвел старика к тому месту, где Урос сидел, тот взглянул на горбуна очень зло.
— Мир тебе, чужестранец! — промолвил писарь.
— И тебе, почтенный старик! — вежливо ответил Урос.
Но, повернувшись в сторону хозяина караван-сарая, резко сказал:
— Ну, горбун, что теперь делать?
Слепой старик спросил:
— Я должен начинать прямо сейчас?
— Это, конечно же, не приказание, о, достойный старец! Но я очень тороплюсь! — больше всего Уросу хотелось, чтобы этот глупый фарс закончился поскорее.
— Как тебе угодно, — сказал старик.
Он извлек из своего пояса принадлежности для письма. Длинную черную коробку, раскрашенную красными цветами, в которой были закреплены перо и чернильница, а потом дощечку, на которой были листы белой бумаги. Каждый лист бумаги был прикреплен к доске небольшими гвоздиками, расположенными на одинаковом расстоянии друг от друга, сверху до низу.
Он положил доску на колени и сказал:
