— Надо думать, Вероника расстроилась, проиграв недостойной сопернице.
Эбби подперла рукой подбородок:
— Вероника подняла шум: мол, пусть Лисбет старается изо всех сил, иначе она отберет у нее роль. Как будто такое возможно.
— Но ведь так и случилось.
Эбби стиснула подбородок и посмотрела на меня более трезвым взглядом, распахнув глаза. В ответ мои глаза сочувственно увлажнились.
— А ведь правда. Желание Вероники исполнилось.
На что она ради этого пошла, вот в чем вопрос. Поблагодарив Эбби за помощь, я обещала сообщать ей, как продвигается работа над диском, и убедила Трисию и Кэссиди расстаться с костюмершей и осветительницей, в чьей компании они распивали текилу, и уйти со мной. Помахав им на прощание и пообещав прийти на премьеру, мы наконец вышли на улицу.
Я надеялась, что на свежем воздухе мне станет легче, но не тут-то было. Стояла сырая и душная ночь, лето пришло в город раньше срока, и весна отступила под его натиском. Липкий воздух казался тяжелым. А может, это была тяжесть иного рода.
Трисия махнула рукой, останавливая такси.
— Ну и что она рассказала?
Я медленно перевела дух, но не почувствовала облегчения.
— В пятницу твой брат занимался сексом с Вероникой Иннз.
Она резко опустила руку и обернулась ко мне с такой яростью, что проходившая мимо парочка шарахнулась в сторону, словно увидев атакующего ниндзя.
— Что ты сказала?
— Повторить?
— Какого черта она копается в чужом грязном белье?
— Лисбет рассказала ей, что застукала их на месте преступления. Из-за этого она и хотела отказаться от роли.
У Трисии подогнулись колени, я подхватила ее, а Кэссиди бросилась очаровывать таксистов. Вскоре мы все трое уселись на заднем сиденье, Трисия села посередине, а я назвала водителю свой адрес. Через некоторое время Трисия сказала:
— Вот почему Дэвид чувствует себя виноватым. Не потому, что сам причинил Лисбет вред, а потому, что его поступок навлек на нее беду.
— Он говорил с тобой о Веронике?
— Никогда. Он так увлекся Лисбет, что и думать забыл о прежних подружках. По крайней мере, я ничего такого не замечала.
— Похоже, Вероника с ума по нему сходила и не могла смириться с его изменой. Особенно когда опять переспала с ним. Вот она и отыгралась на Лисбет, — предположила Кэссиди.
Обвинение будто повисло в спертом воздухе такси, и никто не нашелся что возразить. Трисия права: даже если Дэвид ни сном ни духом не виновен в убийстве Лисбет, он мог его спровоцировать, и теперь его еще долго будет терзать совесть.
— Дэвиду пока ничего не говорите, — предупредила я, когда мы проехали несколько кварталов.
— То есть пока мы не узнаем, как все было на самом деле, — закончила Трисия.
Повисло молчание, затем Кэссиди подала голос:
— А не зайти ли нам в мексиканский ресторан?
— Мне кусок в горло не полезет, — ответила Трисия.
— Еще как полезет. Раньше же лез.
Трисия печально вздохнула:
— Я хотела сказать, что не голодна.
— Ты не представляешь, от чего отказываешься, — убеждала ее Кэссиди. — Поедем в «Чангу» и закажем гуакамоле[26], и нам его подаст прекрасный смуглый молодой человек. Еще глоток текилы, парочка смуглых молодых людей, и ты почувствуешь зверский голод. Может, даже захочешь поужинать.
Трисия капитулировала, а таксист согласился изменить маршрут и проехать еще двадцать кварталов к северу. Кэссиди, как всегда, оказалась права: музыка способна смирить дикое сердце, но когда на сердце кошки скребут, на помощь приходят текила и гуакамоле.
И конечно, дружеский смех. С каждым глотком текилы мы смеялись все громче. Ржали так, что едва услышали звонок мобильного.
— Ой, это меня, — сказала Трисия, с трудом переводя дыхание от истерического смеха, который вызвала шутка Кэссиди, издевавшейся над парочкой через три стола от нас. «Чанга» — уютный, гостеприимный ресторан в квартале Флэтайрон, выдержанный в золотисто-коричневатых тонах, придающих обстановке привлекательную теплоту, которая ощущается прежде, чем успеваешь выпить.
Мы с Кэссиди попытались удержаться от смеха даже не из уважения к парочке, а скорее чтобы не мешать Трисии. Впрочем, разговор оказался коротким. Она только сказала, что ужинает в ресторане, мрачно выслушала ответ, поблагодарила и дала отбой.
— Кто это? — спросила Кэссиди.
— Может, мне снова стать двенадцатилетней, раз уж некоторые обращаются со мной как с девчонкой, — процедила Трисия. Скорчив гримаску, она изобразила ямочки на щеках и сказала: — Папочка велит мне немедленно возвращаться домой.
Кэссиди успела наступить мне на ногу, прежде чем я сказала все, что думаю о мистере Винсенте. Если кто-то способен помешать тебе совершить бестактность, прежде чем ты до нее додумаешься, значит, вы и впрямь хорошо знакомы. При этом она воскликнула:
— Быть того не может!
Я отдернула ногу, решив, что раз Кэссиди может высказаться, то чем я хуже:
— Тот самый папочка, который сегодня велел тебе убираться?
— Мама убедила врачей, что Дэвиду не стоит оставаться в больнице на ночь, поэтому его отпускают. Все семейство должно быть в сборе, чтобы оказать ему достойный прием. Ведь, несмотря на подозрение в убийстве и попытку самоубийства, мы так рады возращению Дэвида в лоно любящей семьи. — Она швырнула салфетку, схватила свою сумочку и встала.
— Но ты-то не поедешь? — спросила Кэссиди.
— Придется.
— Вовсе нет, — возразила Кэссиди. — Ты уже взрослая и сама принимаешь решения.
— Все не так просто, — сказала я, видя, как Трисия страдальчески сморщилась. Кэссиди права, но нетрудно представить, чего это будет стоить Трисии. К тому же она все-таки хотела помочь брату. Ради этого мы и стараемся.
— Мы держимся вместе, потому что это наш долг. От нас ожидают такого поведения. Оно подобает Винсентам.
— Имидж vincit omnia, — сказала я.
— Вот именно. Кроме того, там будут Ричард и Ребекка, а я не хочу, чтобы меня считали менее почтительной, чем они. Ведь это я уговорила вас взяться за расследование, чтобы спасти Дэвида.
Спасти от закона или от себя самого — этот вопрос так и не был задан. Мы с Кэссиди не сомневались, что нам ее не переубедить. В любых отношениях очень важно умение вовремя прекратить спор и принять решение другой стороны, даже если оно кажется неверным.
Однако мы с Кэссиди настояли на праве заплатить по счету, посадить в такси и обнять на прощание.
— Я сейчас прямо домой, и, если я тебе понадоблюсь, приезжай без предварительного звонка, — сказала я ей.
— Нет, пусть позвонит мне, чтобы я тоже приехала, — поправила меня Кэссиди.
— Вы лучшие подруги на свете, — сказала Трисия с наигранным оптимизмом.
— Ты самая лучшая, — хором ответили мы и помахали ей вслед.
— Ох. Ты. Боже. Мой. — Кэссиди отбила ритм на тротуаре, опираясь на шпильку босоножки как на рычаг. — Мало того что ее семейство возвело запрет в ранг искусства, скоро они начнут брать деньги за допуск в свой круг.
Я всей душой переживала за Трисию, но в жизни есть такие моменты — визиты к дантисту, примерки, семейные неприятности, — которые за тебя не переживет никто, как бы он тебя ни любил.
— Значит, едешь домой? — спросила Кэссиди.
— Раз я сказала ей, что поеду, — значит, поеду. Так, на всякий случай.
— Ладно. Я тоже.
— Просто потому что?.. — подсказала я.
— Я этого не говорила.
— Просто я подумала…
— А ты заметила, что так делает детектив Кук? Начинает предложение, чтобы ты его закончила?
Внезапно мне захотелось почистить зубы.
— Я больше не буду. И это подлость.
— Я не нарочно.
— У тебя природный дар. И куда же ты поедешь?
— Так, в одну галерею. Может, еще и не поеду.
— Поезжай, но не выключай телефон. Не заезжай никуда дальше Пятнадцатой улицы, тогда успеешь ко мне вовремя.
— Я буду на связи на случай, если позвонит Трисия, но ты ведь помнишь того славного греческого мальчика на прошлой вечеринке у Элисон?
— Тот, что делает инсталляции на тему разложения животных? Да уж, такое нельзя пропустить.
— Это метафора.
— Тачка с навозом тоже метафора.
— Ты это о шикарной красной тачке, блестящей от дождя?
— Не совсем. Ладно, развлекайся.
Кэссиди поймала такси и поехала в Западный Челси, а я поехала домой, размышляя о Трисии и Винсентах, считавших, что возвращение Дэвида из больницы — отличный повод продемонстрировать семейную солидарность. Ну а мне необходимо установить связь между Вероникой и убийством, чтобы полицейские навестили ее и забрали бутылку с шампанским. Пусть Дэвид предается горю, Трисия приходит в себя, жизнь продолжается — для всех, кроме Лисбет.
Входя в подъезд, я размышляла о справедливости и мести, где они пересекаются и где расходятся, и не сразу заметила, что швейцар протягивает мне маленький и неаккуратный сверток.
