Уже упоминавшиеся клейма на плинфе из княжеского дворца или остатков крепостных сооружений в Городне, обнаруженные в ходе раскопок 30-х гг. прошлого века[492], позволяют с известной уверенностью восстановить и княжеские знаки Всеволодковичей. В их основе лежал двузубец с перекрещенным нижним отрогом, несколько отогнутым влево. Встречаются четыре его разновидности: «чистый» двузубец[493], двузубец с крестом на конце левой мачты[494], знак с таким же крестом на правой мачте[495] и, наконец, двузубец с раздваивающимся концом левой мачты[496]. Первый из перечисленных знаков есть и на дорогичинских пломбах[497]. Мысль о том, что перед нами тамги городенских князей, уже высказывалась[498], но об определенных атрибуциях речь не шла. Напрашивающееся предположение, что «чистый» двузубец – это знак Всеволодка Городенского, приходится, по-видимому, отвергнуть. В самом деле, тогда следовало бы ожидать, что он должен был бы присутствовать на кирпичах Нижней церкви, строившейся, вероятнее всего, в княжение Всеволодка; однако это не так, и клейма есть только на кирпичах соседней светской постройки. Хотя ее назначение не вполне понятно, ясно другое: она была возведена спустя некоторое время после строительства Нижней церкви[499]. В таком случае «чистый» двузубец надо, очевидно, атрибутировать старшему из Всеволодковичей Борису, а знаки с крестом на левой и правой мачтах – Глебу и Мстиславу; не исключаем, что клеймо с раздвоенной левой мачтой – всего лишь (дефектный?) вариант клейма с крестом.
Судьба потомства Всеволодковичей и Городенского княжества после смерти Мстислава и до перехода Городна под власть литовских князей в первой половине XIII в. по источникам не прослеживается, хотя такое потомство, как можно думать, было (ер. приведенное в начале статьи известие «Ипатьевской летописи» под 1173 г.[500]). Судя по имени и княжению в Волковыске, к ветви Всеволодковичей мог принадлежать Глеб, тесть Романа Даниловича Новогородецкого и Слонимского по второму браку последнего, упоминаемый в «Галицко-Волынской летописи» в 50-е гг. XIII в. в качестве вассала литовского князя Войшелка[501].
* * *
Через несколько лет после выхода нашей работы о городенских князьях и Городенском княжестве в домонгольское время появилась статья киевского историка А. Г. Плахонина, в которой автор, на основе значительно более детального, чем у нас, разбора татищевских данных о Всеволодке Городенском, пришел к заключению, сходному с нашим: усвоение В. Н. Татищевым Всеволодку происхождения от Давыда Игоревича является неудачным домыслом[502]. И все же в отношении месторасположения Городенского княжества и даже генеалогии Всеволодка исследователь склонен придерживаться традиционного мнения, так что вся заключительная часть его статьи, в которой от анализа текста В. Н. Татищева автор переходит к собственным историческим рассуждениям о Всеволодке и его княжестве, представляет собой полемические заметки, посвященные, в сущности, одному – опровержению многих моментов в нашей аргументации[503]. Это, равно как и склонность А. Г. Плахонина придавать своему исследованию некое общеметодическое значение, не позволяет нам просто в соответствующем примечании подверстать его работу к длинному историографическому ряду адептов привычной генеалогии (что в принципе было бы правильным, так как среди доводов киевского коллеги практически нет новых соображений, которые бы не звучали в предшествующей обширной историографии), заставляя отозваться на полемику особо.
Главной основой наших построений служит идентификация летописного Городна как Городна на Немане (Гродна), базирующаяся на выявленном археологией явно стольном характере последнего в XII–XIII вв. Поэтому нам трудно понять упорство, с которым А. Г. Плахонин отстаивает не только возможность, но и предпочтительность любой другой локализации, лишь бы она была южнее Припяти. Признав неудачность традиционного «припятского» кандидата на роль летописного Городна, историк ничуть не затрудняется: «первое же обращение» к книге А. В. Кузы о городищах Древней Руси позволило ему выдвинуть новую версию – нынешнее село Городец Ровенской области, где на берегу Горыни собраны материалы Х-XII вв.[504] Разумеется, наш оппонент вправе жить надеждой, что и здесь когда-нибудь будут обнаружены археологические древности, достойные столицы одного из древнерусских княжеств. Но куда он прикажет девать реальное древнерусское Городно на Немане? Кому «отдать» этот явно стольный центр? И как можно, занимаясь историей Городенского княжества, заблуждаться настолько, чтобы локализацию «Городна на южной границе Турово-Пинского княжества» считать «общепринятой»[505] (тем самым недвусмысленно намекая на маргинально сть нашей позиции). Так можно было, да и то с большими оговорками, думать разве что до раскопок в неманском Гродне, начатых польскими археологами в 30-е гг. прошлого века и законченных отечественными уже в послевоенное время, итог которым подведен в монографии Η. Н. Воронина 1954 г. Кто из серьезных исследователей после этого сомневался в неманской локализации летописного Городна? Главной проблемой как раз и стали трудности по согласованию этой определившейся наконец локализации с традиционной генеалогией, ведущей Всеволодка от Давыда Игоревича, о чем достаточно сказано в нашей работе. Никак не может свидетельствовать против неманской локализации и «расплывчатость в представлении А. В. Назаренко границ Городенского княжества на Немане». Да, наши предположения о принадлежности Городенскому княжеству Волковыска и Новогородка строятся на косвенных данных. «Логика этого предположения – <…> географическая близость <…> и необходимость наличия как минимум трех столов для сыновей Всеволодка»[506]. В чем хромает эта логика, А. Г. Плахонин не объясняет, умолкая именно там, где читатель вправе был бы услышать от автора ответ на вопрос, а каковы же были (надо думать, весьма четкие) пределы Городенского княжества в Погорине в представлении А. Г. Плахонина? И что это за удивительно богатый стол, от которого кормились одновременно все трое Всеволодковичей (случай для Древней Руси исключительный)[507]?
Переходя от географии к генеалогии, приходится снова с недоумением принять к сведению убежденность А. Г. Плахонина, что В. Н. Татищев в результате многоходовых гаданий и недоразумений, то есть, по сути дела, ткнув пальцем в небо, тем не менее попал именно туда, куда надо – в Давыда Игоревича. Историку и самому это «удивительно»[508]. Что же заставляет его признать татищевскую версию (несмотря на собственную критику) «наиболее вероятной»? Мы обнаружили только два аргумента. Во-первых, в потомстве Игоря Ярославина встречается имя Всеволод (так звали брата Давыда Игоревича). Во-вторых, Всеволодко «был князем Городна на южной границе Турово-Пинского княжества, а следовательно, территориально близкого к отцовской Погорине»[509]. Первый из этих доводов, ввиду распространенности имени Всеволод в разных ветвях древнерусского княжеского дома, можно было принять в лучшем случае в качестве дополнительного наряду с какими-то другими, более определенными. Второй же производит странное впечатление. Сначала автор из многочисленных древнерусских «Городнов», «Городцов» и т. п. (не менее восьми, как он сам отмечает со ссылкой на компендиум В. И. Нерознака[510]) выбирает для резиденции Всеволодка именно расположенный на Горыни (поближе к Давыдовой Погорине), а затем эту локализацию использует в качестве аргумента в вопросе о происхождении Всеволодка. Во всем мире такая логическая манипуляция всегда называлась порочным кругом.
В результате этих несложных наблюдений выясняется, что предпочтения А. Г. Плахонина в вопросе о происхождении Всеволодка Городенского ни на чем не основаны в самом буквальном смысле слова.
В таком случае, казалось бы, остается с удовлетворением констатировать, что наш оппонент допускает-таки происхождение Всеволодка от «туровских Изяславичей», в том числе от Ярополка Изяславича[511], а значит – и от Ярослава Ярополчича, как предложили мы. Однако это удовлетворение было бы преждевременным, ибо все дальнейшие усилия киевского историка посвящены тому, чтобы оспорить наши доводы в пользу Ярослава Ярополчича как отца Всеволодка. Сама гипотеза неплоха, у нее даже «много достоинств», вот только А. В. Назаренко ее плохо доказывает… Так каких же «достоинств» мы не заметили в собственной гипотезе? Попробуем разобраться. «Во-первых, Городец (по локализации автора. – А. Н.) лежит на самой границе Турово-Пинского княжества». В силу сказанного выше мы не можем принять этого аргумента, играющего в арсенале А. Г. Плахонина роль универсального ключа, подходящего для любого замка. Что же еще? А ничего. За «во-первых» автор как-то позабыл добавить «во-вторых», и от «множества достоинств» остались только недостатки аргументации А. В. Назаренко. Обратимся же к недостаткам.
