опешила. Разозлилась.
– Верните. Мне. Мой. Телефон.
– Расстегни рубашку.
– Может, еще и брюки с Вас снять?
– Заманчиво, но лучше не стоит, мы же все-таки в здании вуза.
– То есть, то, о чем просите Вы, это нормально в стенах института?
– Я не прошу тебя снимать с меня рубашку. Просто – расстегни.
– Зачем?! Какой в этом смысл?
– Смысл в том, что за это ты получишь свой телефон.
– Но какая Вам от этого выгода?! – недоумевала я.
Либо он маньяк со своими фетишами, либо это такой метод соблазнения, но лишь дьяволу известно, зачем это ему понадобилось.
– Выгода есть тебе, и этого достаточно.
– Зачем это нужно Вам?
– Расстегни рубашку.
– Я не стану этого делать, Роман Григорьевич. Это дико. Это… неслыханно. У меня есть молодой человек, и я не буду, просто не буду расстегивать рубашку на постороннем мужчине. Это меня скомпрометирует. Я не могу и не хочу. И не понимаю, зачем это нужно Вам. Вообще это глупая затея. Вы не имеете права меня заставлять.
– Конечно, Бет, – улыбался Шувалов. – Что ж, до скорой встречи. Можешь идти.
Черт возьми, может, действительно, к черту этот телефон? Или пойти пожаловаться кому-нибудь, в деканат, например. Но не хочется раздувать из мухи слона, привлекать кого-то еще в этот глупый конфликт. Уж лучше мы сами во всем разберемся. Оставлю телефон ему, пусть подавится! Я не сделаю того, о чем он просит. Это уж слишком. Но нет, я не могу. Ведь он ведет двойную игру – в любом случае он останется в выигрыше. Если я оставлю телефон ему, он наверняка использует это по полной – перероет его весь, все номера, сообщения, и даже, о черт, мои фотки… Там есть множество фотографий, которые ему лучше не видеть. Но ставлю свою печень, он все это просмотрит. И будет потом ходить и ехидно улыбаться. Черт возьми, та фотка в купальнике… нет, я ни за что не должна оставлять ему телефон! Черт, там ведь и все мои заметки к роману… это даже хуже, чем любые интимные фотографии или переписки. Он не должен прочесть их. Там ведь… там ведь Рина и Рэй, мои Рина и Рэй, которыми я не собираюсь ни с кем делиться! Там – сюжет, который стал моей жизнью. Там все мое существо!
Нужно уговорить его, нужно во что бы то ни стало договориться с ним.
– Роман Григорьевич…
Я вздохнула со смирением. Мне пришла мысль, что если я его послушаюсь, это решит проблему гораздо быстрее и безболезненнее, чем мое упрямство. Видимо, он уловил мои сомнения.
– Чего тебе стоит, малышка Бет? Сделай дяде приятно. Я ведь не собираюсь тебя трогать. Ты закричишь – весь институт сбежится. Я же не идиот. Просто расстегни ее. И все. Давай же, Бетти, не стесняйся. Несколько пуговиц. Мелочь. И телефон твой.
Его речь была сладка и очень убедительна. Я решила, что Шувалов болен. Так или иначе, а что-то с ним не в порядке. В таком случае лучше выполнять его условия, ведь иначе телефон останется у него на неопределенный срок, а он из тех людей, кто без зазрения совести залезет в чужую личную жизнь. Это как с террористами. Надо выполнять их требования, и все закончится быстро и без жертв.
Шувалов понял, что я сдалась, и подошел почти вплотную, чтобы облегчить мою задачу. Прямо перед моим лицом оказалась широкая трапеция его груди. Сегодня на нем была темно-зеленая рубашка, как всегда узковатая в плечах и просторная в талии. Все, что он носил, было узким ему в плечах, и ткань ощутимо натягивалась, если он скрещивал руки на груди. Наверное, с такой комплекцией трудно найти подходящую одежду, но прямо сейчас я должна думать не об этом.
В последний раз меня посетило смутное сомнение в правильности своего решения, но я все отбросила. Надо действовать, надо просто покончить с этим. Он не будет меня трогать, ведь так? Мы в институте, я закричу… Кому это нужно? Уж точно не ему. Его же уволят.
– Ладно, – запоздало сказала я. – Ладно.
Рубашка была заправлена в брюки на ремне.
– Полностью?
– Конечно.
– И… из брюк… выправить?
– Желательно.
Ох, черт. Хорошо, сукин сын. Ты получишь свое, а затем я получу свое. И на этом наш симбиоз закончится.
Я стояла так близко к нему, что слышала, как стучит его сердце. Мои пальцы коснулись самой верхней пуговицы, и ничего сверхъестественного не произошло. Та вышла из прорези, затем вторая. Дело в шляпе, почти готово. Грудь Шувалова заманчиво оголилась, мужчина не двигался. Я не поднимала на него глаз, зная, что он внимательно наблюдает за мной. После третьей пуговицы я замешкалась, заметив темные волосы на открывающейся коже. Шувалов слегка кашлянул, напоминая о себе.
– Ладно, все, не надо тут кашлять, – сказала я недовольно.
Его дыхание зашумело, когда мои руки достигли области пупка. Я и сама кусала губы, стараясь ничем не выдать себя. Происходящее было так необычно, так… интимно. Я, кажется, начинала понимать, почему он потребовал взамен на телефон именно это. Он, наверное, хотел, чтобы я ощутила, каково это – находиться на грани связи с ним. Он хотел, чтобы я возбудилась, раздевая его, чтобы я представила, будто делаю это по личному желанию. Перед тем, как начать выправлять рубашку наружу из брюк, я подняла глаза. Взгляд Шувалова был так сосредоточен и внимателен, так серьезен, и что-то новое таилось в этом прищуре. Доведи начатое до конца, говорили его голубые глаза. Давай, Бет. Тебе же самой нравится, не так ли?
Облизнув пересохшие губы, я вытащила полы рубашки наружу и расстегнула последние пуговицы. От пупка к ширинке уходила густая дорожка темных волос, но я поборола свои эмоции. Я справилась. Всё. Что теперь? Что он сделает и что скажет? За эту минуту, пока я раздевала его, между нами как будто что-то безвозвратно изменилось. Или мне просто кажется? Я стояла и смотрела ему в шею, ожидая чего-то особого с его стороны. Но совершенно ничего не произошло.
– Понравилось, Бет? Ты можешь продолжить.
– Н-нет, – просипела я, представив, как расстегиваю его ширинку.
– Ты бы еще зажмурилась от страха, – усмехнулся мужчина. – Тебя пугает вид голой мужской груди?
Я не ответила.
– Я слышу, как стучит твое маленькое сердечко, – он взял мою ладонь и сжал ее в кулак, затем поднес к моему лицу, чтобы показать мне размер моего сердца. – Крошечное сердечко Бет просто надрывается, гоняя кровь по телу.
Его голос звучал так чарующе, он обволакивал меня, как жидкий мёд. И эта распахнутая рубашка перед лицом. И воспоминания о Кирилле. Я сглотнула слюну. Как же все это странно. Как будто выдумано. Со мной ведь просто не может подобного произойти.
– Чего же так боится бедная, напуганная Бет? – медленно спросил Шувалов,
