подсказывало мне, что это происходит не в последний раз.
Ледяная вода окатила меня, заставляя тело содрогнуться и покрыться гусиной кожей. Зажмурив глаза, я зашипела, приказывая себе терпеть этот холод во что бы то ни стало. Моменты сна еще мелькали в памяти, как мошки перед лицом. Они не собирались забываться, словно были частью реальной жизни, а не плодом моего воображения. Словно все это случилось со мной в действительности, а не в ночном кошмаре. Да и кошмаром это трудно назвать, скорее извращенный фильм для взрослых.
Как наяву, передо мной возникал голый волосатый торс Романа Григорьевича, большие руки по локоть в крови, лезвие… и холодная вода переставала помогать. Разозлившись на себя, я решила, что лучше заболею воспалением легких, чем уступлю безумному желанию, охватившему мое тело. Я боролась двадцать минут и победила. Сновидение, пусть и такое правдоподобное, отступило перед реальностью, и между ног у меня все, наконец, успокоилось.
Испытывая чувство стыда, я возвращалась в постель с твердым намерением рассказать Кириллу все до последней капли, честно и без недомолвок, как мы всегда это делали прежде. Я знала, что он не спит, ожидая меня, чтобы поговорить. Но когда я легла и увидела его любящий встревоженный взгляд, у меня не хватило духу поведать правду.
– Дорогая, что с тобой? Что за сон? Ты так кричала, я испугался за тебя.
Я обняла Кирилла и уткнулась лицом в плечо, чтобы не смотреть ему в глаза.
– Кошмар. Очень тяжелый.
– Что на этот раз?
– Меня преследовало и поймало нечто… ужасное. Не человек. Поймало и… убило.
А что, если я как-нибудь во сне произнесу его имя или фамилию? Как я потом сумею оправдаться? Что, если Кирилл посреди ночи услышит мои стоны и отчетливое «Шувалов», разбудит меня и умолчит об этом? Спросит, что мне снилось, а я солгу, прямо как сейчас, потому что не смогу иначе? Как же все это мерзко. Неужели это происходит со мной?
– Знаешь, у меня есть отличное средство от кошмаров, – игриво произнес Кирилл и задержал руку на моем бедре.
Волна отвращения нахлынула на меня, едва я поняла, к чему он клонит.
– Кирилл, прости, не сейчас, я совсем не в состоянии…
– Ладно, я понимаю, глупость сказал, конечно, сейчас не подходящий момент. Прости, – он мягко прижал меня к себе. – Просто хотел отвлечь тебя, вот и предложил. Давай спать, родная. Я люблю тебя.
– И я тебя.
Впервые в жизни я сказала это машинально, не задумываясь над смыслом, и ужаснулась. Не ложь ли это? Или, как сказал бы Роман Григорьевич, это ложь, не так ли, Бет? – спросила я себя. Но когда бы это успело стать ложью? Как я могу сомневаться в своих чувствах к мужчине, с которым уже более трех лет делю свою жизнь, от которого у меня нет никаких секретов? Точнее, не было. Какой же это бред. Я люблю Кирилла, и никакой трещины между нами нет и быть не может. Откуда ей взяться, скажите, пожалуйста? Из-за какого-то нелепого сна, который я наутро даже не вспомню?
Роман Григорьевич может лезть ко мне, сколько угодно, может убивать меня во снах, но сердцу моему он не указ. Мысль о том, что я могу влюбиться в этого мужчину, просто смешна. Однако я не спала еще полтора часа, ворочаясь в беспокойстве.
***
«Молодой и старый полицейский переглянулись с улыбкой. Лайла всегда выглядела и разговаривала так, что умиляла их.
– Очень холодно, – подтвердил старый полицейский.
Его звали Гленн Миллер, а молодого – Уолтер Ллойд. Но Лайла на особых правах называла их просто «дядя Гленн» и «Уолтер».
– Как обычно, дядя Гленн?
– Да, Лайла, пожалуйста, сделай нам как обычно.
«Как обычно» означало два бумажных стаканчика по триста миллилитров крепкого молотого кофе без сахара. Лайла принялась исполнять поручение, что, впрочем, вовсе не мешало ей говорить.
– Эти холода рано или поздно кого-нибудь убьют, – сказал Уолтер Ллойд, наблюдая за Лайлой.
Девушка смущенно отводила глаза. Она давно ждала, пока Уолтер сделает первый шаг, но день за днем, неделю за неделей молодой человек ничего не предпринимал. Лайла знала, что нравится ему еще со школы, но не понимала, чего он ждет, а первый шаг сделать не могла из-за воспитания.
– Дядя Бен рассказывал, что мороз будет держаться еще неделю, а потом потеплеет.
– Потеплеет, значит, все это начнет таять. Начнется страшный гололед, а следом за ним и с десяток аварий, помяните мое слово, – сказал Гленн Миллер.
– Это очень плохо, дядя Гленн. Дядя Бен еще сказал, что вчера у прачечной нашли какого-то бродягу. Бедный, замерз насмерть.
– В такие холода бездомные замерзают пачками.
– А вот и ваш кофе, офицеры.
Два стаканчика показались на стойке, над ними струился ароматный пар.
– Спасибо, Лайла.
Полицейские забрали свой заказ и тут же отпили горячий кофе. На мгновение холод отступил от их тел.
– Вы со мной не побудете немного?
– Извини, но не сейчас. Нужно успеть объехать весь район, пока метель не такая сильная, – сказал старый полицейский.
– Быть может, мы заедем под утро, – добавил молодой полицейский.
– Такая вероятность есть. Но, на всякий случай, передавай привет Бену.
– Хорошо, дядя Гленн, – смиренно-печально отозвалась Лайла.
Девушку можно было понять. Еще пять ночных часов она должна оставаться на рабочем месте, коротая время в тишине и одиночестве. Лайла не испытывала страха, но она не любила бывать одна».
Эпизод 13
История все сильнее увлекала меня, она получалась такой непохожей на всё, что я писала прежде. Казалось, что каждое мое слово взвешено и выверено, и строка за строкой на белом листе росла история. Печатная машинка стала моим лучшим другом. Она понимала меня с полуслова. Временами мне казалось, что она улавливает ход моих мыслей и даже предугадывает то, о чем я подумаю в следующий момент. Постукивание клавиш в полной тишине помогало сосредоточиться и подсказывало, что делать дальше.
Когда я печатала, весь мир сжимался вокруг меня и моего сюжета. Еще никогда в жизни у меня не было такого наплыва просветления. Меня словно инициировали, срезали мне веко на третьем глазе, чтобы он больше никогда не мог закрыться. И я ощущала, как он сияет у меня во лбу, освещая все вокруг. Я могу творить, я хочу творить, и ничто не может помешать мне в этом. Наконец-то глубокое болото осталось позади, наконец-то я выбралась на берег.
С тех пор, как начались мои сны, ко мне приходила уверенность, что третьим звеном цепи все-таки стал Шувалов. А точнее, его внутренняя сущность. То, что он показал лично мне, но не показывал больше никому. Не знаю, почему я до сих пор никому ничего не рассказала. Роман Григорьевич действительно уже переходил границы, но… Похоже на то, что к поезду моей жизни присоединился новый пассажир. А я не могу его
