В нос ударил резкий неприятный запах. В комнате кроме лежащего на кровати трупа Агафонова было трое живых: околоточный; сидящий за шатким столом и составляющий протокол письмоводитель Сиворин и еще какой-то человек, крутящийся возле тела.
– Это кто такой? – указывая на него, спросил начальник сыскной.
– Фельдшер наш квартальный, он с нами завсегда на смертные случаи выезжает…
– Ну, что скажешь, фельдшер?
Тот захлопал красными больными глазами и ответил:
– Задушили, ваше высокоблагородие!
– Ну, это я и без тебя вижу. Ты мне скажи, когда смерть наступила?
– Утром, часов в пять, не позже, – сказал тот быстро и уверенно.
– И как это у тебя получается так точно время смерти установить? – недоверчиво спросил его фон Шпинне.
Фельдшер замялся, и тут же вперед вылез полицейский с пояснениями:
– У него дар такой, все доктора говорят, что вернее него никто время наступления смерти не определяет.
– Вот как? Так ты, значит, у нас феномен? Это хорошо. А чем это так разит? На трупный запах не похоже, да и рано еще трупу пахнуть!
– Скипидар, ваше высокоблагородие, – ответил околоточный.
– Почему скипидар?
– Покойник, царствие ему небесное, художником был. – Полицейский скосил глаза на кровать и набожно перекрестился.
– Художником был… – в задумчивости повторил фон Шпинне и медленно окинул взглядом комнату. – А почему я никаких картин не вижу?
– Ну, не знаю… у него к вину было пристрастие, может, пропил.
Начальник сыскной наконец обратил свое внимание на труп. Он подошел к кровати: на смятых и рваных простынях лежал мужчина лет тридцати, не более. Широко открытые, с сеткой мелких кровавых трещинок глаза мертво смотрели в потолок. Лицо мужчины, может быть, и не такое ужасное при жизни, сейчас изломала страшная гримаса удушья. Вокруг шеи шла проминающая гортань узкая сине-багровая полоска. Руки со скрюченными пальцами лежали на груди крест-накрест.
«Все как-то слишком аккуратно, – подумал про себя Фома Фомич, – ни следов борьбы, ни орудия преступления…» Начальник сыскной по опыту знал, что обычно убийца оставляет на месте преступления веревку, которой душил свою жертву. Зачастую эта веревка так и остается намотанной вокруг шеи. А вот когда орудия преступления нет, это может говорить только об одном – душили специальной удавкой с деревянными ручками, такую бросить жалко.
– Кто сложил ему руки, вы или фельдшер? – обернулся начальник сыскной к околоточному.
– Никак нет, ваше высокоблагородие, так и лежал, – ответил тот и, толкая в спину, подвел к Фоме Фомичу женщину средних лет с грубым, почти мужицким лицом и перепуганными глазами. Ситцевое платье в мелкий набивной цветочек чуть тесновато – по моде, на голове дурацкая шляпка с каким-то невероятным бумажным цветком, надетая второпях задом наперед. Хотя Фома Фомич поймал себя на мысли, что с этими шляпками никогда нельзя сказать точно, где у них перед, а где зад.
Начальник сыскной вопросительно посмотрел на околоточного.
– Квартирная хозяйка! – пояснил тот.
– Это вы обнаружили труп? – спросил ее фон Шпинне. Хозяйка сделала неопределенное движение головой, которое можно было расценить как «да, это я его обнаружила», а можно было понять как «нет, это не я!».
– Она обнаружила, она, – проговорил околоточный.
– А почему не отвечает, глухонемая?
– Пугается.
Внимательно всмотревшись в лицо квартирной хозяйки, а потом почувствовав и запах, исходящий от нее, Фома Фомич понял, что та – не оторопевшая от случившегося, а мертвецки пьяная и просто каким-то малообъяснимым чудом держится на ногах. Еще начальник сыскной понял, что ничего вразумительного она ему не скажет, по крайней мере пока. Поэтому он велел увести ее с глаз долой. Когда околоточный вернулся, фон Шпинне принялся расспрашивать:
– Кто убитый?
– Агафонов, художник, как же его звали-то? – наморщил лоб околоточный.
– Не надо как звали, – остановил его фон Шпинне, – мне это без надобности. Скажите лучше, чем он зарабатывал себе на жизнь?
– Известно чем – художествами.
– Какими именно художествами?
– Картинки там разные по купеческим домам, у кого потолок, у кого стены. Львы, русалки, олени с вот такими вот рогами – красиво. Я видал у пристава у нашего, у Чепурнова!
– Агафонов расписывал?
– Чего расписывал? – Глуповатое лицо околоточного стало еще глупее.
– Я спрашиваю, Агафонов, – начальник сыскной кивнул в сторону трупа, – расписывал дом у пристава Чепурнова?
– У пристава другой расписывал, похоже просто, я для примера сказал.
– А кроме стенной росписи он еще что-нибудь рисовал? Может быть, иконы?
– Иконы? – Околоточный скосил глаза сначала влево, затем вправо, сощурился. – Чего не знаю, того не знаю, может, и рисовал – художник…
– Вы хорошо осмотрели место преступления?
– Так точно, ваше высокоблагородие!
– Я так понимаю, что орудия убийства вы не нашли?
– Никак нет, не нашли!
– Жильцов опросили?
– Да пустое это дело, – ответил Падов и махнул рукой.
– Почему пустое?
– Тут такие люди живут, которые говорить не любят, тем более с полицией. У них тут свои законы, поэтому если кто чего и видел, все равно не расскажет. Торфяная улица такое место, где нашему брату не рады. Здесь убийства почитай каждый месяц случаются.
– И все они остаются нераскрытыми? – спросил фон Шпинне.
– А кто их будет раскрывать, кому они, эти люди, нужны? Вот он, прости господи? – Падов указал на труп Агафонова. – Он при жизни никому не нужен был, а сейчас и подавно. Увезут, закопают и забудут.
Начальник сыскной стоял посередине комнаты и думал, что прав околоточный, никому эти люди не нужны. Вот и он сам прибыл сюда лишь только потому, что есть подозрения о связи Агафонова с покушением на губернатора. Громыхая тяжелыми сапогами, вошли два санитара с деревянными носилками и шумно опустили их на пол возле кровати.
– Можно забирать? – спросили они одновременно и так зычно, что Фома Фомич невольно вздрогнул.
– Забирайте. – Начальник сыскной еще раз внимательно посмотрел на труп и шагнул в сторону, давая возможность санитарам подойти к кровати. Те машинально, было похоже, что по многолетней привычке, перекрестились и без усилий перенесли тело на носилки. Околоточный и фельдшер в этот момент, дабы не создавать сутолоки, вышли в коридор. Начальник сыскной стоял вполоборота к кровати, ему было неприятно смотреть на работу санитаров, но долг обязывал. Лишь только они подняли труп, фон Шпинне краем глаза заметил, что на кровати осталась лежать какая-то черная тряпица. Он подождал, пока вынесут покойника, подошел к кровати и взял тряпицу в руки. Это была дамская кружевная перчатка…
Начальник сыскной подозвал к себе околоточного.
– Что вы можете сказать по поводу вот этой вещицы?
– Это что ж такое? – любопытно вытянулся вперед тот.
– Дамская перчатка, – помог ему фон Шпинне. – Она лежала под трупом. У вас есть соображения, как она могла туда попасть?
– Как попасть? – забегал, заметался взглядом полицейский. – Ну, известно как, обронил кто-нить.
– Нет, не получается. Если бы кто-то обронил, как вы говорите, перчатка лежала бы сверху тела, а не под ним.
– Ну, тогда не знаю, – выдохнул Падов и обреченно опустил руки.
Фома Фомич почти вплотную приблизился к нему и, глядя в его маленькие настороженные глазки, спросил:
– Скажите, господин околоточный надзиратель, а вам разве не интересно узнать, как эта перчатка попала на место преступления?
– Интересно, – медленно проговорил тот и опустил глаза. Он, разумеется, врал. Ему было это нисколько не интересно, он вообще не любил свою работу. Нет, служба в полиции ему нравилась теми возможностями, которые она предоставляла. Хоть и маленькая, но власть. А вот прямые обязанности были ему в тягость. Он и сейчас никак не мог дождаться, когда же это все закончится. Начальник сыскной приехал, чего-то выспрашивает, какая-то перчатка. А всего делов-то, что маленького человека убили. Да и то еще вопрос. Может быть, он сам на себя руки наложил! Из всех происшествий, связанных с трупами, ему более всего приходились по душе самоубийства. Там все проходило быстро, формальности занимали полчаса, если не меньше, а вот убийства – тут времени уходило чуть ли не весь день.
– А вот, глядя на вас, нельзя сказать, что вам интересно, – вывел из задумчивости околоточного фон Шпинне. – Мне кажется, вам просто хочется поскорее убраться отсюда, да и время сейчас обеденное… А знаете что, господин околоточный, вы идите, идите, мы уж как-нибудь сами. Свою работу вы выполнили, место преступления осмотрели, протокол составили,
