вы все записываете, полезная привычка.
– Спасибо, ваше превосходительство, за добрые слова.
– Подданных надобно не токмо ругати, аще и хвалити. Не помните, кто это сказал? Вот и я не помню! Да и разве в этом дело, кто сказал? – Губернатор с треском выбрался из-за стола и принялся, пыхтя пахитоской, взад-вперед ходить по кабинету. – Главное – верно сказано! Кнут и пряник! Сурово, но справедливо! Только так Российская империя может прийти к процветанию!
Графа, похоже, снова накрывало облако замешанного на демагогии патриотического угара. Не в силах более слушать это, начальник сыскной, стараясь не показаться грубым, прервал губернатора и, сославшись на нехватку времени, попросил разрешения удалиться.
– Да, да, полковник, идите и поймайте мне заговорщиков!
– Непременно поймаем. От нас, ваше превосходительство, не уйдут, – заверил губернатора фон Шпинне.
– Я на вас надеюсь! Руки, извините, подать не могу, какая-то непонятная боль в запястье после нападения, а у вас хватка как у медведя…
На том и расстались.
После разговора с губернатором начальник сыскной тотчас же отправился с повторным визитом в Пантелеевскую больницу. Сторож встретил его строго по-армейски, вытянулся во фрунт и громко доложил, что никаких происшествий не случилось.
– Это очень хорошо, – похвалил его фон Шпинне, однако на этот раз хлопать по плечу не стал. – Доктор Закис на месте?
– Утром проходили тут мимо меня, а чтобы шли обратно, не видел, значит, на месте, – демонстрируя логику, ответил старик. – А вот майора нету!
– Сегодня он мне и не нужен.
* * *
Доктор, завидя начальника сыскной, повел себя так же, как и в первую встречу, – спокойно.
– Что-то еще хотите спросить про Мясникова?
– Про кого? – Фома Фомич был настолько увлечен Савотеевым, что напрочь забыл о старике Мясникове.
– Ну как же, вы в прошлый раз спрашивали о Мясникове Осипе Даниловиче…
– А, да, спрашивал, но сегодня я пришел поговорить с вами не о нем, а о Савотееве.
После этих слов доктор явно оживился – можно было предположить, что тема разговора ему нравилась. Они нашли тихий больничный уголок, там сели на лавку, и начальник сыскной спросил:
– Прежде всего меня интересует, кто навещал Савотеева в больнице?
– Его навещала только мать.
– И все? – В голосе начальника сыскной слышалось легкое разочарование.
– Все, а у него нет больше родственников. Правда, еще…
– Что?
– Его навещали дамы из благотворительного общества «Сестры милосердия».
– «Сестры милосердия»? А у нас что, есть такое благотворительное общество?
– Да, в него входят жены высших губернских чиновников, например, Можайская Елена Павловна. Вот именно они, кстати сказать, навещали Савотеева, когда он находился здесь.
– Графиня Можайская навещала Савотеева, я вас правильно понял?
– Именно так! И она навещала его несколько раз. Все жалела: такой молодой, а судьба вот с ним как обошлась…
– И что, она беседовала с Савотеевым?
– Да, и подолгу. Это графиня подарила ему ту иконку, на которой потом пропало изображение ложки, ну, я вам рассказывал в прошлый раз… – Все это доктор сказал почему-то шепотом.
– Да-да, я помню! – в задумчивости проговорил начальник сыскной. – Может быть, и ложку, ну ту, оловянную, которую вы отобрали у Савотеева, она ему подарила?
– Вот этого я не знаю. А с другой стороны, Савотеев бы сказал, что ложку ему подарил не святой Пантелеймон, а дама в черном…
– Что еще за дама в черном? – настороженно спросил Фома Фомич.
– Ну, мы так про себя называем графиню Можайскую…
– Почему?
– Она к нам приезжает одетая во все черное, ну а поскольку больные не знают, кто эти дамы, мы не говорим, чтобы навязчивости не было. Вот и появляются прозвища.
– И последний вопрос, господин доктор. Скажите, кто-то из посторонних может проникнуть в больницу, скажем, ночью или в выходной день?
– Вообще-то у нас это не положено…
– Доктор, я говорю не о том, что у вас положено или не положено, а о том, можно ли сюда попасть в неурочное время?
– Не буду юлить, не знаю.
– Ну, а подобные факты были?
– При мне нет. Может быть, раньше? Я не понимаю, кому может понадобиться забираться в сумасшедший дом, да еще ночью?
Больницу начальник сыскной покидал в большой задумчивости. Новость о том, что графиня Можайская навещала Савотеева и, мало того, подолгу разговаривала с ним, нужно было обдумать самым тщательным образом. Может статься так, что в деле о нападении на губернатора замешана его жена. Да, непростая ситуация…
Глава 25
Убийство на улице Торфяной
Фома Фомич и Кочкин в полицейской дребезжащей пролетке примчались на улицу Торфяную, где в доходном доме купца Пядникова был убит постоялец. Тот самый Агафонов, к которому, по донесениям наружного наблюдения, часто приезжал Савотеев.
Пока ехали, Фома Фомич все сокрушался, что не успел поговорить с этим Агафоновым. Потом начальник сыскной на какое-то время замолчал, впав в глубокую задумчивость, и чем больше он думал, тем жестче делалось его лицо. Наконец он повернулся к чиновнику особых поручений и сказал:
– А ведь они знают, что мы вышли на Савотеева…
– Но как такое возможно? – удивился Кочкин.
– Трудно сказать, может быть, агенты обнаружили себя, а может быть, есть человек, осведомленный обо всех наших делах… я больше склоняюсь ко второму.
– К осведомленному человеку?
– Именно так. Они и Агафонова убили, потому что от него, кто бы он там ни был, ниточка к ним тянулась. И к ним, и к осведомленному человеку, а может статься так, что один из них и есть осведомленный человек. Но это, опять же, пока только предположения.
Следуя старой полицейской привычке к месту преступления подходить пешком, фон Шпинне велел кучеру к доходному дому не подъезжать, а остановиться в каком-нибудь уличном закутке, чтобы пролетку не было видно.
На деревянном, изломанном тысячами и тысячами ног пороге доходного дома стоял жидкоусый городовой и ежесекундно хватался за висевшую на боку шашку, отпугивая любопытствующих.
– В капусту порубаю! – выкрикивал он звонко поверх голов небольшой кучки зевак, которых эти угрозы ничуть не пугали, и потому после каждого выкрика раздавался дружный смех.
– Кого убили-то, Митрич? – спрашивала у городового шелестящим голосом какая-то молодуха с подведенными сажей бровями. Городовой был молод. Обращение «Митрич» льстило ему, но не настолько, чтобы он забыл о служебном долге.
– В капусту порубаю! – отвечал он молодухе, а заодно и всем остальным.
Появление у Пядниковского дома начальника сыскной с помощником оставалось незамеченным до того момента, пока они не попытались войти в дом.
– Кто такие? – набычился при виде двух незнакомцев городовой и демонстративно поправил шашку.
– Мы-то? – заговорил плаксивым голосом Кочкин и снял картуз. – Мы актеры императорских театров, здесь у вас проездом. Я – Бим, а вот он, – чиновник особых поручений указал на фон Шпинне, – Бом!
– А документы у вас имеются? – строго спросил городовой, совершенно не утруждая себя вопросом, что, собственно, нужно актерам, пусть даже императорских театров, на месте преступления.
– А как же, а как же! – точно курица крыльями, замахал руками Кочкин. – Нам без документов нельзя, кто мы без документов? Прах! Нас без документов кто хошь обидеть сможет, в холодную запереть, а то и вовсе в Сибирь отправить. Вот! – И он ткнул в самый нос городового эмалированную бляху агента сыскной полиции. Руки стража порядка, лишь только он рассмотрел орленую железяку, отяжелели и приклеились к бокам.
– Где убитый? – пряча в карман «документ», уже без кривляния спросил Кочкин. При этом голос Бима и его взгляд приобрели такую властность, что городовой (так до конца и не понявший, кто перед ним стоит) невольно вздрогнул и даже отшатнулся назад, чем вызвал у притихших зевак мстительный смешок.
– Там! – только и смог произнести городовой, паралитически мотнув головой в сторону полуприкрытых дверей Пядниковского дома.
Длинный темный коридор второго этажа был пуст. В разбитое, выходящее на улицу окно донеслось: «В капусту порубаю!» Фома Фомич едва заметно улыбнулся.
– Эй! – подал голос Кочкин.
На этот призыв из дальней двери выглянула круглая, почему-то без фуражки, голова околоточного надзирателя. Завидя фон Шпинне, он взмахнул рукой и прокричал:
– Ваше высокоблагородие, сюда!
– Пока я осматриваю место преступления, – вполголоса обратился начальник сыскной к Кочкину, – ты пробеги по дому, может быть, что-нибудь увидишь, услышишь. Жителей не настораживай, прикинься дураком.
Меркурий кивнул и тут же растворился в коридорном полумраке доходного дома.
Фома Фомич, идя на зов околоточного, вошел в небольшую, крайне запущенную комнатку.
