опыт? — ледяным тоном спросил он своего сотрудника, забежавшего предупредить, что из-за перегруженности текущими делами он вряд ли успеет к сроку представить свои предложения в общий научный отчёт об использовании машин и механизмов. — Скажите, пожалуйста, это только у одного у вас пусковой период? А по-моему, у всех, и все заняты позарез, и всем спать некогда. Но ведь только вы забыли о нашем долге перед наукой. Вы один...
Инженер Ермолин вышел из-за стола, остановился перед собеседником, поправил ему галстук:
— Помните сказку? Человек вдруг получил способность источать золото. Скажет слово — и золотой; ещё скажет — ещё золотой. Мне это вот почему на ум пришло. Мы сейчас тоже такие: столько опыта в себя впитали, и такого опыта, что иное слово — не золотой, кучу золота сохранит! — Инженер говорил теперь каким-то другим — мечтательным, я бы сказал, лирическим тоном. — Наш канал — не только новый судоходный путь, возрождение мёртвых земель и увеличение энергетического баланса страны... Мне кажется, он решил и четвёртую, не менее важную задачу. Он был полигоном, на котором мы испытывали массированное наступление огромной строительной техники. Да-да-да, и все стройки пятой пятилетки ждут не только наших машин и наших людей. Опыт, опыт наш там нужен! А вам наукой заниматься некогда, обобщать этот драгоценный опыт...
Улыбка погасла на широком лице инженера, оно вдруг стало сухим, неподвижным.
— Завтра в десять тридцать жду вашу докладную. Перепечатанную и вычитанную. Договорились? Ну вот и хорошо! Всего...
Пережидая в углу на диване все эти деловые разговоры, поминутно вторгавшиеся в нашу беседу, я исподволь наблюдал за инженером Ермолиным. Странно, я никак не мог отделаться от ощущения, что когда-то, может быть давно, но я уже слышал его имя и фамилию и даже, как начинало казаться, был с ним знаком.
После того как очередной посетитель покинул кабинет и мы остались одни, я прямо спросил, не встречались ли мы когда-нибудь раньше.
— Не помню, вряд ли, — ответил инженер, вынимая коробку папирос.
Он достал спички, начал закуривать, и при этом сразу бросилось в глаза, что указательный палец у него наполовину отсутствует. Впрочем, после войны мало ли встретишь людей с такими дефектами! Но фамилия инженера была Ермолин, и искалеченный палец в сопоставлении с этой фамилией помог раскрыть всё.
Да, мы действительно не встречались. Но я и многие советские люди, никогда не видевшие его в лицо, знают об этом человеке.
— В годы войны вы партизанили на Украине?
— Точно.
— В отряде Героя Советского Союза Медведева?
— Точно.
— И это было под Ровно?
— Ну конечно, — улыбнулся инженер. — А вы как догадались? По книге Медведева, да?..
Сидя в маленьком его кабинетике, где «график использования механизмов» висел на стене, как боевая штабная карта, я припомнил книжку «Это было под Ровно», где один из славных мастеров лесной войны с подкупающей искренностью рассказывал о подвигах своих боевых товарищей, сражавшихся с фашистами далеко за линией фронта.
Лев Павлович Ермолин был сначала рядовым, потом командиром взвода, роты и наконец батальона в отрядах, сражавшихся в ровенских лесах. Он хорошо помнит инженера Кузнецова, который стал на войне легендарным разведчиком, да и сам он, пользуясь знанием языка, не раз действовал против фашистов, переодевшись во вражескую форму.
В книге Медведева не раз упоминается о Ермолине. Потом я нашёл в ней место, которое помогло мне догадаться о партизанском прошлом инженера, о чём тот из скромности умалчивал.
Автор не без свойственного ему юмора описывает там бой, который дали партизаны в честь победы советских войск, окруживших фашистские армии в районе Сталинграда: «У нас при этой операции совсем не было потерь. Только у бойца Ермолина пуля пробила каблук, но это с Ермолиным было уж неизбежно. Удивительно, до чего пули любили его! В любой стычке, будь хоть один выстрел, пуля обязательно попадает в него — вернее, не в него, а в его одежду: то в шинель, то в фуражку, то вот как теперь — в каблук. После каждого боя Ермолину обязательно приходилось сидеть и штопать своё обмундирование. Только один раз за всё время пуля его ранила, да и то шутя — попала в палец».
Он действительно был счастливцем, этот инженер-партизан, который в первые дни войны оторвался от строительства московских набережных, чтобы лететь в глубокий тыл врага и там сражаться на стальных магистралях, на лесных дорогах, на улицах оккупированных городов, порой в самих вражеских штабах. Двадцать восемь месяцев воевал Ермолин в лесах под Ровно. Потом уже, до самой победы, столь же бесстрашно действовал в тылу вражеских армий на западных участках великого фронта. И хотя, как явствует из процитированных записок, жизни он своей не щадил и от пуль не прятался, он потерял только одну фалангу пальца на руке.
Зато советская жизнь щедро расквиталась с ним и за длинные студёные ночи, проведённые в секретах и засадах, и за нечеловеческое напряжение, которое он испытывал, выходя в чужом мундире один навстречу вооружённым врагам, и за тяжкое чувство, которое переживал он, инженер-строитель, разрушая мосты, взрывая дороги, отправляя под откос поезда.
Ему повезло. Демобилизовавшись, он попал в Гидропроект, а затем в Гидрострой и таким образом сразу очутился в атмосфере напряжённого трудового творчества.
Находясь как бы в оперативном отделе штаба мирного наступления советских людей на природу, недавний партизан видел в конкретном воплощении всё величие замышляемых дел, всю щедрость народа, не жалеющего средств на мирные стройки, всё могущество техники, которой правительство оснащало строителей, готовившихся к выходу на великие трассы.
Участвовать в разработке великих проектов — что может быть увлекательнее для молодого инженера! Но уже приближались сроки, когда проекты начнут воплощаться в сооружения, изменяющие облик земли. Льва Павловича всё больше стало тянуть на практическую работу. Это стремление было оценено руководителями. Он прибыл на стройку в числе первых специалистов, и уже при нём начали приходить со всех концов страны новые машины. При нём их собирали, при нём они
