— Вы что-то говорили, — напомнил Гилд.
— Только то, что, если бы полагаете, что я от вас что-то скрываю, скажите прямо. Пока что мы вели игру вместе, и мне не хотелось бы…
— Нет, что вы, — поспешно сказал Гилд. — Ничего похожего, мистер Чарльз. — Он слегка покраснел. — Я… Дело в том, что комиссар нас подгоняет, и я вроде как тоже… передаю по команде. Второе убийство все здорово усложнило. — Он развернулся к подносу на столе: — Вам как?
— Воды не надо, спасибо. И никаких концов?
— Ну, та же пушка, те же пули — и все вроде. Это произошло в коридоре меблированных комнат, между парой лавочек. Там все утверждают, что не знают ни Нунхайма, ни Винанта и никого из тех, кого мы могли бы связать с этим делом. Дверей там не запирают, всякий может войти — только не очень-то надо, если подумать.
— Никто ничего не видел, не слышал?
— Конечно, слышали выстрелы, но кто стрелял, не видели. — Он протянул мне стакан.
— Гильзы нашли?
— Ни тогда, ни сейчас. Вероятно, револьвер.
— И оба разом отстрелял весь барабан — считая ту пулю, которую вогнал в телефон. Это, конечно, в том случае, если он не вставлял патрон под боек.
Гилд опустил стакан, который начал было подносить к губам.
— Уж не думаете ли вы, что тут китайцы замешаны? — недовольно спросил он. — Это ведь их манера.
— Не думаю, — сказал я, — но лишняя версия не повредит. Узнали, где был Нунхайм в тот день, когда убили девицу?
— У-гу. Торчал возле ее дома, по крайней мере, часть дня. Видели его и перед домом, и за домом — если можно верить людям, которые тогда не придали этому никакого значения и у которых нет никаких причин врать. А за день до убийства он, по словам лифтера, был возле ее квартиры; лифтер говорит, что он почти сразу же спустился, так что непонятно, заходил он или нет.
Я сказал:
— Так. Может быть, Мириам права и он действительно слишком много знал. Выяснили что-нибудь насчет той разницы в четыре тысячи между тем, что ей дал Маколей, и тем, что Клайд Винант, по его словам, получил?
— Нет.
— Морелли говорит, что у нее всегда было полно денег. Однажды она ему одолжила пять тысяч наличными.
Гилд поднял брови:
— Да?
— Да. И еще он говорит, что Винант знал о ее судимости.
— По-моему, — сказал он медленно, — он с вами основательно поговорил.
— Общительный. Узнали еще что-нибудь — над чем Винант работал, когда уехал, над чем собирался работать в отъезде?
— Нет. Вас, похоже, эта его мастерская интересует?
— Почему бы и нет? Он изобретатель, мастерская ему принадлежит. Хотелось бы на нее взглянуть.
— Сколько угодно. Расскажите еще про Морелли. Как вам удалось его разговорить?
— Я же сказал, он общительный. Вам прозвище Воробышек ничего не говорит? Такой крупный, жирный, белесый, и голос как у гомика?
Гилд нахмурился:
— Нет. А что?
— Он был там с Мириам и хотел мне вмазать, только ему не позволили.
— А с чего это ему вдруг приспичило?
— Не знаю, может быть, она ему сказала, что я помог убрать Нунхайма — помог вам.
— О, — сказал Гилд. Он почесал большим пальцем подбородок, посмотрел на часы. — Время вроде позднее. Может, как-нибудь заскочите ко мне завтра, сегодня то есть?
Я не сказал ему, что я думаю по этому поводу. Вместо этого я сказал:
— Конечно, — отвесил кивок ему и Энди и вышел в гостиную.
Нора спала на диване. Мими отложила книгу и спросила:
— Тайный совет закончился?
— Да. — Я двинулся к дивану.
Мими сказала:
— Пусть пока спит, Ник. Вы ведь останетесь, когда уйдут ваши друзья из полиции?
— Так и быть. Мне надо еще парой слов перекинуться с Дороти.
— Но она спит.
— Ничего, я разбужу.
— Но…
Гилд с Энди зашли попрощаться. Гилд с сожалением посмотрел на спящую Нору, и они ушли.
Мими вздохнула:
— Устала я от полицейских. Помните, из какого это рассказа?
— Да.
Вошел Гилберт:
— Они действительно думают, что Крис убил?
— Нет, — сказал я.
— А что они думают?
— Вчера я бы мог сказать. Сегодня не могу.
— Это же смешно, — вмешалась Мими. — Они прекрасно знают, что это сделал Клайд, и вы это прекрасно знаете. — Когда я не ответил, она повторила более внятно: — Вы прекрасно знаете, что это сделал Клайд.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Нет, не он, — сказал я.
Лицо Мими прямо-таки воссияло торжеством:
— Значит, вы все же на него работаете! Что, нет, что ли?
Мое «нет» отскочило от нее, как мячик от стенки.
Гилберт спросил, не споря, а как бы любопытствуя:
— Почему же он не мог этого сделать?
— Мог, но не сделал. Стал бы он писать эти письма, бросать подозрение на Мими, на единственного человека, который помогал ему, скрывая главную улику против него?
— Но может быть, он этого не знал? Может быть, он посчитал, что полиция просто кое-что держит в тайне. Они ведь часто так поступают? А возможно, он хотел ее дискредитировать, чтобы ей не поверили, если…
— Вот-вот, — сказала Мими, — именно так он и поступил.
Я сказал Гилберту:
— Ты же не считаешь, что он ее убил.
— Нет, не считаю, но я хотел бы знать, почему вы так не считаете… понимаете, ваш метод.
— А твой?
Он слегка покраснел, растерянно улыбнулся:
— Но я… Это совсем другое.
— Он знает, кто убил ее, — появившись в дверях, сказала Дороти.
Она так и не переоделась в домашнее. Она пристально смотрела на меня, словно боялась посмотреть на кого-либо другого. Была она очень бледна и держалась неестественно прямо.
Нора открыла глаза, приподнялась на локте и сонно спросила:
— Что?
Никто ей не ответил.
Мими сказала:
— Дорри, нечего тут разыгрывать идиотские драмы.
— Вздуть ты меня можешь, когда они уйдут. И вздуешь ведь.
Мими постаралась принять такой вид, словно понятия не имеет, о чем говорит ее дочь.
— Значит, кто ее убил? — спросил я.
Гилберт сказал:
— Дорри, не валяй дурака, ты…
Я прервал его:
— Пусть говорит. Пусть говорит что хочет. Так кто ее убил, Дороти?
Она посмотрела на брата, опустила глаза, неестественность и напряженность позы исчезли. Глядя в пол, она невнятно произнесла:
— Я не знаю. Он знает. — Она подняла взгляд на меня и вздрогнула. — Вы что, не видите, что я боюсь? — крикнула она. — Я их боюсь. Заберите меня отсюда, и я все скажу, а их я боюсь!
Глядя на меня, Мими залилась смехом:
— Вы на это напрашивались. Поделом вам. Гилберт, краснея, пробормотал:
— Так глупо все.
— Разумеется, мы тебя заберем, только лучше уж выкладывай все, пока мы здесь все вместе, — сказал я.
Дороти покачала головой:
— Я боюсь.
Мими сказала:
— Ник, не надо бы с ней так носиться. Она от этого только хуже делается. Она…
Я спросил Нору:
— А что ты скажешь?
Она встала и потянулась, не поднимая рук. Как всегда после сна, у нее было розовое и очень милое личико. Она сонно улыбнулась мне и сказала:
— Пошли домой. Не нравятся мне эти люди. Пошли, Дороти, забирай пальто и шляпку.
Мими сказала Дороти:
— Марш в постель!
Дороти поднесла ко рту кончики пальцев левой руки и всхлипнула сквозь них:
— Ник, не позволяйте ей бить меня!
Я смотрел на Мими. На лице ее была безмятежная улыбка, однако ноздри шевелились в такт дыханию, а само дыхание можно было слышать.
Нора подошла к Дороти:
— Пойдем, мы тебе личико умоем и…
Мими издала горлом какой-то зоологический звук, на шее мышцы вздулись, она приподнялась на цыпочки.
Нора встала между Мими и Дороти. Когда Мими рванулась вперед, я ухватил ее за плечо, другой рукой обхватил сзади за талию и приподнял. Она завопила, принялась отбиваться кулаками, а ее острые высокие каблуки вколачивались мне в голени, как гвозди.
Нора вытолкала Дороти из комнаты и встала в дверях, наблюдая за нами. У нее было очень оживленное лицо, него я видел ясно, отчетливо, а все остальное расплывалось. Когда я ощутил на спине и плечах неловкие удары, то обернулся и увидел, что меня молотит Гилберт; я видел его очень смутно и, когда оттолкнул его, почти не почувствовал соприкосновения.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
