Я пошел в спальню, ибо ночевал в гостиной, к телефону. Дороти крепко спала. Я буркнул в трубку:
— Алло.
Маколей сказал:
— До обеда еще далеко, но мне надо срочно с тобой повидаться. Можно прийти?
— Конечно. Приходи к завтраку.
— Я уже завтракал. Ты тоже перекуси, а я буду через пятнадцать минут.
Дороти чуть-чуть приоткрыла глаза, сонным голосом изрекла:
— Поздно уже, — перевернулась на другой бок и забылась сном.
Я плеснул холодной водой на лицо, на руки, почистил зубы, причесался и вернулся в гостиную.
— Он сейчас придет, — сообщил я Норе. — Он уже завтракал, но лучше закажи для него кофе. А я желаю куриной печенки.
— Я на ваш банкет приглашена или…
— Конечно. Ты ведь знакома с Маколеем? Неплохой парень. Меня ненадолго прикомандировали к его отряду под Во, а после войны мы разыскали друг друга. Он мне пару дел подбросил, включая и Винанта. А как насчет по маленькой, горлышко промочить?
— Почему бы тебе сегодня не побыть трезвым?
— Не затем мы приехали в Нью-Йорк, чтобы ходить трезвыми. Хочешь сегодня на хоккей?
— Вполне.
Она налила мне стаканчик и пошла заказывать завтрак. Я просмотрел утренние газеты. Там писали о том, что Йоргенсена задержала бостонская полиция, и об убийстве Нунхайма, но больше места занимали новейшие обстоятельства «гангстерской войны в Хелл-Китчен» (такое название придумали в бульварных газетках), арест «принца Майка» Фергюссона и интервью с загадочным Джефси, участником переговоров с похитителями сына Линдберга.
Маколей и коридорный, который привел Асту, прибыли одновременно. Маколей понравился Асте: в его ласках чувствовалась твердая рука, а всяких нежностей она не любила.
В то утро у него заметно проступили складки вокруг рта и щеки утратили румянец.
— Откуда у полиции эта новая линия? — спросил он. — Они считают… — Он остановился, потому что вошла Нора. Она уже оделась.
— Нора, это Герберт Маколей, — сказал я. — Моя жена.
Они пожали друг другу руки, и Нора сказала:
— Ник распорядился, чтобы я заказала для вас только кофе. Может быть…
— Нет, спасибо. Я только что позавтракал.
Я сказал:
— Так что насчет полиции?
Он замялся.
— Норе известно практически все, что известно мне, — заверил его я. — Так что если это не что-нибудь такое…
— Нет-нет, ничего такого, — сказал он. — Только ради самой же миссис Чарльз. Не хотелось бы давать ей повод тревожиться.
— Тогда выкладывай. Ее тревожит только то, чего она не знает. Так что за новую линию взяла полиция?
— Сегодня утром ко мне зашел лейтенант Гилд, — сказал он. — Сначала он показал мне обрывок цепочки от часов с ножичком. Он спросил, не видел ли я ее раньше. Я ответил, что, кажется, видел похожую у Винанта. Тогда он спросил, могла ли она каким-нибудь образом попасть к кому-то другому. И после всяких околичностей я начал понимать, что под кем-то другим он понимает либо тебя, либо Мими. Я сказал ему: а как же, Винант, мол, мог передать ее любому из вас, ее можно было выкрасть, или найти на улице, или получить от кого-нибудь, кто выкрал или нашел на улице, или от кого-нибудь, кому Винант ее дал. Можно было бы и другими путями заполучить. Но тут он понял, что я его дурачу, и не дал мне распространяться про эти другие пути.
На щеках Норы проступили пятна, а глаза потемнели:
— Вот идиот!
— Ну-ну, успокойся, — сказал я. — Может быть, надо было предупредить тебя: он гнул в эту сторону еще вчера. По всей видимости, это моя добрая старая подружка Мими его слегка подначила. А на что еще он свой прожектор навел?
— Он интересовался… В общем, он спросил: «Как по-вашему, Чарльз и эта девчонка Вулф и в последнее время крутили роман или это для них уже пройденный этап?»
— Узнаю ручку нашей Мими, — сказал я. — И что ты ему ответил?
— Я сказал ему, что не знаю, крутили ли вы роман в «последнее время», поскольку не знаю, что вы его вообще когда-либо крутили, и напомнил ему, что ты уже много лет в Нью-Йорке не живешь.
Нора спросила меня:
— А роман-то был?
Я сказал:
— Намекаешь, что Мак врет? Так что он на это ответил?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ничего. Он спросил меня, считаю ли я, что Йоргенсен знал про тебя и Мими, а когда я спросил, что именно про тебя и Мими, он обвинил меня в том, что я прикидываюсь дурачком, он так и выразился. Так что в этом вопросе мы далеко не ушли. Он также интересовался, где и когда я тебя видел — с точностью до дюйма и секунды.
— Очень мило, — сказал я. — Алиби у меня никудышное.
Официант принес завтрак. Пока он накрывал на стол, мы поговорили о том о сём.
Когда он ушел, Маколей сказал:
— Тебе нечего бояться: я твердо решил сдать Винанта полиции. — Произнес он это, однако не очень твердо и даже с некоторой растерянностью.
— А ты уверен, что это его рук дело? Я так не уверен. Он просто сказал:
— Я знаю. — Он прокашлялся: — Даже если бы был один шанс из тысячи, что я ошибаюсь, а такого шанса нет, то он же все равно безумен, Чарльз Он не должен гулять на свободе.
— Наверное, это правильно, — начал я, — и если ты твердо знаешь…
— Я знаю, — повторил он. — Я видел его в тот день, когда он убил ее, и получаса не прошло после убийства, хотя я не знал, что она убита. Я… словом, теперь я это знаю.
— Ты с ним встретился в конторе Германна.
— Что?
— Предполагается, что в этот день, примерно с трех до четырех, ты находился в конторе человека по фамилии Германн на Пятьдесят седьмой улице. По крайней мере, так мне сказали в полиции.
— Правильно, — сказал он. — То есть правильно, что у них именно такие сведения. А на самом деле было так: после того как в «Плаза» я не смог найти ни Винанта, ни каких-либо вестей о нем и столь же безрезультатно звонил к себе в контору и к Джулии, я махнул на это дело рукой и пошел пешком к Германну. Это горный инженер, мой клиент. Я тогда как раз кончил составлять для него свидетельство о регистрации акционерного общества, и туда понадобилось внести кой-какие поправки. Когда я дошел до Пятьдесят седьмой, я вдруг почувствовал, что за мной следят, тебе это ощущение, конечно, знакомо.
Не знаю, с какой стати кому-то потребовалось следить за мной, но я как-никак адвокат, и какие-то причины для слежки могли быть. Во всяком случае, я решил удостовериться, повернул на Пятьдесят седьмую в восточном направлении, дошел до Мэдисон — и так в точности и не определил. Крутился там какой-то бледный коротышка, которого, как мне показалось, я видел возле «Плаза». Быстрее всего это можно было выяснить, взяв такси. Так я и поступил и сказал шоферу, чтобы ехал на восток. Движение было слишком оживленное, и я не смог увидеть, взял ли такси этот коротышка или еще кто-нибудь после меня. Поэтому я попросил повернуть на юг по Третьей, снова на восток по Пятьдесят шестой и снова на юг по Второй авеню. И к этому времени я был почти уверен, что за нами следует желтое такси. Ясное дело, мне было не разглядеть, сидит ли там мой коротышка, расстояние было слишком большое. А на следующем перекрестке, где мы остановились на красный, я увидел Винанта. Он был в такси, идущем на запад по Пятьдесят пятой улице. Естественно, это меня не очень удивило: мы были всего в двух кварталах от дома Джулии, и я посчитал само собой разумеющимся, что она не захотела, чтобы я узнал, что он был у нее, когда я звонил, а что сейчас он едет к «Плаза» на встречу со мной. Пунктуальностью он никогда не отличался. Поэтому я сказал шоферу повернуть на запад, но на Лексингтон-авеню — мы шли позади него на полквартала — такси Винанта повернуло на юг. «Плаза» была совсем в другой стороне, да и моя контора тоже. Короче, я послал его ко всем чертям и снова начал высматривать такси, которое меня преследовало, но оно исчезло. Всю дорогу к Германну я поглядывал назад, но не заметил никаких признаков того, что за мной кто-то следует.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— В какое время ты увидел Винанта?
— В пятнадцать — двадцать минут четвертого, скорее всего. Когда я приехал к Германну, было без двадцати четыре, а прошло, по-моему, минут двадцать — двадцать пять. В общем, секретарша Германна, Луиза Джейкобс, я как раз с ней был, когда мы вчера вечером встретились, сказала мне, что он весь день сидит на совещании, но наверное, через несколько минут освободится. Так оно и было, все наши вопросы мы решили минут за десять — пятнадцать, и я отправился к себе.
