мгновения в избе тишина тут же взорвалась диким гвалтом, сменив оцепенение безудержным хороводом смерти.
Все гуртом бросились на двух незваных гостей. Первого же из охотников до легкой победы встретил Прок. Увернувшись от свистнувшего в вершке от головы топора, он перехватил руку, и стражник, не хуже камня, выпущенного из пращи, с хряском влепился в стену. А его короткая секира каким-то образом оказалась в руке новгородца. Именно ей он отбил следующий выпад, наддал сделавшему его гридню по ноге так, что тот, словно у него землю из-под ног вырвали, с проклятием бахнулся мордой об пол.
Любоваться схваткой со стороны Тверду, может, и хотелось бы, но его мнением на этот счет никто не интересовался. Коротко лязгнули столкнувшиеся клинки. Отведя замах нацеленного в его голову короткого копья, обратным движением Тверд располосовал нападавшему шею, отпихнул его в сторону — и почувствовал сильнейший толчок в бок. Такой силы, что дыхание невольно сбилось, ноги будто сами собой сделали шаг назад и резко подкосились.
Давненько не пропускал таких ударов. Повезло, что он не стал смертельным.
Подняв глаза, опальный десятник понял, что такого же мнения придерживался и человек, увечье это наносивший. Взгляд толстощекого рябого татя с легкими кудряшками в бороденке выражал крайнее изумление. Впрочем, если брать во внимание разряженный арбалет, что он растерянно зажимал в руках, все еще наводя на Тверда, удивление его становилось понятным. Выстрелить в человека с расстояния в три-четыре шага и не нанести никакого увечья — хотел бы посмотреть Тверд на самого себя на его месте.
Он перевел взгляд на место, куда воткнулся болт. Вмятина в коже доспеха — и все.
Вот так гильдийское корзно.
Сзади скрипнула, распахиваясь, дверь. На шум, должно быть, прибежали караульный Туча с косоглазым любителем поживиться дичью.
Над ухом свистнула еще одна короткая арбалетная стрела.
— Да убейте же их! — с надрывом взвизгнул голос старшего. Он как раз замахнулся метательным топориком, явно намереваясь послать его, в кого двенадцатеро укажут.
Бросившись вперед, Тверд смел с пути одного из воев, резанув его по руке, в которой тот зажимал короткий меч. Толкнув татя на еще одного арбалетчика, швырнул свой клинок в десятника. Меч — не кинжал. И уж тем более не стилет, сработанный с тем расчетом, чтобы его можно было метать. А потому нанести какой-то вред человеку, швыряясь в него мечом, нечего было и уповать. Но то, на что он надеялся, все же произошло. Десятник дернул головой в сторону, уводя ее по привычке с линии атаки и нервным движением отбил запущенный в него клинок. Глухо лязгнув, тот отлетел куда-то в угол. Но кентарху он был уже и не особо надобен. Тверд пролетел остаток горницы и всем весом врубился во врага. Тот успел еще что-то дико пролаять прямо над ухом — и оба врезались в стену, скатившись после этого грузного удара на пол.
Вскочили почти одновременно.
— Этот — мой! — рявкнул старший стражи, перехватывая нацеленную в Тверда сулицу, которую в трясущихся руках держал набежавший сухопарый гридень с косыми глазами. — Разберитесь со вторым.
Рекомый второй и впрямь всеми своими действиями так и напрашивался, чтобы с ним кто-нибудь разобрался. Вот только ни у кого это не получалось. Гильдиец метался по горнице заполошной черной мухой, не останавливаясь ни на мгновение. Правда, муха эта была таких размеров, что от нее то и дело отлетали тела в разной степени изломанности и бездыханности. Вот и сейчас один стражник, описав в воздухе причудливую дугу собственным задом, башкой хряснулся о печь и стек вниз. Как раз к тому, который катался по полу, нянча неестественно вывернутую руку с торчащим в ладони ножом. Скорее всего, его же собственным.
— Вы кто, поджарь Огонь вашу требуху, такие? — прошипел старшой, меряя Тверда немигающим темным взглядом. Кучерявые его лохмы темными волнами падали на смуглое лицо, и потому на лбу были перехвачены серебряным обручем. Чернявый кинулся на него, на ходу выпрастывая вперед руку с зажатым в ней мечом. Хазарское лезвие в виде лепестка огня, тонкое у рукояти и расходящееся вширь у кончика, рассекло воздух у самой щеки. И сразу же — у другой, а затем едва не вспахало грудь. Тверд был знаком и с такими клинками, и с умельцами, их использующими. Манера их была предсказуема — мечом такой формы удобнее всего рубить. В основном прямыми махами. Все остальные — отвлекающий маневр перед ними. Но одно дело знать, а совсем другое — схватиться. С помощью одних этих ложных махов поганец мог наделать с десяток мелких порезов, и рано или поздно изошедший кровью противник, потеряв в силе, скорости и сноровке, попадался под решающий удар. Вот почему проково корзно сейчас Тверду могло сослужить самую своевременную службу. Особенно если учесть, что о его чудесной непробиваемости хазарин даже не догадывался.
Увернувшись еще от полудюжин махов, тычков и выпадов, Тверд развернулся спиной к столу. Очень невыгодная позиция. Любой ложный удар может лишить равновесия и опрокинуть на лопатки. В мгновение ока понял это и хазарин. Наподдав ногой по случившейся поблизости скамье, он бросил ее прямо под ноги Тверда. Тому ничего не оставалось, как подпрыгнуть — и шлепнуться задницей на стол в попытке увернуться. Опытный мечник только того и ждал. Свистнувший по короткой, но от того не менее смертоносной дуге, железное жало должно было разрубить плечо вместе с рукой и плащом, которыми в бесполезном порыве попытался заслониться лазутчик.
Хазарин уже заранее почувствовал, как его клинок крушит кость и плоть, и изготовился даже нанести следом решающий удар, но… Меч ни с того, ни с сего предательски лязгнул о ткань черной накидки, прошелся по ней по касательной, словно это был настоящий щит, а в следующее мгновение был запутан этим самым плащом. На воинском инстинкте хазарин дернул клинок на себя, освобождая из нежданной западни. И отвлекся на это совершенно напрасно. Воспользовавшись мгновенным его замешательством, Тверд свободной рукой коротко приложился по виску татя. Остекленевшие глаза дали ему понять — попал как надо. Но свалиться не дал, цапнув за край кольчужной рубахи и опустив со всей дури свой лоб на смуглую переносицу. Лишь после этого позволил обмякшему телу сползти под стол, походя сорвав с его башки серебряный обруч.
— Эт правильно, — донесся одобрительный сип сзади. — Только вряд ли побрякушка эта — единственное богатство гада. Надо бы еще пошарить. Меня снять всегда успеется.
Поначалу Тверд даже удивился, чего это варяг так спокоен. Но, повернувшись к нему, а заодно и
