Костис не предвидел для себя ничего хорошего, если ему придется вступить в ближний бой. Он наблюдал, как Орнон шагнул вперед, схватил одного из борющихся людей за волосы и резко дернул его назад. Человек сел на пол, а Орнон вступил в освободившееся пространство у царской постели. Он положил ладонь с широко растопыренными пальцами на царский лоб и с усилием уложил Евгенидиса на подушку. Не отрывая руки от лица царя, он наклонился и заорал прямо ему в ухо:
— С царицей все в порядке!
Евгенидис затих. Люди вокруг кровати замерли.
— Ирина? — Позвал царь.
— Она упала в обморок. Вот и все, — сказал Орнон уже тише. — Здесь много крови. Она женщина и расстроилась. Это нормальная реакция.
Костис посмотрел на женщину в своих объятиях. У нее было имя. Ее звали Ирина. Он никогда не думал, что у нее может быть какое-то имя кроме Аттолии, но, конечно, она тоже была человеком до того, как стать царицей. Держа ее на руках, он с удивлением почувствовал, что она может оказаться не просто человеком, но и женщиной. Костису вдруг стало невыносимо неловко, и он вздохнул с облегчением, когда Иларион поднял ее на руки и понес в комнату телохранителей. Ее служанки поспешили за ней, кудахча на ходу, словно стая встревоженных кур.
Костис поднялся на ноги.
Евгенидис беспокойно крутился на кровати.
— Расстроилась при виде крови? — спросил он. — Только не моя жена, Орнон.
— Вашей крови, — заметил посол.
Евгенидис посмотрел на свой крюк и перестал спорить.
— Да, — сказал он.
Казалось, он погрузился в воспоминания. В комнате было тихо. Костис неожиданно для самого себя пришел к новому взгляду на царицу и царя. Он знал, что со всеми остальными происходит то же самое. За исключением, пожалуй, одного врача, который держал иглу с нитью в поднятой руке и с нетерпением ждал разрешения продолжить свое занятие.
— Приступай, — сказал царь.
Казалось, он вряд ли заметил вонзившуюся в его тело иглу. Он смотрел в сторону двери на царицу, но говорил, обращаясь к послу Эддиса.
— Думаю, Орнон, в дальнейшем я буду слушаться моего врача.
Глава 10
— Ваше Величество, — прошептал Костис.
Евгенидис открыл глаза и повернул голову на подушке. Костис стоял на коленях возле кровати. В комнате было темно, лишь узкая полоса света падала из приоткрытой двери в комнату охраны, где стояли на посту бдительные гвардейцы. Они позволили Костису беспрепятственно войти в спальню царя, словно он был прозрачным. Они знали, зачем он здесь.
Царь моргнул.
— Ваше Величество, простите, что разбудил вас, но думаю, что только вы сможете помочь.
— Который час? — хрипло спросил царь.
— Час собаки, час до рассвета.
— Да уж, — пробормотал царь. — Ох, рано встает охрана…
— Ваше Величество, она прикажет казнить их всех.
— Всех, это кого? — его глаза блестели от лихорадки.
— Капитана, моего друга Ариса и все его отделение. Она приказала арестовать их вчера днем, когда ушла отсюда, и сказала, что их казнят до полудня.
— Сегодня?
— Ваше Величество, она произвела старшего лейтенанта в капитаны, но люди говорят, что не будут служить под ним. — он придвинулся с царю. — Ваше Величество, пожалуйста, вы можете остановить ее? Арис не знал об опасности, я клянусь вам. Он думал, что в саду вам ничего не угрожает.
— Почему ты не пришел раньше?
— Вы спали. Они дали вам опиум.
С усилием царь отбросил в сторону одеяло.
— Вспомнил, — сказал он. — Терпеть его не могу. От него начинаешь чувствовать себя покойником. — он потер лицо. — Она уже послала за ними?
— Пока нет, — сказал Костис.
— Ах.
— Ваше Величество, пожалуйста.
— Костис, я не могу открыто отменять ее приказы.
— Но она слушалась вас, — напомнил Костис.
— В частном порядке, может быть, и при соответствующих обстоятельствах. Но сейчас она злится, Костис. Я знал, что она разозлится.
Костис опустил голову. Он видел вчера столько невозможных вещей, что надеялся еще на одну.
— Подожди, — сказал царь. — Просто подожди. — он повернул голову. — Здесь есть вода? От этого опиума глотка становится сухой, как пергамент.
Костис налил ему стакан, а затем наполнил его еще дважды, когда царь выпил все до капли. Чтобы пить, Евгенидис, морщась, сел в постели и оперся спиной на подушку. Он тяжело вздохнул и оценивающе прищурился, словно прикидывал расстояние. Наконец он спросил:
— Ты знаешь архаичный?
* * *
Костис почти летел вниз по лестнице и через служебные переходы дворца. Он рассчитывал на ранний час, чтобы преодолеть свой путь без препятствий. Костис пробежал через кухню, сопровождаемый ворчанием и руганью кухонных слуг, уже проснувшихся и приступивших к работе, чтобы добраться до лестницы, ведущей вниз в царскую тюрьму, только для того, чтобы мучиться от бессилия перед закрытыми дверями темницы в ожидании тюремщика. Костис изо всех сил держал себя в руках, чтобы не пнуть окованную железом дверь. Не было никакого смысла ссориться с начальником стражи, не достигнув своей цели. Ключи от камеры были только у тюремщика, и Костису с удовольствием напомнили бы, что он не обладает властью в тюрьме Ее Величества. Тюремщик не станет спешить ради царского гвардейца.
Костис ждал, когда ключ со скрипом повернется в замке, и дверь медленно приоткроется. Затем его терпение закончилось, и он пинком распахнул ее. Первым он увидел Ариса; его друг сидел на полу, подтянув колени к подбородку и обхватив их руками. Длинная цепь грудой лежала около его ног. Он поднял голову, чтобы посмотреть на Костиса, а затем снова уронил ее и, протянув руку, осторожно коснулся плеча лежащего рядом с ним человека.
— Время пришло, Легарус, — тихо сказал он.
Легарус плакал. У всех остальных глаза оставались сухими, но Легарус плакал. Неудивительно, подумал Костис. Ведь это якобы Легарус, нашедший неизвестного покровителя во дворце, стал причиной их внезапного продвижение по службе. Но это продвижение было организовано вовсе не в интересах Легаруса. Покровительство оказалось маскировкой. Кому-то понадобилось, чтобы в тот день дежурили новички, способные легко отвлечься от своих обязанностей. Его возлюбленный использовал Легаруса и бросил его умирать.
Костис обратился к поднявшемуся на ноги Телеусу.
— Надежды нет, Костис, — решительно сказал Телеус, заметив его взгляд.
— Есть, — настойчиво возразил Костис.
— Нет, — похоже, Телеус твердо решил умереть. — Я никогда бы не согласился оправдать команду Аристогетона. Я не сделал бы этого для телохранителей царицы, и я не должен делать это для царя.
— Вы отказываетесь от его людей? Они тоже должны умереть?
— Мы все виноваты.
Костису очень хотелось схватить его за плечи и хорошенько встряхнуть.
— А гвардия? Вы знаете, что она назначила Энкелиса? Люди не пойдут за ним.
— Они присягнули своими мечами царице.
— Но они не просто мечи. Это люди. Они следовали за вами. Без вас может пострадать не только их дисциплина, но даже, может быть, преданность. Гвардия является краеугольным камнем армии. А вы — краеугольный камень гвардии. Царица не может позволить себе потерять вас.
— Ты думаешь, я этого не знаю? — спросил Телеус.
— Тогда вы должны остановить ее.
— Она тоже это знает, Костис, — грустно сказал Телеус. — Даже если бы я мог остановить ее, кто я такой, чтобы это делать? Это ее решение.
— Что, если она совершает ошибку?
— Кто я такой, чтобы подвергать сомнению решение царицы?
— Она человек, как и все мы, капитан. — Костис вспомнил, как Аттолия упала ему на руки днем раньше. — Даже она иногда может ошибиться.
— О, да, — горько согласился Телеус. — Иногда нам приходится вкушать плоды ее ошибок. И все же мы не можем подвергать сомнению ее приказы. Она наша царица.
— Но можно попросить ее пересмотреть решение. Только это. Попросите ее отложить приговор, чтобы убедиться, что ее решение правильное.
— Каким образом? — спросил Телеус.
* * *
Тронный зал был освещен множеством огней. Горела каждая свеча в настенном светильнике. Люстры казались огненными колесами, парящими в воздухе. День еще не начался, но в толпе платок негде было уронить. Никто не желал пропустить возможность увидеть, как всесильного капитана гвардии пошлют на казнь. Это позволило Костису относительно незаметно проскользнуть в зал и затаиться около двери. Царь предупредил его, что передав сообщение Телеусу, он должен поспешить в свою комнату и ждать, когда минует буря, но Костис просто не мог уйти. Он не был уверен, решится ли Телеус. Тюремщик вернулся слишком рано, и остальные стражники уже стояли в коридоре, чтобы вести арестованных к царице. Времени на убеждение не оставалось. Торопясь, Костис быстро произнес эту фразу на архаичном языке и перевел на простонародный. Он понятия не имел, знает ли Телеус архаичный и в состоянии ли он сейчас запомнить последовательность незнакомых звуков. Никто понятия не имел, почему эта фраза, начальная строфа из гимна Гефестии, которую поют в Эддисе на весеннем празднике, может напомнить царице о прошлых ошибках. Костис знал одно: царь обещал, что так оно и случится. Все, что мог сделать Костис, это следовать за заключенными и их тюремщиками, а затем отойти в сторону, когда пленных ввели в тронный зал. Он будет ждать, пока не поймет, умрет его друг или нет. Если Ариса приговорят к смерти, Костис не оставит его.
