и так… – старик, горбясь, доплелся до кресла и плюхнулся в него. – Ну и что?
Старлей задержался у входа, опасаясь дотронуться до чего-либо.
– У вас это… температуры нет?
– У меня похмелье, а не Ковид-19.
– А как температура? Вы мерили?
– Первым делом и измерил! Не томи! С чем пожаловал? Можешь даже и не заходить!
Клюев поскреб коротко остриженную макушку, вздохнул и вошел.
– Тут дело такое!.. Вам может, и не докладывали, но со скорого поезда вчера сняли труп некой Васнецовой Зинаиды…
– Криминальный?
– А я даже и не спросил! Дело совсем не в этом! А в том, что она, не числясь даже и в побеге, ехала из Питера. Или из Москвы, уж не знаю! А у нее срок двадцать лет за перевозку или хранение особо крупной партии наркоты! Отсидела же только четыре!
– Что-то я никак не пойму! – Кабысток начал уже злиться, с недовольным видом налил себе боржоми и выпил. – Чего ты от меня-то хочешь?
– Матвей Егорович, а вы знаете, за что эта иностранка, эстонка что ли, Пайдес, срок мотала? Она министру культуры Ленинградской области все наследство вырезала!
– Какое наследство?
– Причиндалы, мать его так! Все половые признаки! Евнухом оставила!
– Ну и что?
– Как это "ну и что", Матвей Егорович?! В Вышнем Волочке парню то же самое сделали! Почерк один! Надо узнать, когда ее освободили!
– Вы же смотрели справку об освобождении!
– Я имею в виду вытрезвитель!
32. Кабысток
Он мысленно ругал себя за такие глупые промашки. На душе кошки скребли, да и физическое состояние было просто хуже некуда – ныли все суставы, особенно поясница и некогда простреленное колено. А уж о голове и говорить не приходилось! Ведь уже больше года он вообще не употреблял спиртного! И что на него нашло?!
Молодой энергичный участковый раздражал, конечно, сил нет! Но он тоже ведь пытался докопаться до истины. Матвей Егорович хотел быть снисходительнее. Хотя это и получалось с трудом.
– Так чего ты от меня хочешь? – поднял, наконец, глаза на старлея.
– Понимаете, меня уже от этого дела отодвинули! Но ведь невиновная до сих пор в каталажке! А эта Ева спокойно ходит на воле!
Старый сыщик тяжело вздохнул:
– Вчера ведь я с ней выпивал.
– С ней?! – Клюев вскочил с вытаращенными глазами. – И что она вам наплела?
– Мы ездили к Вронскому.
– Куда? Он же бомжара! Или на Кузнецова вернулся?
– Где-то на краю…
– И вы там, в этом гадюжнике?! Мать моя женщина!.. – старлей в запале достал сигареты из кармана.
Матвею Егоровичу стало совсем противно, он повысил голос:
– Во-первых, я некурящий! А во вторых, ты хоть извинился перед ним?! Ты закрыл его вообще ни за что!
– Так это!.. Он сам этого хотел! – участковый вздохнул и выскочил из номера.
Но едва Кабысток со стоном и скрипом поднялся. чтоб запереть дверь, она распахнулась, впуская торжествующего молодца. С бутылкой в руке.
– Нет-нет!.. – обреченно простонал подполковник, как-то виновато скашивая глаза.
– Да! – весьма категорично отрезал Клюев, наполняя стопку.
От Сказительницы
Так уж получилось, что теперь я вроде как и тружусь. Хотя по-прежнему выпиваю "для вдохновения", но стала и закусывать уже не только килькой в томате. Сейчас все объясню.
Короче, все эти дела у меня выспрашивали двое: высокий сухощавый Артем и его, уж не знаю, толи невеста, толи жена Татьяна. Полноватая, вроде как немного и заторможенная высокая брюнетка с еврейским носом и узким ртом. Карие ее глаза и брови над ними располагаются не на прямой линии, как у многих, а под трагическим углом, как рисуют у Пьеро из "Золотого Ключика" и мадонн на русских иконах. Артем в основном был обеспокоен технической стороной – настраивал микрофон и (хотела сказать, магнитофон) какой-то звукозаписывающий аппарат, который сразу и печатал текст на экране и бумаге. Я в этих ваших компах ни бум-бум, что слышала, то и передаю. А уж Татьяна придиралась к словам, поправляла, выспрашивала значения жаргонных и местных бологовских словечек. С ней нам приходилось подолгу засиживаться над этим чёртовым текстом, вот уж никогда не думала, что надо так! Все исправлять и исправлять уже исправленное! Спорили мы с ней порой до одурения, до пены на губах, переходили воще на бесцензурную лексику, даже кричали друг на друга! Хотя нет, вру! Кричала в основном я, доказывая правоту и необходимость именно такого выражения, а не какого-то там научного, принятого не в наших кругах. Человек, в общем-то, мягкий, она почти всегда соглашалась со мной. Зато потом, в основном уже утром с похмелья, и меня начинали грызть сомнения в своей правоте. И мы вместе начинали искать какой-то компромисс.
Потом она не выдержала моей вони, которой я вообще и не замечала, спросила, когда я мылась в последний раз. Я, хихикая, рассказала ей об эвенках, людях тайги, которых белые поселенцы стали приучать к цивилизации – вымыли их, а те в первый же мороз все и простудились, поумирали с воспалением легких. Ей всю эту муру было слушать не очень приятно, она просто вызвала такси и отвезла меня в баню. А пока я смывала с себя вековые наросты, сходила по магазинам и одела меня во все новое. Стричься в парикмахерской я еще не решилась, хотя позволила слегка обкорнать ножницами локоны (из тех, что уже свалялись в войлок) на тупой башке. А уж как приятно было принять на грудь первые после той экзекуции сто грамм, просто не передать!
Сама Татьяна поначалу попивала только чаек из пакетиков. В то время как Артем налегал на растворимый кофе с ложкой-двумя дорогущего коньяку. Но вот однажды, когда я спокойно почивала (теперь уже под одеялом, хотя и не раздеваясь) Дверь снимаемой избушки заскрипела. Я вскочила и схватила от печки кочергу, не ожидая ничего хорошего. Это оказался Артём. Сурово сжимая губы и зыркая по углам серыми своими глазищами, он прошипел:
– Давай быстро собирайся!
– Да чо мне собирать-то?! У меня сроду ничего не было!
Мужик сам торопливо собрал все наши записи, упаковал аппаратуру и стал выносить, с моей, разумеется, помощью, в ожидающее такси. Я ничего не могла понять, по дороге допытывалась, что, в конце концов, происходит, но он все так же сурово молчал. А потом, когда мы внесли все в "новое" жилище, которое выглядело еще старее, чем прежнее, он сел на лавку и закурил. А я, если честно, никогда не умела никого утешать, тем более красивых и молодых парней. Только и могла, что погладить по рукаву и смущенно покашлять. Потом я все ж догадалась и спросила, имеется ли у него бабло. Он горько улыбнулся и протянул мне тысячную. Я таких денег хрен знает, сколько лет уже в руках не держала! Но выскочила на улицу, определяясь в каком я районе. А уж определившись, через полчаса уже
