к этому осознанию.
В своих письмах Крис раскрывал и свои секреты. Он рассказал, что летом перед отъездом в Эмори, когда он бродил по Мохаве и доставлял продукты, ему довелось побывать в том районе Калифорнии, где мы жили раньше, и повидаться с бывшими соседями. Он спрашивал, что соседи знают о нашей семье, сравнивал то, что им говорили Уолт и Билли, с тем, что родители рассказывали нам. Впервые Крис узнал о масштабах их обмана и о правде, которая скрывалась за фотографией с маминого комода. Марсия и Уолт развелись не полюбовно, как нам говорили. Уолт все еще был женат на Марсии, когда родились мы с Крисом. Мы были незаконнорожденными.
Прежде всего после прочтения этого письма до меня все дошло, как будто все эти разрозненные образы из моей жизни – Куинн, Шеннон, противоречивые истории родителей – собрались воедино и составили полную картину. Крис снова выступил в роли старшего детектива, и именно он дал мне последнюю подсказку, благодаря которой все остальное приобрело смысл. Я была в ярости, но все равно не разговаривала с родителями. Я не собиралась брать трубку и звонить им по поводу их брехни. Я знала, что это пустая трата времени и лишь повод для новой лжи. Теперь я вела свою собственную жизнь, пусть и нелегкую.
Однако через несколько дней я начала чувствовать нечто другое – благодарность. Я знала, что с Крисом что-то не так, когда он вернулся из калифорнийской поездки. Я видела, что его что-то тяготит, и теперь все стало понятно. Он был в ярости из-за родителей и не мог нормально реагировать на то, что узнал. Он не мог им ничего предъявить и тем самым создать еще более токсичную обстановку дома, наедине с которой ему пришлось бы меня оставить. Он не мог рассказать мне и нагрузить меня тем же гневом, который носил в себе, потому что у меня не было выбора, кроме как жить с ними следующие три года. Если бы он был единственным ребенком, я уверена, что он выплеснул бы свое негодование, едва вернувшись домой из Калифорнии. Но из-за меня он держал все это в себе.
Теперь и я уехала. Я перестала жить под крышей Уолта и Билли, и Крис мог сказать мне правду. Эта правда, очевидно, все еще преследовала его, хотя у него было три года, чтобы справиться с ней. Но как бы он ни был зол, полностью отказаться от родителей всегда было не так просто, как нам казалось. Я видела, как все остальные наши братья и сестры лавировали между «полным отказом» и «дам второй шанс». Никогда это не давалось просто.
В нашей маме сочеталось множество личностей. Она была футбольной мамой, которая приносила апельсины на все игры Криса, и воплощением организованности, когда возглавляла собрания участников его программы Indian Guide и мои встречи девочек-скаутов. Она делала нам сложные и красивые костюмы на Хэллоуин и помогала вносить последние штрихи в каждый школьный проект, используя свои художественные таланты. Мы научились водить машину на механике под ее надежным руководством со спокойным преподавательским темпераментом. А еще у нее было чувство юмора: она наряжала Криса, Шеннона и Куинна в шоферов, когда мы ехали встречать отца из аэропорта после деловой поездки… на «Кадиллаке», конечно.
Но наш отец не просто отличался переменчивым характером. Он брал нас с собой в Европу и с удовольствием наблюдал за тем, как мы знакомимся с разными культурами и странными изысканными блюдами, иногда делал для нас заказы на местном языке, чтобы нас не отговаривали попробовать то, что мы обычно считаем отвратительным. Порой, когда мы с Крисом строили крепости в гостиной, папа играл на гитаре и пел свои глупые песни перед камином, представляя, что мы в походе. Когда я болела ветрянкой, он подарил мне детскую книжку про кукольный домик, с надписью «моему Медвежонку Ву». Он мог часами рассказывать о чудесах освоения космоса, показывая увлекательные наглядные примеры, чертежи своих разработок и трехмерные модели радарных систем захвата изображений, которые теперь парили в атмосфере, в которой мы вращались. В моем детстве, возвращаясь из каждого полета, он приносил мне угощения из самолета. Мне нравилась блестящая фольга и разные языки на упаковке, и я обожала вкус жаренного в меду арахиса. Папа не мог пройти мимо каких-нибудь закусок и не съесть их, поэтому тот факт, что он приберег их для меня, имел огромное значение. Я не помню точно, когда он перестал приносить мне арахис. Особенно мне запомнилось, как я стала прятаться, когда он возвращался домой, вместо того чтобы бежать навстречу.
Родители постоянно обижали нас, но это были наши родители. Мы хотели верить, что теплые моменты отражают их истинную сущность, а не становятся очередной частью шоу, которое они разыгрывают.
Но что-то изменилось в Крисе, и дело было не только во времени. Крис окончательно с ними порвал. В одном из своих писем он объяснил причину:
Они просто совершенно безнадежны, и их уже не вернуть в реальность. Больше двадцати лет лжи и бессмысленных игр довели их до перманентного состояния психотического безумия. Вот почему я не поддерживаю с ними контакта и не люблю с ними разговаривать… Похоже на болезнь, которой можно заразиться; если оставаться под ее воздействием слишком долго, то можно ощутить ее пагубное влияние на собственную душу. Я не знаю, как это объяснить, но точно могу сказать, что с тех пор, как я от них отдалился, моя жизнь стала намного счастливее и радостнее. Они то и дело говорят: «Подожди, когда у тебя появятся дети», – как бы подразумевая, что отношения в семье были «нормальные» и что мы просто незрелые, необучаемые сопляки, которые не понимают, что это «нормальный» путь развития семейных отношений… И сдается мне, они думают, что по мере «взросления» мы будем все больше походить на них и что, когда у нас появятся собственные семьи, мы вдруг «прозреем» и признаем, что они были «отличными» родителями и что все наши прежние жалобы были просто необоснованным незрелым нытьем маленьких избалованных сопляков… Наверняка именно так они и думают. Должно быть, так они оправдывают свои действия… Так что я с ними навсегда порвал.
Он написал им длинное письмо, в котором подробно описал все эмоциональные травмы и оскорбления, которым мы подвергались в детстве. Как из-за их действий он потерял всякое уважение к ним обоим. Он написал, что подробно изложил все обстоятельства и объяснил, как тяжело было
