неужели они просто не могут себе помочь, – предположила я. – Как ты и сказал, это как болезнь. Они придумывают альтернативную реальность и посвящают себя ей полностью… и слепо… как будто они правда не понимают, что делают. Но я не могу не надеяться, что однажды они проснутся. Ну… как так можно жить до бесконечности?
– Знаю, – ответил Крис, устремив взгляд куда-то вдаль. – Раньше я им очень сочувствовал, особенно маме – разные мысли постоянно приходили ко мне. Я делал уроки, и вдруг в моей голове появлялось некое видение, как мама в старости брошена обоими своими детьми. Я представлял ее в одиночестве в темном доме… темном, пустынном, безмолвном доме. Она старая и немощная, ее кожа покрыта морщинами, волосы седые, сидит в старом пыльном кресле. Представлял, как она смотрит на руки, в которых держит нашу с тобой фотографию, когда мы были еще маленькими детьми, и слезы текут по ее лицу. У меня все время возникали подобные видения, я чуть ли не плакал, я переживал из-за всех наших проблем, и мне казалось, что все можно изменить к лучшему и у нас будут хорошие отношения.
Крис все еще смотрел в никуда. Казалось, что он им сочувствует. Затем он напрягся, и это выражение сошло с его лица. Он снова повернулся ко мне и вздохнул. – Но потом, – продолжал он ровным голосом, – я вспоминал те моменты, когда они вели себя неразумно и ужасно с нами обращались, и это сочувственное представление вылетало у меня из головы. – Он пожал плечами: – Больше никаких таких видений у меня не возникает. Они исчезли навсегда. Я бы просто дурачил себя, если бы они у меня оставались. Они никогда не изменятся, потому что никогда не смогут признать, что проблема в них самих.
Я помолчала с минуту, обдумывая услышанное.
– Я тебе когда-нибудь рассказывала о том, как меня водили к психиатру? – наконец спросила я. Мы смеялись, пока я рассказывала ему о визите к доктору Рэю. Потом мы поговорили о том вечере, когда я покинула дом, и о свадьбе. Я сказала, как мне неловко из-за всей этой ситуации с Патриком. Как слепа я была. Что я правда не знала, как все будет дальше. Крис пристально смотрел на меня, вбирая в себя все, но ничего не говорил, а по глазам было видно, как быстро он думает и обрабатывает информацию. Мне было труднее рассказать ему об этом лично, чем в письмах, особенно учитывая то, что я все еще не вышла из этих дебрей. Я не могла сосредоточиться на учебе. Ситуация с работой оставляла желать лучшего. И я теряла веру в мужчин. За несколько месяцев после расставания с Патриком мне делали предложение мой босс и директор модельного агентства, в котором я иногда работала.
В мире было слишком много Уолтов Маккэндлессов и недостаточно Крисов.
Крис положил руку на мою:
– Послушай меня, Карин. Оправиться можно от чего угодно. Просто верь в себя и не вешай носа. Ты красивая, и мужчины будут пытаться воспользоваться тобой. Помимо красоты ты еще и очень умная, и тебе нужно сосредоточиться на этом, а не только на внешних обстоятельствах. Если люди не видят, чего ты стоишь, тогда к черту их. Двигайся дальше. И я не только о работе. Если ты понимаешь, что пришло время выходить из неприятных отношений, просто сделай это. Продолжай двигаться вперед и будь верна себе. Только ты можешь позаботиться о своем счастье.
– Я знаю, – сказала я. – Я не собираюсь становиться жертвой. Вот почему я хочу однажды открыть свой собственный бизнес, а не просто служить ступенькой для чьей-то мечты.
Крис рассмеялся и сказал:
– Справедливо, но будь аккуратнее, не потони в своем драйве.
Позже в тот же вечер мы встретились с родителями за ужином. Крис хорошо сыграл свою роль, но дискуссия получилась бессмысленной. Он был осторожен и не говорил конкретно о своем будущем. Он не был лицемером и сам ненавидел лжецов. Но из необходимости он научился уклоняться и использовал свои навыки, чтобы сориентироваться в повестке дня этого вечера. Как он и обещал в своих письмах, он сказал родителям то, что они хотели услышать. Когда папа спросил о планах на будущее, Крис упомянул юридический вуз в качестве одного из многих вариантов. Он подарил маме сентиментальную открытку на День матери, конфеты и цветы.
Я поддержала его игру, но меня невозможно было обмануть. Я знала, что как только Крис принимает решение, всё – его дисциплина и решительность гарантировали, что отклонений от плана не будет. Также меня не волновало, что́ он запланировал для себя. Я и так знала, что он еще не определился, куда именно он поедет и что будет делать после выпуска. Свобода от отсутствия плана была частью плана. Ему просто нужно было двигаться дальше, и я это прекрасно понимала. Я знала, что будет трудно поддерживать связь, но это меня тоже не волновало. Я никогда не переживала, что он столкнется с чем-то, с чем не сможет справиться. Он был удивительно умным и всегда добивался успеха во всем, за что брался. Когда я сидела в этом обеденном театре, я и не подозревала, что в последний раз вижу Криса в роли мастера стратегии, управляющего своей судьбой. Это был последний раз, когда я видела его живым.
По возвращении в Вирджинию я встретилась с сотрудником иммиграционной службы США, который оставил мне несколько сообщений. Очевидно, Патрик уклонялся от оформления документов о разводе, по-видимому, в попытке затянуть процесс достаточно надолго, чтобы претендовать на получение американского гражданства. Иммиграционная служба предположила, что в этом и заключались его намерения с самого начала – что настоящая причина для предложения имела мало общего с любовью и всем, что связано с контролем, и, хоть это досадно признавать, я видела в их словах логику.
Кроме того, я постоянно была настороже, все мои чувства были на пределе. Если сразу после подачи заявления Патрик держался в тени, то теперь он посылал письма с угрозами и звонил по телефону. Он начал преследовать меня, держась чуть дальше сорока пяти метров, когда следовал за мной от квартиры до работы или общественных мест. Если у меня кто-то был в гостях, он звонил по телефону из вестибюля и кричал мне гадости. Джоди была права в том, что все станет еще хуже, пока не станет лучше.
Еще мне предстояло многому научиться. Мне было всего восемнадцать, и свобода снова замаячила у меня
