К черту!..
«Мерседес» тормознул.
Валентин осторожно глянул под шторку.
Нагло игнорируя длинную очередь, состоявшую из многочисленных легковых автомобилей и микроавтобусов, Коляка выкатил свой чернильно черный «мерс» прямо на досмотровую площадку перед грузовым трапом парома.
Пройдя досмотр, одна за другой в чрево огромного судна не торопясь вползали машины.
Валентин осторожно присмотрелся.
Рослый таможенник в форме лениво рылся в груде какого-то барахла. Из-за дверцы раскрытого зеленого «фольксвагена» торчали длинные ноги второго таможенника. Хозяин машины, упитанный белобрысый поляк, недовольно следил за устроенным ему шмоном.
– Куда прешь! – прикрикнул на Коляку явно не знакомый ему таможенник.
Коляка растерялся:
– Э-э-э… Как?… А Василий Палыч?… Где Василий Палыч?…
– На больничном Василий Палыч, – недоброжелательно пояснил рослый таможенник, с подозрением оглядывая Коляку. – Чего прешь не в очередь? Василия Палыча ему подавай! Что за спешка?
– Э-э-э… – задергался, брызгал слюной, Коляка. – Э-э-э… Значит, верно… Говорю, верно вы говорите… В порядке очереди… Айн момент… Сейчас отгоню машину…
– Да нет уж, – недоброжелательно возразил таможенник, продолжая лениво рыться в барахле поляка. – Коль заехал, жди. Здесь не танцплощадка. Будешь мне сигать туда-сюда.
И привычно приказал:
– Из машины выйти. Замки отпереть. Документы выложить на сиденье.
– Э-э-э… – вконец растерялся Коляка. – Я ж это… Я ж свою очередь проскочил… Я сейчас отгоню…
Привлеченный голосами, из «фольксвагена» вылез второй таможенник, видимо, старший.
Валентин услышал:
– А-а-а, Коляка! Что-то ты сегодня припозднился? Вся ваша бригада давно на борту.
– Да я бы вообще сюда ни ногой! – обрадовался Коляка, юля и брызгая слюной. – Я бы лучше дома сидел, цветочки нюхал, делом бы занимался. А тут выстаивай очереди, шум, крик!
Рослый таможенник явно обиделся:
– Ты что несешь?
– Да оставь его, Васильич, – примирительно, но и достаточно властно приказал второй. – Мало ли. Это государственный человек. Не просто так. Он при Николае Петровиче, чтобы ты знал наперед. Давай лучше тряси панов. Не может быть, чтобы паны не везли какой-нибудь контрабанды. Каждую тряпку перетряхни, загляни в каждую щель.
Спросил Коляку, залезая в кабину:
– Где документы?
– Да вот же!
Таможенник пошуршал бумагами, похоже, без особого интереса.
– Мой заказ не забыл?
– Как можно! – испугался Коляка.
– Не перепутай… Смотри… Мне привези маленькие. Мне обязательно маленькие привези… И Василия Палыча не забудь…
– Да ну! Известное дело! Сам знаю! – радовался Коляка. – Не большие же! Кому нынче нужны большие?
Непонятно, о чем они говорили.
Впрочем, непонятным это было только для Валентина.
Граница на замке, усмехнулся он. А Коляка – государственный человек. Коляка, он из команды Николая Петровича. Это всегда надо помнить. Даже таможеннику. У Николая Петровича крупно все схвачено. Коляка – это такой государственный человек, машину которого можно не досматривать только лишь потому, что его шефом является директор крематория.
Тоска…
Он проснулся вдруг сразу. Настороженно прислушался, протер ладонями заспанные глаза.
Паром качнуло.
Значит, уже в море. Сколько ж я спал?…
Взглянув на часы, удивился.
Выходит, продрых всю ночь. Даже прихватил порядочный кусок утра.
Без усмешки вспомнил слова таможенника. «Не перепутай. Смотри. Мне привези маленькие. Мне обязательно маленькие привези».
О чем таком они толковали?
О щенках? О бутылках? О презервативах?…
Какая разница?…
Хорошему таможеннику, выходцу из народа, представителю народа, наконец, защитнику народа, хороший Коляка, тоже выходец из народа, тоже представитель народа и тоже, наверное, его защитник, конечно, привезет непременно маленькие. На хер ему большие? Известное дело! Кому нынче нужны большие? Исключительно и только маленькие!
«Крематорий тоже часть родины…»
Наверное.
Малая, но тоже часть родины. Прав Николай Петрович. И сотрудники крематория, соответственно, пусть малая, но тоже часть народа.
Валентин не успел додумать.
Послышались шаги – легкие, быстрые. Потом – быстрое покашливание Коляки, его сопение, его фальшивый голосок:
«Любимый го-о-ород… Мо-о-ожет спать спако-о-ойно…»
Легкое постукивание в борт микроавтобуса.
«И ви-и-идеть сны…» – Опять легкое постукивание в борт машины и приглушенный голос: – Слышь, козел?… Сваливай… Здесь грузовая палуба, здесь нельзя…
И опять легкое постукивание:
«И видеть сны… Среди весны-ы-ы…»
И угрожающее:
– Через пять минут проверю…
Колякины шаги отдалились.
Сунув в карман банку красной икры, Валентин осмотрелся.
Кроме икры и водки в салоне нечего было взять. В ящиках, занимавших салон, сложено было какое-то оборудование, а на сиденьях грудой валялось поношенное и совсем новенькое армейское обмундирование. Ну да, говорят, немцы любят военную форму.
Неплохо экипировался Коляка, оценил Валентин. Игорек прав, не останется Коляка без навара.
Нащупал в кармане тугой сверток.
Дойчмарки.
Игорек свои долги действительно оплатил. Потому, наверное, и грозился: разыщу, мол.
Хрен ты меня разыщешь!
Валентин пересчитал купюры.
Нормально.
Лишних денег, известно, не бывает.
Поднялся.
Пожалуй, пора освободить Коляку. Он, бедняга, при его нервности от подобных волнений вполне может слететь с нарезки.
Осторожно выбрался из микроавтобуса.
Грузовая палуба.
«Девятки», «фольксвагены», БМВ, «тойоты», «мерсы»… У стены два больших туристических «Икаруса»… Бедные люди не плавают на международных паромах, бедные люди на материке пашут за предлагаемую им зарплату…
Вынув сигарету, Валентин размял ее, но кто-то невидимый, занятый невидимым делом за ближайшим «Икарусом», прикрикнул строго:
– Не курить на грузовой палубе!
Валентин послушно поднялся вверх по узкому трапу, соображая, где ему безопаснее устроиться?… Может, в музыкальном салоне?… Или в баре?… Или на одной из палуб?…
Дохнуло сыростью, ветром.
Валентин задохнулся.
Встал у борта, всматриваясь в низкое серое небо, низко распластанное над серой водой.
Литые, как из чугуна, волны…
– Эй!
Валентин обернулся.
По узкому проходу, предостерегающе подняв руку, шел к нему человек в черном клеенчатом дождевике. В голосе начальственная строгость. Вот поймал, дескать! Нарушение! И где поймал? На международном пароме!
– Слушаю.
– Вот уж нет, – человек в черном клеенчатом дождевике прищурился, с живым интересом присматриваясь к Валентину, как бы даже любуясь своей нечаянной жертвой. – Это я вас слушаю.
– А что именно вы хотите от меня услышать?
– Вы что? – удивился собеседник Валентина. – Вы что? Не слышали радио? В каждой каюте есть принудительная трансляция?
– Не слышал, конечно.
– Почему конечно? – еще больше удивился собеседник Валентина.
– Да спал, – честно объяснил Валентин. – Потому ничего и не слышал.
– Незнание не является оправданием, – несколько напыщенно заявил человек в черном клеенчатом дождевике. – Почему курите на открытой палубе?
– А где можно?
– Везде, где для этого отведены специальные места. В барах, в ресторанах, в каютах. Только не на открытых палубах. Только представьте: попадет искра в вентилятор!..
– Представил! – Валентин щелчком отправил сигарету в море.
– Вот-вот, – обиженно заметил человек в черном клеенчатом дождевике, наверное, ответственный за противопожарное состояние судна. – А потом сами пишете, моря, мол, повсюду загажены.
– Ладно, начальник, понял. Не буду больше загаживать море.
За пару часов Валентин облазил все палубы, побывал в музыкальном салоне, в судовых лавках, досконально ознакомился с расположением кают первого и второго классов.
Он проголодался.
В ресторан не пойдешь, там столики, наверное, расписаны заранее.
Валентин выбрал бар «Тропикана».
Приглушенная музыка, устой дансинг, две-три девицы-профессионалки за столиками. Рассредоточились, пошире забрасывая сеть. Приготовились, наверное, брать крупную рыбу.
Валентином девицы нисколько не заинтересовались.
Он прошел в самый конец выгнутой, как подкова, стойки и устроился так, чтобы хорошо видеть стекляшку – входную дверь. Справа Валентина прикрывала металлическая на вид колонна, вдруг неприятно напомнившая ему маслянистый холодок поршня, медленно опускающего вниз массивную плиту подъемника. Слева возвышался объемистый аквариум, в прозрачной воде которого с шипением растворялись серебристые пузырьки воздуха, ничуть не пугая толстогубых глупых рыб. Позади светлела вторая входная дверь, которая, видимо, служила для персонала. По крайней мере никто в нее не выходил и не входил, что вполне устроило Валентина.
