манеры европейского общения. Орудж-бей прибыл в город в обществе присоединившегося к ним в Риме ватиканского служителя испанца Франциско Гуаске. Они направились к королевскому дворцу.
Орудж-бей был в долгополом халате поверх сутаны, шаровары и кафтан из синего сукна; обут в мягкие сапоги; на голове «кюлах» – колпак кызылбашей; на поясе висел меч-«шамшир». Его экзотическая одежда так заинтриговала горожан, что вплоть до королевского чертога пестрая толпа любопытных следовала за ним, в которой были и лавочники, и мастеровые, и сельчане, приехавшие в город на рынок.
Интерес был обоюдным, и Орудж-бей лицезрел этих людей в узких брюках, в куртках из козьей кожи, с треугольными шапками на голове.
Вот и дворец. Иноземцев помпезно приветили придворные служители и повели их к маркизу Веладе. Кабинет ясновельможного маркиза располагался на втором этаже, по левую сторону от лестницы.
Маркиз любезно встретил Орудж-бея у лестничной площадки, взял его под руку и повел в свой кабинет, усадил в кресло, отороченное бахромой, сам занял свое обычное место. Гость обратил внимание на портреты августейших особ в полный рост и узнал потом: это Филипп Третий, его отец Филипп Второй и дед – Карл Пятый. Переведя взгляд на опрятный стол коричневого цвета, гость увидел чернильницу, гусиное перо, стопку аккуратно сложенных бумаг.
Орудж-бей на кастильском наречии изложил цель своей миссии и поинтересовался, что нужно предпринять для размещения посольства в городе и аудиенции у короля. Маркиз сказал, что его величество осведомлены о прибытии миссии, и сейчас приводится в порядок помещение, где разместятся гости.
– Передайте вашему послу, пусть не беспокоится, его величество примет миссию Персии с подобающими почестями.
Маркиз попросил его вернуться в Тудель и уведомить господина посла. Орудж-бей с воодушевлением рассказал послу Гусейнали-бею о встрече с испанским кронпринцем и не скрыл радости от оказанного любезного приема. Королевский дворец восхитил его великолепием: вымуштрованная учтивая прислуга в красных чулках, росписи на стенах, несметные свечи в изящных канделябрах, каменные отшлифованные полы.
Неделю спустя один из камергеров короля – Луис Энрике – посетил дом, где поселилась миссия. После ритуального поклона и приветствия он сказал:
– Имею честь сообщить вам, что его величество, гордость Испанского и Австрийского престола, столп и надежда христианства во всех странах Запада король Филипп Третий готов принять вашу миссию.
В тот же день Луис Энрике повез гостей в пяти экипажах из Туделя в столицу.
У въезда в город их встретили знатные и именитые вельможи, сопроводили в богатый особняк. По дороге их приветствовало простолюдье.
Стены выделенной резиденции украшали росписи; полы устланы коврами; на страже стоял караул из испанских и австрийских воинов.
На четвертый день главный канцлер и первый министр герцог Франциско Лерма пожаловал к Гусейнали бею и пригласил его от имени короля во дворец.
Это был тот самый Лерма, который проделал карьеру от конюшего до первого камергера, говоря современным языком, руководителя дворцового аппарата и первого министра.
Несмотря на нетрадиционную ориентацию (гомосексуализм) и плебейское происхождение, он был «валидо-привадо», то есть фаворитом его величества.
Подлинное имя Лермы – Франциско Гомес-де Сандовал-Рохес. Его именовали также маркизом Денья Пятым. Служа в пору правления Филиппа Второго старшим конюшим, позднее он был возведен в камергеры, а во времена Филиппа Третьего удостаивается права входить в покои короля; тогда Лерме было 45 лет. Он умел льстить и угождать; добавим к этому и финансовые махинации. Именно при его посредничестве Вальядолид превратился в столицу королевства. Для этой цели городская знать дала ему солидную мзду. Лерма в свою очередь убедил короля, что перевод столицы в Вальядолид отвечал бы чаяньям кастильцев и обезопасит трон от посягательств. После женитьбы на донье Луизе к титулам Лермы прибавился еще один – он получил звание герцога. Таковы были порядки в тогдашней Испании, – мужья прибавляли к своим титулам и сословные атрибуты своих жен. А на Востоке дело обстояло наоборот, жены принимали фамилии своих благоверных и их титулы. Донья Луиза была на двадцать лет моложе своего супруга. Две прежние жены Лермы покинули его по неизвестным причинам. Злые языки утверждали, что причиной тому была мужская несостоятельность Лермы. Но это не соответствовало действительности, судя по тому, что у него было двое сыновей, и старший из них, двадцатитрехлетний герцог Уседский Умберто был одним из камергеров короля.
Позднее я узнал, что одно из поместий Лермы находилось приблизительно в 130 километрах от Вальядолида. Но я не добрался до этой достопримечательности; мне почему-то казалось, что фазенда бывшего конюшего пахнет конскими яблоками…
Меня больше интересовала усадьба Лермы, расположенная неподалеку от королевского дворца.
* * *
Гайде вышла из ванной. Утирая черные волнистые волосы полотенцем, подступила к окну, напоминая русалку, вышедшую из реки; ее волосы поблескивали при свете солнца.
– Там, внизу, кто-то глазеет сюда, – сказала он и отошла от окна.
Подойдя к окну и заглянув вниз, я никого не заметил.
– Тебе, видно померещилось, – успокоил я ее, хотя недобрые мысли закрались в голову.
Я отложил свою гигиену до вечера. Пора было выбраться в город. Сказал ей, что мы непременно должны осмотреть королевский дворец, ибо, не увидев его, трудно вжиться в средневековую эпоху. Через несколько минут с картой древней Испании в руках мы обходили улицы.
Знакомство с городом началось с площади Святого Павла. Главное, приковывающее внимание на площади – статуи Колумба и творцу «Дон Кихота», Сервантес был со шпагой, у которой отломилась грань. Возможно, кому-то из самомнительных зрителей не понравилась гордая осанка Дона Мигеля, и он посягнул на целостность шпаги.
А может быть, авторы изваяния решили таким образом подтрунить над Рыцарем Печального Образа.
Найти Королевский дворец не представило большого труда. Пройдя по центральной улице, мы увидели возвышавшийся на площади чертог, но, в отличие от Орудж-бея, нас никто не сопровождал; если и были прослеживавшие нас то они оставались за «кадром». А, может, отсутствие таковых объяснялось моим теперешним облачением, не отличавшимся от экипировки испанцев. Длинные желтые «бермуды», майка под цвет, сомбреро на голове.
Дворец, вернее, замок производил впечатление первозданности. Кровля была опоясана башнями. Перед замком – две высоченные ели, зеленая лужайка. Привратник сказал, что теперь от дворцовой ауры ни следа, внутри расположился муниципалитет. Но, при всем том, он не чинил никаких препятствий нашему вторжению.
На первом этаже – вернисаж. Стены украшали портреты венценосных Филиппов – Второго и Третьего. Картины воспроизводили королей во время различных пиршеств и приемов. Жизнь западных монархов мало чем отличалась от жизни венценосных коллег, разве что разнились одежды и вкусы. От гидессы-сеньоры мы узнали, что выставка состоит из
