Сжатую.
Сжатую там вверху, сейчас ее оторвут!
Выдержать, выдержать и схватиться другой…
Высота внизу, где болтаются ноги, мешая развернуть тело… надо рывком, надо вздернуть левую руку…
«Боже, подари мне еще мгновенье!»…
Есть!
Лиза схватилась левой за прут решетки и повисла на двух.
Есть.
Ее не сбрасывают!
Закричать?
Нет, если сейчас она не соберет все силы и не подтянется, руки могут разжаться сами.
Лиза почувствовала, как напряглись бицепсы, будто чужие сторонние механизмы, в глазах стало почти темно… руки не отпускают прутья, ступня сбоку вставилась между ними…
Вот, левая рука ухватилась за верх решетки… колено уперлось в край… просветлело в глазах… вот, она уже перекинула ногу…
…и стоит по ту сторону.
Видит площадку… столики… у ворот — охранника спиной к ней и к солнцу…
Видит, только ничего не слышит, уши как заложены ватой.
Там в баре есть сок, жутко хочется пить.
Пять минут, и она чувствует, будто те секунды были не в ее жизни, будто случилось не с ней.
Именно так — не с ней.
Голова свободна от мыслей, она контролирует это внутреннее пространство… сердце и дыхание в норме, даже нет болей в кистях.
Она все контролирует.
В доме тихо, ни одного детского голоса.
Да, они же играли в прятки.
Тихо на втором этаже…
Девушка спустилась на первый.
Здесь тоже тихо, и никого…
В зале черный рояль.
Черный цвет у рояля никогда не выглядит траурно, он всегда праздничный.
Почему она подошла к роялю?..
А вот почему.
Лиза откинула крышку, села и, не зная, что будет играть, положила пальцы на клавиши.
А они уже знали!
Знали, и понеслись в быстром темпе шопеновского минорного вальса…
…чтобы повторить начало еще быстрее…
…и здесь… здесь, слегка недокончив, заговорить о душе человека…
Шопен всегда говорит о душе, о ее уголках, где таится хорошее. Люди не ведали о них, пока не родился болезненный польский мальчик, родился, чтобы им рассказать.
Сейчас она играет его предсмертное произведение.
Когда туберкулезная кровь рвалась наружу, не давала дышать, когда жизнь считалась только на дни.
Но тема смерти не вторглась, не коснулась души, бывшей для него сильней человеческой плоти.
Белые клавиши с черными бемолями не дробят, а собирают белое вместе…
…головы стали появляться возле рояля…
Лиза не видела лиц и не хотела, а еще — она могла поручиться, сзади стоит Ромми Ванлейн.
Слушайте, слушайте же теперь вот это!
Сгиб указательного пальца проехал по клавишам и руки забили аккордами «Героический полонез».
Слушайте непобедимую жизнь!
Вот вам осколки летящего солнца!
На этот раз людей в спорткомплексе было гораздо больше чем прошлым воскресным вечером, так что их даже попросили десять минут подождать.
А потом попросили поспешить на освободившиеся дорожки, и Дункан, успевший захлопнуть кабинку с вещами, раздосадовался от зазвучавшей там телефонной мелодии.
И пока подходил молодой человек из обслуживающего персонала и открывал дверку, телефон настойчиво выводил свои звуки.
Больше всего не хотелось, чтобы звонил дежурный по управлению — это грозило обратным переодеванием.
Однако с Дунканом заговорил женский голос, и когда назвал себя, капитан очень насторожился — он давал Лизе право на мобильную связь только по экстренным ситуациям.
— Извините, сэр, нужна встреча.
Не стоило уточнять про срочность.
— Приезжайте в Центральный бассейн.
— А где именно там?
— Прямо где-нибудь у воды.
Коннерс, любезно поджидавший его, узнав, кто звонил, предложил не терять по такому случаю времени и поплавать в хорошем темпе наперегонки.
Дункан снисходительно согласился.
А когда стартовали, поначалу решил, что партнер хорохорится — тот по соседней дорожке пер что есть сил, далеко выбрасывал из воды руку и вскидывал голову.
«Ну, долго он так не продержится».
Первые пятьдесят метров они закончили вместе.
Смотреть из под левой руки было неудобно, и капитан прекратил наблюдения, но у следующего бортика вдруг обнаружил, что Коннерс ничуть не отстал.
А у третьего… это как понимать? Тот уже сделал обратный толчок, и ушел вперед на полтора корпуса. Пожилой, толстоватый, на один глоток виски Дункана делает два… капитан от волнения сбился.
Ему утрут нос?
Не бывать!
Однако без паники — договаривались на шестьсот метров — ритм и дыхание, ритм и дыхание…
Без вредной спешки, впрочем, не вышло, «противник» — теперь так звучало внутри — ушел на новый этап с прежним разрывом.
Дункан забыл вообще обо всем — сдохнет, но достанет!
Достанет… и обойдет…
Кое-что получилось на трех следующих этапах, но мало — он «съел» только полкорпуса.
Зато еще через два капитан со злорадством увидел, как оттолкнувшееся чуть раньше впереди тело зависло в воде и промедлило заработать ногами. Ему, впрочем, захотелось того же, только именно так было делать нельзя.
Старый здоровяк оказался, однако, диким сопротивленцем и удержал равенство перед последней сотней, но тут…
Но тут!
Дункан доплывал дистанцию в гордом одиночестве — противник где-то жалко влачился, на него не стоило даже глядеть, и хотя у самого Дункана ноги уже еле работали, а руки «подрезали» воду, он после победного финиша без остановки пронырнул поперек дорожек и резво выскочил по лесенке из воды.
А вот когда подошел к пластиковому креслу, не сел, а плюхнулся.
И детской радости поубавилось — интересно, в какой он сам будет форме через двенадцать лет?
Вскоре и Коннерс плюхнулся в соседнее кресло.
Подышал с минуту с прикрытыми глазами, а затем сладко вымолвил:
— Хорошо бы, дорогой, потом в ресторане пивка.
И после паузы вдруг спросил:
— Хорошенькая?
Дункан с удовольствием отдыхал — приятная близость воды, голоса, всплески… спортивный азарт выбил из головы, в том числе, самое главное — у Лизы что-то произошло.
— М-м…
— Ну, посмотрим.
Добраться до бассейна на автомобиле можно было очень быстро, через несколько минут капитан начал присматриваться.
Потом прогулялся и добыл свободное кресло.
Сел и снова начал присматриваться.
Не для того, конечно, чтобы издали рассмотреть обнаженное тело или что-то такое…
Лизу он увидел совсем для себя неожиданно, потому что от трех проходивших молоденьких девушек вдруг отделилась одна.
— Здравствуйте, сэр.
Облегающая шапочка изменила внешность.
Она обратилась к Коннерсу.
— Рада познакомиться с вами, сэр.
— Я тоже. Присаживайтесь, присаживайтесь, дорогая.
Девушка неловко показала на белый с красными крапинами купальник:
— Взяла в местном магазинчике, какой попался.
«Попался», сразу заметил Дункан, не из дешевых и модный.
— Рассказывайте, Лиза, что стряслось?
Она хмыкнула, улыбнулась… в улыбку встроилась болезненная гримаса.
— Да просто хотели убить.
Полицейские, не перебивая, внимательно слушали, но в самом конце капитан зло ударил по ручке кресла.
Девушка виновато опустила голову.
— Сэр, я понимаю, что совершила ошибку, подойдя к краю.
— Я на себя, не на вас!
Коннерс покивал головой:
— Присоединяюсь. А вас, детка, не в чем винить, простые ходы — самые гениальные. Но мы, два, — взглянув на Дункана, он успел скорректировать, — немолодых дурака, как мы могли так легкомысленно вас подставить? — он сокрушенно вздохнул, — плавали здесь наперегонки…
— И кто выиграл?
Коннерс ткнул пальцем на капитана.
— Кто-нибудь из детей, — спросил тот, — имеет мобильный телефон?
— Никто. Но есть городской телефон и компьютерная электронная почта.
Капитан недовольно мотнул головой:
— Это давно у нас под контролем.
Связь с внешним миром была понятна всем трем — раз попробовали убить и не вышло, могут повторить не только в доме, но и где угодно еще.
— Джентльмены, я должна продолжать там работать, — оба невольно переглянулись — ее почти детское лицо повзрослело разом вдруг лет на десять. — Да, теперь это и мое дело, не только ваше, прошу помнить — у меня сегодня чуть не отняли жизнь.
Тон был предельно требовательным, как у равной с равными.
Девушка, впрочем, сама ощутила свой ригоризм и захотела смягчить:
— Знаете, я все-таки успела кое-что сделать, — улыбка вернула ей юное выражение, — чуть повернулась и сдвинулась вниз. Удар пришелся немного в сторону от… того места, на котором сижу.
— А что за удар, деточка?
Она немного подумала.
— Возможно, с разгона ладонями. Или…
Дункан решил не темнить:
— Не похоже на морду собаки?
